Султанахмет (площадь)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Константинопольский ипподром»)
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 41°00′25″ с. ш. 28°58′41″ в. д. / 41.00694° с. ш. 28.97806° в. д. / 41.00694; 28.97806 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.00694&mlon=28.97806&zoom=17 (O)] (Я) Пло́щадь Султанахме́т (Ахмедие́, Ипподро́м; тур. Sultanahmet Meydanı) — главная площадь Стамбула, расположенная в историческом центре города в микрорайоне Султанахмет района Фатих. Состоит из двух частей: площади между Айя-Софией и Голубой мечетью и непосредственно площади Ипподрома (тур. At Meydanı), на которой до нашего времени сохранились колонны и обелиски, установленные в византийский период и Немецкий фонтан, подаренный городу и султану Абдул-Хамиду II кайзером Вильгельмом II. Площадь получила название по мечети Султана Ахмета (Голубой мечети), находящейся на ней.





Ипподром

Часть площади Султанахмет находится на месте древнего Ипподрома, строительство которого было начато римским императором Септимием Севером в 203 году, когда город ещё назывался Византием. В 330334 годах император Константин, создавая новую столицу, полностью перестраивает Ипподром. После перестройки размер сооружения составлял около 450 метров в длину и 120 метров в ширину, вместимость ипподрома составляла около 100 000 человек. Вход на ипподром был с северной стороны, примерно там, где сейчас установлен Немецкий фонтан. Ипподром украшала знаменитая квадрига, вывезенная в 1204 году в Венецию.

На ипподроме проводились гонки колесниц, которые по своему накалу страстей приводили к крупным потасовкам среди болельщиков, а иногда и бунтам. Болельщики зрелищ (гладиаторских боёв, а затем, с введением христианства — цирков и ипподромов) как старой Римской, так и в Восточной империях делились на несколько группировок по цветам, в частности, колесниц, за которые болели и которые ими содержались: красные, белые, синие, зелёные. На протяжении нескольких веков самыми крупными и влиятельными были две основные категории — «голубые» (венеты) и «зелёные» (прасины).

Обычно императоры благоволили какой-либо группировке. Анастасий I — венетам, Юстиниан Великий — прасинам, а его жена императрица Феодора в детстве, после смерти своего отца — смотрителя зверей «зелёных» — была ими отвергнута, и семье дали кров и работу «синие». Только император-философ Марк Аврелий однажды заявил, что его сердце никогда не поддерживало ни прасинов, ни венетов.

Самый крупный бунт объединившихся венетов и прасинов, который получил название восстание «Ника», произошёл при правлении императора Юстиниана в 532 году. В результате Константинополь был существенно разрушен и при подавлении восстания было убито более 35 000 человек.

После завоевания турками Константинополя в 1453 году, Ипподром использовался лишь в качестве места проведения различных представлений, ярмарок и других увеселительных мероприятий. Янычары организовывали здесь представления и протесты.

Египетский обелиск

Египетский обелиск или обелиск Феодосия (тур. Dikilitaş) был привезён из Луксора в 390 году по приказу императора Феодосия I и был установлен на Ипподроме на специально изготовленном мраморном постаменте. На постаменте изображены разные сцены с участием императора Феодосия и сцена установки обелиска на Ипподроме. Обелиск является самой старой «постройкой» Стамбула, его возраст датируется XVI веком до н. э., он изготовлен из бело-розового асуанского гранита, его вес достигает 300 тонн. На всех сторонах обелиска имеются египетские иероглифы, изображающие героические деяния фараона Тутмоса III, в верхней части изображён фараон и бог Амон. При перевозке оригинал обелиска длиною 32,5 м, был укорочен, в настоящее время его высота вместе с пьедесталом достигает 18,80 метров.

Змеиная колонна

Змеиная колонна (тур. Yılanlı Sütun) была привезена из дельфийского святилища Аполлона в Греции в 326 году по приказу императора Константина Великого. Колонна символизировала победу 479 года до н. э. греческих городов-государств над персами при Платеях. В оригинале эта колонна, высотой 6,5 метров, состояла из трёх переплетенных змей и была увенчана трехногой золотой чашей, причём сами змеи были вылиты из бронзовых щитов павших персов. Чаша была утеряна в античные времена, а змеиные головы были разбиты в 1700 году. Сегодня одна из этих голов находится среди экспонатов Стамбульского археологического музея. В византийские времена колонна использовалась в качестве фонтана и имела 29 ажурных углублений на бронзовом основании. В настоящее время высота колонны составляет 5 метров.

Обелиск Константина

Колосс (Ажурная каменная колонна) (тур. Örme Dikilitaş или Konstantin Dikilitaşı, англ. Walled Obelisk) был построен из каменных блоков по приказу императора Константина VII в честь памяти своего деда Василия I. Первоначальная высота колонны была 32 метра, она была покрыта позолоченными бронзовыми (по другой версии — медными) листами, которые были содраны и переплавлены крестоносцами во время 4-го крестового похода (1204 год). В настоящее время высота колонны составляет 21 метр.

Немецкий фонтан

Немецкий фонтан (тур. Alman Çeşmesi, нем. Deutscher Brunnen) является подарком немецкого кайзера Вильгельма II, который посетил Стамбул в 1898 году. Фонтан сделали в Германии и в разобранном виде привезли и установили на площади Ипподром в 1900 году. Фонтан выполнен в неовизантийском стиле в виде восьмиугольника и украшен изнутри золотыми мозаиками. На внутренней стороне купола, поддерживаемого колоннами, можно увидеть монограмму султана Абдул-Хамида II и инициалы кайзера Вильгельма II.

См. также

Напишите отзыв о статье "Султанахмет (площадь)"

Ссылки

  • [www.istanbul-turkey.ru/ippodrom.php Площадь Ипподром]
  • [wikimapia.org/#y=41006654&x=28977706&z=16&l=0&m=a Площадь на WikiMAPIA]

Отрывок, характеризующий Султанахмет (площадь)

Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.