Константинопольский собор (815)

Константинопольский собор 815 года — поместный собор, состоявшийся по инициативе императора Льва V Армянина в Константинополе, начавший второй период в истории византийского иконоборчества. Считается, что повторное обращение к отвергнутому на Втором Никейском соборе 787 года интеллектуальному течению было вызвано представлением о том, что императоры-иконоборцы VIII века были более успешны, чем их преемники. В идейном отношении данный собор не предложил ничего нового к отвергнутой ереси.

Предыстория

Краткое правление императора Льва IV Хазара (775—780) стало переходным этапом между расцветом иконоборчества при его отце Константине V (741—775) и восстановлением иконопочитания при его супруге Ирине. После смерти мужа, императрице, ревностной стороннице иконопочитания Ирине, пришлось подавить попытку переворота со стороны иконоборческих кругов знати, в результате чего братья Льва IV были пострижены в монахи. Тем не менее, резкий отказа от ставший привычной за десятилетия идеологии икоборчества был невозможен. В августе 784 года удалось принудить к отречению назначенного при Льве патриарха Павла (780—784). По выбору Ирины новым патриархом в декабре того же года стал её секретарь Тарасий (784—806), после чего начались приготовления к вселенскому собору, который должен был отменить решения Иконоборческого собора 754 года и восстановить иконопочитание. Первая попытка провести собор закончилась неудачей, после того как 31 июля 786 года собрание епископов было разогнано солдатами. Тем не менее год спустя Седьмой вселенский собор состоялся. Иконоборчество было осуждено как ересь, было предписано уничтожение иконоборческих сочинений и восстановлено иконопочитание. В отношении ранее занимавших иконоборческие позиции епископов было принято решение принять их в церковное общение после торжественного отречения от ереси.

Напряжённые отношения между Ириной и её сыном Константином VI (780—797) привели к тому, что он не поддерживал её религиозную политику. Одним из ближайших доверенных лиц Константина стал иконоборец Михаил Лаханодракон. В 797 году Константин угрожал Тарасию, что вернёт иконоборчество, если тот не согласится на его развод. Вероятно, у него не было возможности реализовать свою угрозу, тем более что вскоре он был ослеплён и свергнут своей матерью. Далее, с приходом к власти «нечестивого», согласно определению Феофана Исповедника, императора Никифора I (802—811) начались различные притеснения верующих, в частности

…явился некто Николай, лжепустынник, с своими последователями, они богохульствовали против православного учения и против досточтимых икон; Никифор предался им и огорчал архиерея и всех по Боге живущих: часто он негодовал на обвинения сих против еретиков, радовался несогласиям их между собою, смеялся над всяким христианином, любящим ближнего, как извратитель заповедей Божьих; особенное старание его было возбуждать между христианами справедливые и несправедливые тяжбы в уголовном суде Мангавры, чтобы никому не дать времени оглянуться на злодейства его.

Однако религиозные вопросы мало занимали этого императора и речь о возвращении иконоборчества не шла. В 811 году Никифор погиб в бою и императором стал ревностный иконопочитатель Михаил I (811—813). При нём «лжепустыннику» Николаю, который к тому времени прославился ещё и оскорблением иконы Богоматери, отрезали язык. В свою очередь Михаил потерпел жестокое поражение от болгар в июне 813 года. Перед битвой распространились слухи, что вскоре должен появиться император-иконоборец Константин V и повести в бой греческие войска. Вскоре после поражения Михаил I отрёкся и армия поддержала кандидатуру Льва V Армянина (813—820) на императорский престол. Перед вступлением в Константинополь Лев послал письмо патриарху Никифору (806—815), в котором заверял в своей приверженности православию и отсутствии желания вводить религиозные новшества. В столице императора встретила делегация епископов с предложением подписать православное исповедание веры. Однако Лев не стал этого делать до коронации, а после церемонии отказался от подписания. Согласно иконофильским источникам, вскоре после своего воцарения Лев начал восхвалять достижения императоров-иконоборцев Льва III и Константина V и даже переименовал своего сына Симбата в Константина. Однако до смерти в 814 году болгарского хана Крума Лев не решился начинать изменения в религиозной политике империи.

Подготовка к собору

На втором году своего царствования Лев V создал комиссию из шести человек под председательством Иоанна Грамматика для рассмотрения вопроса об изображениях. Мнение комиссии склонялось к тому, чтобы признать поклонение изображениям новшеством и восстановить учение Иконоборческого собора. Летом 814 года комиссия, сократившаяся к тому времени до трёх человек, представила императору краткий доклад с подборкой высказываний против изображений. В своём ответе патриарх отверг найденные цитаты как относящиеся к языческим идолам, а не христианским изображениям. После этого император расширил комиссию, добавив в неё двух учёных монахов и епископа, то есть людей, более компетентных в богословских вопросах, чем Иоанн. Первоначальной задачей комиссии, которую удалось выполнить не сразу, стало получение о́роса и деяний собора 754 года. Сложность этой задачи обусловливалась тем, что при первом восстановлении иконопочитания деяния иконоборческого собора были уничтожены. Обнаруженный ими документ известен под названием «синодик Кон­стантина Каваллина Исаврийца».

К декабрю необходимые материалы удалось собрать, после чего император призвал патриарха и попросил его согласия на удаление икон из легко доступных мест. Патриарх отказался. После этого Лев попросил его привести места из Священного Писания, которые могли бы указывать на необходимость почитания изображений. Патриарх Никифор сослался на старинную церковную традицию, основанную на устном предании, но от того не менее истинную. В ответ на это Лев заявив, что в его распоряжении есть многочисленные свидетельства из писаний Отцов Церкви, которые явно противоречат его мнению потребовал провести диспут. Никифор отказался лично участвовать в этих прениях, но отправил на него монаха-иконофила. В то же время солдаты забросали грязью икону Христа у ворот Халки и, якобы именно в связи с этим и с целью защитить икону, изображение было убрано.

Перед Рождеством на всенощной в храме Святой Софии патриарх Никифор зачитал духовенству материалы комиссии, после чего спросил собравшихся, единодушно ли они возражают против услышанного и получил утвердительный ответ. На следующее утро император призвал группу иконопочитетелей во дворец. В личных переговорах с патриархом он поклялся на носимой им на шее иконе, что не имеет намерения сместить патриарха. Во время дневной литургии Лев публично поклонился изображению на алтарном покрывале. Однако на Богоявление он уже этого не стал делать, начав запугивать сторонников патриарха, добившись перехода на свою сторону многих из них. В начале Великого поста 815 года Лев объявил, что Никифор отрёкся, поскольку не нашёл больше аргументов в пользу иконопочитания. К Пасхе новым патриархом был назначен племянник Константина V Феодот I. Вскоре после этого состоялся собор.

Собор и его решения

Собор состоялся в храме Святой Софии под председательством патриарха Феодота и Константина, сына императора. Число участников собора не известно. Всего состоялось три заседания. На первом было заслушаны и одобрены материалы, собранные императорской комиссией. На следующий день от нескольких епископов-иконофилов потребовали отказаться от их веры. После того, как они отказались это сделать, их избили и отправили в изгнание. На третьем заседании, которое прошло под председательством императора, был подготовлен и утверждён о́рос.

Деяния этого собора целиком не сохранились и восстанавливаются на основе документов, написанных в изгнании патриархом Никифором. Согласно реконструкции П. Александера учение собора 815 года незначительно отличается от того, что было постановлено на соборе 754 года. Фактически, только утверждение, что иконы являются идолами, отвергнутое Никифором, ушло из иконоборческой аргументации. Тезисы о том, что иконы Христа пытаются либо описать его невыразимую божественность, либо разделить его человеческую и божественные природы, и что иконы не могут передать истинную славу святых, сохранились. Подробно разбирался вопрос об «этической теории» изображений.

В работе собора Лев и его церковные советники учли опыт критики Иконоборческого собора 754 года, осуждаемого, в том числе, за то, что его участники использовали только цитаты, а не оригинальные тексты. Учтя это, участники собора 815 года тщательно исследовали святоотеческую литературу и деяния Второго Никейского собора. В результате о́рос собора 787 года был ими отвергнут как ошибочный, поскольку отцы Никейского собора недостаточно тщательно исследовали аргументацию иконоборцев. Собор 815 года, в отличие от ст своего предшественника, не стал клеймить иконофилов как еретиков и призывать уничтожать иконы. Даже предложение императора перевесить иконы повыше не было принято. В целом позиция собора не была чётко выражена.

Примечания

Комментарии

Источники и использованная литература

Литература

Первичные источники

• Феофан Исповедник. Летопись византийца Феофана от Диоклетиана до царей Михаила и сына его Феофилакта. — М., 1884.

Исследования

на английском языке

• Alexander P. J. [www.jstor.org/stable/1291055 The Iconoclastic Council of St. Sophia (815) and Its Definition (Horos)] // Dumbarton Oaks Papers. — 1953. — Т. 7. — С. 35-66.
• Alexander P. J. [www.jstor.org/stable/310874 Church Councils and Patristic Authority the Iconoclastic Councils of Hiereia (754) and St. Sophia (815)] // Harvard Studies in Classical Philology. — 1958. — Т. 63. — С. 493-505.
• Noble T. Images, Iconoclasm, and the Carolingians. — University of Pennsylvania Press, 2009. — 488 p. — ISBN 978-0-8122-4141-9.

на немецком языке

• Ostrogorsky G. [archive.org/details/studienzurgeschichtedesbilderstreites Studien zur Geschichte des byzantinischen Bilderstreites]. — Breslau, 1929. — 113 p.

на русском языке

• Лемерль П. Первый виазнтийский гуманизм. — Спб.: Своё издательство, 2012. — 490 с. — ISBN 9785-4386-5145-1.
• Острогорский Г. А. История Византийского государства / Пер. с нем.: М. В. Грацианский. — М.: Сибирская Благозвонница, 2011. — 895 с. — ISBN 978-5-91362-458-1.

Отрывок, характеризующий Константинопольский собор (815)

– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.