Констант

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Флавий Юлий Констант
лат. Flavius Iulius Constans<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Бюст Константа. Лувр</td></tr>

Цезарь

333337 годы

Август

337350 годы

Соправители: Констанций II,
Константин II (337 — 340)
Предшественник: Константин I Великий
Преемник: Магненций (узурпатор)
 
Вероисповедание: никейское христианство
Рождение: 320 или 323
Константинополь
Смерть: 350
вблизи Эльна
Отец: Константин I Великий
Мать: Флавия Максима Фауста

Флавий Юлий Конста́нт (лат. Flavius Iulius Constans), более известный в римской историографии как Констант, — римский император как цезарь в 333—337 годах, как август в 337—350 годах.

Констант был младшим сыном императора Константина I Великого. В 333 году он получил титул цезаря. После смерти отца Констант получил в удел Италию, Иллирию и Африку. В 340 году у него произошёл конфликт с его братом Константином II, который в результате был убит, после чего Констант получил себе его владения — Испанию, Галлию, Британию. Император воевал с сарматами на Дунае, франками на Рейне и пиктами и скоттами в Британии. Являясь сторонником ортодоксальных взглядов, Констант поддерживал в арианском церковном споре сторону Афанасия Великого и боролся против язычников, иудеев и донатистов в Африке. Однако в результате заговора под руководством военачальника Магна Магненция император был свергнут 18 января 350 года. После этого Констант пустился в бега, но был настигнут и убит неподалёку от Пиренеев[1].

Констант носил победный титул «Сарматский Величайший» с 338 года[2].





Биография

Жизнь до прихода к власти

В античных источниках жизнь и правление Константа описываются весьма кратко, и поэтому мы имеем о них скудную информацию. При реконструкции его биографии используются различные труды IV века и более поздние работы[3].

Точная дата рождения будущего императора Флавия Юлия Константа неизвестна. Исходя из сообщений римского историка Евтропия[4] и византийского Иоанна Зонары[5], согласно которым на момент смерти Константу было тридцать лет, можно сделать вывод, что он родился приблизительно около 320 года[6]. Однако Псевдо-Аврелий Виктор пишет, что император скончался в возрасте двадцати семи лет[7]. Таким образом, из этого источника получается, что Констант родился в 323 году[6]. Немецкий историк Отто Зеек больше склоняется ко второй дате, поскольку возраст, сообщаемый Евтропием и Иоанном Зонарой, кажется ему всего лишь округлением данных Псевдо-Аврелия Виктора[8].

Отцом Константа был римский император Константин I Великий, а матерью — Флавия Максима Фауста[3]. Он был третьим и самым младшим сыном, родившимся в этом браке[3]. Передаваемые Зосимом унизительные рассказы о том, что якобы его матерью была наложница Константина[9], по всей видимости, являются путаницей с похожими сообщениями о других сыновьях императора Криспе и Константине II[1]. По материнской линии Констант являлся внуком одного из основателей тетрархии Максимиана Геркулия, а по отцовской — его младшего соправителя Констанция I Хлора[6]. Констант воспитывался как христианин[3]. Он получил образование при дворе своего отца в Константинополе под руководством именитейших ораторов своего времени, в том числе и поэта Эмилия Магна Арбория, который преподавал ему латынь[8][1].

25 декабря 333 года Констант был провозглашён цезарем своим отцом, по всей видимости, в Константинополе[6]. Как повествует Аврелий Виктор, в следующую после этого события ночь «всё небо непрерывно пылало огнями» (возможно, это было северное сияние), что было истолковано как дурное предзнаменование для будущего правления Константа[10]. Затем юный цезарь некоторое время жил при дворе Константина I, но приблизительно летом 335 года был отправлен в Италию, которая была отдана под его управление[8]. Позднее, возможно, в 336 году[2], но во всяком случае незадолго до смерти своего отца, Констант был обручён с Олимпиадой, дочерью префекта претория Флавия Аблабия, что было сделано, как кажется, из-за политических соображений[3]. Однако брак так и не состоялся, и после гибели Константа Олимпиада вышла замуж за царя Великой Армении Аршака II[11].

Внешность и личные качества

Античные авторы достаточно отрицательно характеризуют Константа. Так, Аврелий Виктор пишет следующее:

«по молодости лет [Констант] был очень неосторожен и необузданного нрава, к тому же поддавался влиянию дурных своих слуг, был, кроме того, крайне жаден и пренебрегал военными силами […]. Он за деньги брал себе в заложники красивых мальчиков и ухаживал за ними, так как установлено, что он был предан пороку такого рода»[12].

Тем не менее, о правдивости данной характеристики мы судить не можем[1]. Псевдо-Аврелий Виктор указывает на то, что у императора было слабое здоровье[7], а Евтропий пишет, что Констант не был обделён полководческим талантом[13]. Портреты Константа изображают молодого человека, внешность которого имеет некоторые сходства со статуями Отона[14]. От отца он унаследовал склонность к риторике. Христианского софиста Проэресия император вызвал к своему двору в Галлии, сделал его своим сотрапезником и приглашал за один стол с теми, кого тот наиболее чтил, а затем отпустил с дарами и присвоил ему титул почётного военного магистра[8].

Правление

Борьба с Константином II

После смерти Константина I Великого 22 мая 337 года[3] и уничтожения солдатами практически всех родственников, которые могли бы иметь претензии на трон, Констант и его два брата, Константин II и Констанций II, 9 сентября 337 года были провозглашены августами армией[8]. Первоначально Константу отходили территории преторианской префектуры Италии и Африки[15]. Констант был этим недоволен, поэтому братья встретились в паннонском городе Виминациум летом 338 года для пересмотра границ их владений (иногда этот съезд переносят на сентябрь 337 года[3])[15]. Там также было пересмотрено и дополнено законодательство времён Константина[16].

При новом разделе Констант получил не только диоцезы Македония, Дакия и Паннония, которые до того причитались племяннику Константина I Далмацию Младшему, к тому времени уже убитому, но и диоцез Фракия вместе с Константинополем, который Констанций II по неизвестной нам причине уступил младшему брату[1]. Однако, когда взаимоотношения между Константом I и Константином II стремительно ухудшились, поскольку первый оспаривал право второго иметь звание старшего августа, Констант в 339 году отдал Констанцию II Константинополь и часть Фракии, рассчитывая, что благодаря этому подарку тот поддержит его в споре[1]. В принципе, владения Константа являлись буфером между уделами Константина II и Констанция II[16]. Также Константин II получил опеку над своим несовершеннолетним соправителем. Он принимал законы, обязательные для владений обоих братьев, и назначал наместников в провинции Константа[8]. Однако он был недоволен, что не получил такую территорию, которая соответствовала его статусу старшего августа[17]. Возможно, Констанцию II также не нравилось то, что фактически в руках его старшего брата сосредоточилась власть над тремя четвертями территории Римской империи[8]. Тем временем осенью 338 года Констант одержал победу в придунайских провинциях над сарматами и присвоил себе победный титул «Сарматский Величайший»[8]. Этот успех усилил его уверенность в себе, и он потребовал полной независимости и начал самостоятельно принимать законодательство для своей территории, к чему его подстрекал трибун Амфилохий[8]. После сарматской войны 6 апреля 339 года Констант побывал в паннонском городе Савария[8].

Раздражённый тем, что Констант получил Иллирию и Фракию после смерти Далмация, Константин потребовал, чтобы он отдал ему африканские провинции в качестве компенсации приобретённого им богатого региона[17]. Также он требовал уступить и Италию, но Констант отказался. Кроме того, он заручился поддержкой Констанция II, передав ему некоторые территории (о чём говорилось выше), и вместе с ним занимал должность консула в 339 году[2]. В результате в 340 году Константин II вторгся в Италию[3]. Во главе с беспорядочной толпой, больше пригодной для грабежа, а не для завоевания, он внезапно ворвался во владения Константа[17]. Констант, находившийся в то время в дакийском городе Наисс, где усмирял волнения местных племён, направил против него передовой корпус иллирийских войск, а сам выступил через некоторое время вслед[17]. Однако его подчинённые устроили возле Аквилеи засаду и уничтожили отряд Константина II и самого государя[17]. Его тело было сброшено в реку Альса[17]. Когда Констант с основной армией армии прибыл 9 апреля 340 года в Аквилею, он обнаружил, что война уже закончена[8]. В результате он присоединил к своим владениям владения брата — Испанию, Галлию и Британию[3]. Отныне власть над Римским государством принадлежала только ему и Констанцию II[1]. Помимо этого, Констант принял титул «Maximus Victor ac Triumphator» (рус. Величайший Победитель и Триумфатор)[2].

Совместное правление с Констанцием II

Беспорядки в Римской империи, скорее всего, послужили причиной вторжения франков в 341 году[8]. В то время Констант находился на дунайской границе (24 июня он побывал в Лауриакуме, где, по всей видимости, снова усмирял приграничные племена[1])[8]. После этого он спешно отправляется в Галлию, где провёл успешную кампанию против напавших франков в течение 341 и 342 годов[3]. 25 января 343 года император прибывает в Бононию, откуда переправляется в Британию, где подвергает реформе систему обороны побережья и назначает ответственного за это военачальника[18]. Очевидно, Констант вёл боевые действия против пиктов и скоттов[8]. При нём был отремонтирован Адрианов вал[18]. Он также создал новое специальное подразделение, которое должно заниматься разведкой и регулярно делать донесения местным командирам[18]. Констант стал последним законным римским императором, посетившим Британию[1]. Известно, что в его правление были созданы три легиона: I Юлиев Альпийский, II Юлиев Альпийский, III Юлиев Альпийский[2]. Также были отреставрированы бани Агриппы в Риме[2].

Насколько братья были едины при решении политических вопросов, настолько велики были между ними религиозные разногласия, связанные с христианскими учениями[18]. Тема религии оставалась доминирующей во внутренней политике. Хотя оба императора были христианами, Констанций, как и многие его соотечественники на Востоке, был сторонником арианства. Констант, однако, являлся приверженцем ортодоксального христианства, основанного на символе веры, принятом Никейским собором[1]. Он также был единственным из братьев, принявшим крещение в 337 году[1].

По настоянию Константа для примирения между православными (на западе) и сильной арианской партией (на востоке) в 342 году был созван Сардикийский собор, где император принял сторону врага ариан Афанасия Великого[3]. Констант щедро финансировал западное духовенство, к которому имел особое расположение[1]. Благодаря императорской поддержке церковь смогла бороться с сектой донатистов в африканских провинциях. Особенно большой ущерб причиняли региону циркумцеллионы — радикальные группировки, которые боролись с социальным неравенством путём убийства и грабежа богатых людей[18].

Постоянные конфликты с персами ослабили позиции Констанция II, и в 345/346 году Констант открыто угрожал ему начать войну, если он не будет согласен с возвращением Афанасия на должность епископа Александрии. Тот написал ему примирительное письмо, в котором говорил, что исполнит его желание[8]. В знак примирения братья стали консулами в 346 году[18]. При Константе поощрялись преследования иудеев и язычников. Против последних в 341 году император вместе с Констанцием II издал закон о запрете языческих жертвоприношений[3].

Смерть

Хотя первая часть правления Константа была достаточно успешной, постепенно он начал терять свой авторитет[3]. Император, по-видимому, старался получить столько денег, сколько он мог выжать из своих подданных, а также занимался продажей правительственных постов предложившим наивысшую цену[3]. Поэтому его обвиняли в жадности[19]. Кроме того, античные источники передают рассказы, что Констант открыто выказывал презрение солдатам[19]. Императора также осуждали за гомосексуальные наклонности[3]. Возможно, на его действия влияло то, что он страдал подагрой[8].

В результате против него возник заговор во главе с командиром телохранителей Магном Магненцием, комитом священных щедрот Марцеллином и неким Хрестием[8][17]. Как только заговор был окончательно готов, Марцеллин под предлогом дня рождения своего сына дал великолепный праздник в Августодунуме 18 января 350 года, куда были приглашены почётные и прославленные граждане, а также армейская верхушка[17]. Праздник специально затягивался до поздней ночи. В какой-то момент Магненций вышел - якобы по естественной нужде и вдруг вернулся, облачённый в императорское одеяние[17]. Заговорщики мгновенно приветствовали его как императора[17]. Солдаты поспешили принять присягу на верность новому государю. Городские ворота были закрыты, и до рассвета Магненций овладел Августодунумом[17]. В это время Констант охотился в соседних лесах. Узнав о произошедшем перевороте, он бросился в бега в сопровождении верного ему франка Ланиогаиса[8]. Однако около города Елена (совр. Эльн, Франция) неподалёку от испанской границы Констант был настигнут отборными солдатами во главе с Гаизоном[8]. Император попытался скрыться в храме, но был вытащен оттуда и зарублен[2].

Итоги правления

Античные авторы описывают биографию Константа в мрачных тонах. Его склонность к роскоши, жёсткая финансовая политика и отрицательное отношение к солдатам и их руководству сделали императора непопулярным правителем. Поддержка духовенства здесь не была достаточна, поскольку оно не участвовало прямо в управлении государством[20].

Религиозная политика была одним из основных направлений его правительства. События тех времён показывают, что религия и политика в то время были сильно взаимосвязаны[20].

Несмотря на свой юный возраст — он правил 13 лет и в возрасте 27 лет был убит, Константа вполне можно считать достойным преемником Константина I Великого. Победы над внешними врагами и политическое мастерство в отношениях с его братом Констанцием свидетельствуют о способностях, которые могли бы позволить ему в один прекрасный момент завладеть всей Римской империей. Но напряжённые отношения с армией и, возможно, неправильно выбранные советники помешали ему это сделать[20].

Напишите отзыв о статье "Констант"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Грант, 1998.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 Lendering, 2002.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 DiMaio, 1998.
  4. Евтропий. Бревиарий от основания Города. X. 9. 1.
  5. Иоанн Зонара. Сокращение истории. XIII. 6.
  6. 1 2 3 4 PLRE, 1971.
  7. 1 2 Псевдо-Аврелий Виктор. Извлечения о жизни и нравах римских императоров. XLI. 23.
  8. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 Seeck, 1900.
  9. Зосим. Новая история. II. 39. 1.
  10. Аврелий Виктор. О цезарях. XLI. 13.
  11. Аммиан Марцеллин. Деяния. XX. 11. 3.
  12. Аврелий Виктор. О цезарях. XLI. 23—24.
  13. Евтропий. Бревиарий от основания Города. X. 9. 2.
  14. [www.imperiumromanum.com/personen/kaiser/constans_01.htm Flavius Iulius Constans. Einleitung] (нем.). Personen Kaiser. Проверено 30 апреля 2014.
  15. 1 2 Canduci, 2010, p. 130.
  16. 1 2 [www.imperiumromanum.com/personen/kaiser/constans_03.htm Flavius Iulius Constans. Herrschaft I (Die Auseinandersetzung mit Constantinus II.)] (нем.). Personen Kaiser. Проверено 30 апреля 2014.
  17. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Gibbon, 1930.
  18. 1 2 3 4 5 6 [www.imperiumromanum.com/personen/kaiser/constans_04.htm Flavius Iulius Constans. Herrschaft II (Constans & Constantius II.)] (нем.). Personen Kaiser. Проверено 30 апреля 2014.
  19. 1 2 Аврелий Виктор. О цезарях. XLI. 23.
  20. 1 2 3 [www.imperiumromanum.com/personen/kaiser/constans_06.htm Flavius Iulius Constans. Bewertung] (нем.). Personen Kaiser. Проверено 30 апреля 2014.

Источники и литература

Источники

  1. Аврелий Виктор. Константин, Лициний, Крисп, Констанций, Лициниан, Констант, Далмаций, Магненций, Ветранион // [www.ancientrome.ru/antlitr/aur-vict/caesar-f.htm О цезарях].
  2. Псевдо-Аврелий Виктор. Константин, Лициний, Крисп, Константин [II], Лициниан, Мартиниан, Констанций [II], Констант, Делмаций, Анибалиан, Магненций, Ветранион // [www.ancientrome.ru/antlitr/aur-vict/epitoma-f.htm Извлечения о жизни и нравах римских императоров].
  3. Зосим. Книга II // [www.tertullian.org/fathers/zosimus02_book2.htm Новая история].
  4. Евтропий. Книга X // [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Evtr/index.php Бревиарий от основания Города].

Литература

  1. Gibbon, Edward. [oll.libertyfund.org/titles/gibbon-the-history-of-the-decline-and-fall-of-the-roman-empire-vol-3 The History of the Decline and Fall of the Roman Empire. Volume 3. Chapter 18]. — New York: Fred de Fau and Co, 1930.
  2. Otto Seeck. [de.wikisource.org/wiki/RE:Constans_3 Constans 3)]. In: Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft (RE). Band IV,1. — Stuttgart, 1900. — 948–952 p.
  3. Jones, A. H. M. Fl. Iul. Constans 3 // Prosopography of the Later Roman Empire / A. H. M. Jones, J. R. Martindale, J. Morris. — Cambridge University Press, 1971. — Vol. I : A.D. 260–395. — P. 220. — ISBN 0-521-07233-6 [2001 reprint].
  4. Грант, М. [ancientrome.ru/imp/constan1.htm Римские императоры. Констант I]. — 1998.
  5. DiMaio, Michael; Frakes, Robert. [www.luc.edu/roman-emperors/consi.htm Constans I (337—350 A.D.)] (англ.). An Online Encyclopedia of Roman Emperors. 1998.
  6. Jona Lendering. [www.livius.org/cn-cs/constans/constans.html Constans] (англ.) (2002). Проверено 30 апреля 2014.
  7. Canduci, Alexander. Triumph & Tragedy: The Rise and Fall of Rome’s Immortal Emperors. — Pier 9, 2010.

Ссылки

  • [wildwinds.com/coins/ric/constans/i.html Roman Imperial Coins of Constans] (англ.). Wildwinds. — Монеты Константа. Проверено 30 апреля 2014.

Отрывок, характеризующий Констант

– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.