Конрад III

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Конрад III
нем. Konrad der Dritte<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Король Германии
7 марта 1138 — 15 февраля 1152
Коронация: 13 марта 1138, Ахен, Германия
Предшественник: Лотарь II
Преемник: Фридрих I Барбаросса
Герцог Франконии
1116 — 7 марта 1138
 
Вероисповедание: Христианство
Рождение: 1093(1093)
Бамберг, Германия
Смерть: 15 февраля 1152(1152-02-15)
Бамберг, Германия
Место погребения: Бамбергский кафедральный собор
Род: Гогенштауфены
Отец: Фридрих I фон Штауфен
Мать: Агнес фон Вайблинген
Супруга: 1-я: Гертруда фон Ротенбург
2-я: Гертруда фон Зульцбах
Дети: От 1-го брака:
дочери: Агнесса, Берта
От 2-го брака:
сыновья: Генрих, Фридрих IV

Ко́нрад III (нем. Konrad der Dritte; 1093, Бамберг, Германия — 15 февраля 1152, Бамберг, Германия) — первый король Германии (11381152) из династии Гогенштауфенов, герцог Франконии (11161138). Второй сын Фридриха I фон Штауфена, герцога Швабии, и Агнессы фон Вайблинген (1072 — 24 сентября 1143), дочери императора Священной Римской империи Генриха IV.





Герцог Франконии

С 1116 года Конрад Гогенштауфен, брат швабского герцога Фридриха II, носил титул герцога Франконии, но неизвестно, какие именно владения находились под его управлением.

После смерти Генриха V, которому Конрад усердно помогал, между новым императором, Лотарем II Саксонским, и Гогенштауфенами, у которых Лотарь хотел отнять наследство франконских императоров, возгорелась борьба, составляющая начало борьбы Гвельфов и Гибеллинов. 18 декабря 1127 года швабские и франконские бароны избрали Конрада III королём. Он принял избрание и был за это отлучен от церкви немецкими епископами, а потом и самим папой, что не помешало ему короноваться в 1128 году в Милане железной короной лангобардов. Дела Гогенштауфенов пошли, однако, неудачно и в Италии, и в Германии, и в 1135 году они должны были примириться с Лотарем.

Король Германии

После смерти Лотаря, Конрад III был избран 7 марта 1138 года королём, 13 марта короновался в Ахене и был признан Франконией, Швабией и Лотарингией. Летом 1138 года Конрад III отнял у Вельфов Саксонию, право на которую он передал Альбрехту Медведю; потом (на сейме в Госларе) он объявил Генриха Гордого лишённым также и Баварии. Саксония осталась, однако, в руках Генриха.

В 1139 году Генрих Гордый внезапно умер; его брат Вельф VI стал защищать права своего племянника, малолетнего Генриха Льва. Конрад III, при помощи брата, Фридриха II, герцога Швабии, одержал под Вейнсбергом важную победу (1140 год), причём сам Вельф VI едва избежал плена. Генрих Лев сохранил Саксонию, но должен был отказаться от Баварии.

В 1146 году Конраду III удалось возвратить герцогство Чехию изгнанному оттуда Владиславу II, признавшему немецкое верховенство; но попытка Конрада III сделать то же в Польше в пользу своего зятя Владислава II Изгнанника, просившего у него помощи против младших братьев, не удалась. Весной 1147 года Конрад III отправился в Святую землю (Второй крестовый поход); поход был неудачен.

В Германии Вельф VI, вернувшийся из Сирии ранее Конрада, снова открыл враждебные действия, но Генрих (сын и с 30 марта 1147 года соправитель Конрада III) наголову разбил его в 1150 году при Флохберге, и Вельф примирился с королём. Тогда (в 1151 году) взялся за оружие Генрих Лев. Возвращаясь из неудачного похода против него в Брауншвейг, Конрад III, потерявший в 1150 году старшего сына, талантливого Генриха, заболел и указал, как на преемника, на своего племянника Фридриха Швабского (Барбароссу), так как его собственный сын был ещё малолетним.

Конрад III умер 15 февраля 1152 года в Бамберге. Держась направления, враждебного папству, Конрад никогда не был коронован в Риме.

Победа под Вайнсбергом

Это событие, происшедшее под Вайнсбергом (нем. Weinsberg), вошло в народный немецкий фольклор и официальную немецкую историю благодаря происшедшему во время осады эпизоду. Король предложил оборонявшимся в крепости выпустить всех женщин, которым гарантировал жизнь. При этом он разрешил им вынести на своих плечах самое ценное из того, чем обладала каждая. К своему удивлению он увидел, что женщины несут на плечах своих мужей. Тем не менее Конрад заявил, что король своего слова не меняет, чем и прославился.

В настоящее время от крепости остались развалины, носящие название «Женская верность» — Вайбертройе (нем.)[1]

Семья

Жены и дети

Предки

Конрад III — предки
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Фридрих, граф Рисгау
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Фридрих Бюренский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Адельгейда
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Фридрих Штауфен, герцог Швабский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Герхард фон Эгильсхейм-Дагсбург
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Хильдегарда Эгильсхейм-Дагсбург
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Берта
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Конрад III
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Конрад II
 
 
 
 
 
 
 
Генрих III
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Гизела Швабская
 
 
 
 
 
 
 
Генрих IV
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Гийом V Аквитанский
 
 
 
 
 
 
 
Агнесса Аквитанская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Агнесса Бургундская
 
 
 
 
 
 
 
Агнесса Германская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Гумберт Белая Рука
 
 
 
 
 
 
 
Оттон I (граф Савойи)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Ансилия
 
 
 
 
 
 
 
Берта Савойская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Манфред Удальрик Туринский
 
 
 
 
 
 
 
Аделаида Сузская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Берта Миланская
 
 
 
 
 
 
</center>

Напишите отзыв о статье "Конрад III"

Примечания

  1. Euro Atlas. Deutschland Europa. 2002/2003 ISBN 3-575-22837-X

Литература

Отрывок, характеризующий Конрад III

– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.