Константиновский межевой институт

Константи́новский межево́й институ́т — высшее учебное заведение в Москве, существовавшее с 1779 по 1930 год. Располагался в бывшем дворце князя А. Б. Куракина, № 21/4 по Старой Басманной улице; с 1873 переведен в усадьбу Демидовых, № 4 по Гороховскому переулку.

История

Предшественником института была основанная 14 (25) мая 1779 года при Межевой канцелярии Константиновская землемерная школа. Своё название получила в честь родившегося в тот год внука императрицы Екатерины II цесаревича Константина. В 1796 году её существование было закреплено в законодательном акте.

С 1819 года — Константиновское землемерное училище; 10 мая 1835 года по указу императора Николая I училище было преобразовано в Константиновский межевой институт — первое высшее межевое учебное заведение России. С этого дня учебное заведение было полностью переведено на казённое содержание. По штату институт имел 200 воспитанников, в том числе обучающихся за государственный счёт — 150 человек и за свой счёт — 50 человек, а также директора, инспектора, 8 надзирателей, 15 учителей, эконома, письмоводителя.

В 1836 году бывшее здание усадьбы князей Куракиных было перестроено под размещение института по проекту архитектора Е. Д. Тюрина. Первым директором Константиновского института был С. Т. Аксаков, по приглашению которого в 1838 году русскую словесность здесь преподавал, правда всего несколько месяцев, В. Г. Белинский. Большой вклад в развитие института внёс его попечитель с 1842 года М. Н. Муравьёв; при нём в институте были организованы кабинет («музеум») геодезических инструментов, литография, аптека; в 1844 году Муравьёвым был утверждён новый устав КМИ. По новому уставу в институте вводилось шестилетнее обучение, был введён ряд новых учебных дисциплин (архитектура, минералогия и др.). В 1840-х годах при Межевом институте была основана обсерватория.

В 1849 году Николай I при случайном посещении «обнаружил, что воспитанники не имеют надлежащей выправки, не получая фронтового образования». Указом царя институт и вся профессия межевых инженеров были преобразованы в военизированный Корпус межевых инженеров (Межевой корпус); М. Н. Муравьёв надел эполеты генерал-лейтенанта. Межевой корпус стал четвёртым и последним военизированным корпусом после корпусов инженеров путей сообщения (1809), горных инженеров (1834), лесничих (1839). После реформы 1861 года особый военный статус профессиональных корпусов потерял значение, и в 1867 году все корпуса были упразднены, Межевой корпус вновь стал чисто учебным заведением.

С 1836 по 1878 год Константиновский межевой институт выпустил на службу 1172 человека, с 1879 по 1897 год — 455 человек.

Указом Николая II от 15 ноября 1916 года было утверждено название Императорский Константиновский межевой институт. В новом уставе 1916 года были впервые предусмотрены профессорские должности; первые восемь профессоров были назначены с 1 января 1917. Директором института был назначен Н. Н. Веселовский. В августе 1917 года институт был впервые разделён на кафедры — семь на геодезическом отделении и девять на земельном.

С 1918 года стал называться «Межевой институт наркомата просвещения РСФСР». Согласно постановлению СНК от 2 февраля 1930 года Межевой институт был разделён на два высших учебных заведения: геодезическое отделение стало Московским геодезическим институтом (ныне Московский государственный университет геодезии и картографии), землеустроительное отделение — Московским институтом инженеров землеустройства (ныне Государственный университет по землеустройству).

Директора

• С. Т. Аксаков (1835—1838)
• В. И. Ланге (1839—1840)
• Н. П. Смецкий (1840—1856)
• Н. Г. Лашкарёв (1856—1864)
• А. Л. Апухтин (1864—1876)
• Е. С. Костров (1879—1887)
• М. А. Лялин (1888—1897)
• А. Н. Шварц (1897—1900)
• В. Б. Струве (1900—1912)
• И. Г. Герман(ов) (1912—1916) — первый директор из межевых инженеров; окончил Межевой институт в 1879 году.
• Н. Н. Веселовский (1916—1917)
• К. А. Цветков (май 1917 — июнь 1918)

Московский межевой институт:

• Н. М. Кислов (9.10.1918 — февраль 1919)
• М. Н. Сергеев (февраль — июнь 1919)
• Ф. Н. Красовский (1919—1921)
• С. А. Новиков (1921—1924)
• П. А. Кобозев (1924—1928)

Выдающиеся преподаватели и выпускники

• Алексапольский, Николай Михайлович
• Бонч-Бруевич, Михаил Дмитриевич
• Вормс, Альфонс Эрнестович
• Дельвиг, Антон Иванович, автор воспоминаний о Межевом корпусе николаевских времён
• Дробышев, Фёдор Васильевич
• Завьялов, Пётр Тимофеевич
• Кислов, Никанор Матвеевич, в 1902 г. ввел курс «Теория оптических инструментов»
• Константинов, Пётр Никифорович
• Красовский, Феодосий Николаевич
• Некрасов, Павел Алексеевич
• Салищев, Константин Алексеевич
• Усольцев, Арсений Фёдорович
• Швейцер, Богдан Яковлевич

См. также

• МИИГАиК
• ГУЗ

Отрывок, характеризующий Константиновский межевой институт

– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.