Константин Васильевич (князь ростовский)

Константин Васильевич (1312—1365) — князь Ростово-Борисоглебский (1320—1365), Ростово-Усретинский (1360—1364).

Биография

Родился в 1312 году. Второй сын князя Ростовского Василия Константиновича, первый князь младшей линии рода Василия Константиновича, владевшей с 1320 года Борисоглебской стороной города Ростова.

В 1328 году князь Константин был обвенчан с Марией, дочерью князя Ивана Калиты. Благодаря этому родству с сильным Московским князем он был, разумеется, сильнее всех остальных князей Ростовских, которые, однако, в XIV веке были уже очень слабы. Вместе с тем, он был вполне подчинён Московскому князю, являясь его подручником, в области которого Иван Калита распоряжался, как в своей, прислав даже в Ростов, в качестве своего наместника, боярина Василия Кочеву с помощником Миной, которые там и распоряжались, как полновластные господа. Тиуны и данщики безжалостно выколачивали с населения деньги и товары для татарского выхода. Для устрашения недовольных московские воеводы даже повесили вниз головой старейшего ростовского боярина и тысяцкого Аверкия.

В 1340 году князь Константин был послан Калитою на помощь татарскому военачальнику Товлубию, шедшему наказать за что-то Смоленских князей, и в том же году сопровождал сына Калиты, Семёна Гордого, в походе на Новгород; через 2 года, как и другие русские князья, ездил в Орду на поклон новому хану Чанибеку. В 1348 году, по приказанию князя Семёна Гордого, вместе с сыном последнего, ходил на помощь новгородцам против шведов.

В продолжение 11 лет после этого похода летописи не упоминают о нём; имя его появляется лишь в 1360 году, когда он, пользуясь происходившими в то время раздорами между Московским князем и Суздальским, выхлопотал для себя у хана ярлык на всё Ростовское княжество — значит, и на Сретенскую сторону, которою владел племянник его Андрей Фёдорович. В том же 1360 году он принимал участие в образованном в Костроме, по приказанию хана, съезде князей для решения вопроса «о разбойницех» (новгородских ушкуйниках, ограбивших и побивших в Жукотине множество татар), результатом какового совещания явилась выдача ушкуйников в руки татарских властей. В 1361 году, в числе других русских князей, он ездил в Орду для решения, по-видимому, своих домашних споров. Пребывание его в Орде совпало с «замятней», результатом которой явилось убийство хана Хидыря; не считая себя в безопасности, князья поспешили удалиться из Орды, но не все выбрались счастливо оттуда: есть известие, что татары тогда «ограбиша князей Ростовских и пустиша их нагих»; одна только Никоновская летопись говорит, что именно Ростовские князья избежали «грабления».

В 1363 году с его разрешения был основан Ростовский Борисоглебский монастырь. Получение князем Константином ханского ярлыка на всё княжество Ростовское создало между ним и племянником его Андреем Фёдоровичем «нелюбие», после чего Андрей Фёдорович должен был покинуть Ростов в 1363 году, но в следующем году пришлось покинуть Ростов и самому князю Константину и удалиться в Устюг — из-за невозможности бороться с племянником, поддержанным Московскою ратью. Через год он, вероятно, помирившись с племянником, приехал в Ростов, где через год (в 1365 году) вместе с женой скончался от моровой язвы и был погребён в Ростовском Успенском соборе.

У него были сыновья Иван и Глеб (умершие, вероятно, вместе с родителями), Василий, Александр (правивший после отца) и Владимир и, по некоторым известиям, дочь — княжна Анна (Агафия Константиновна), бывшая второю супругою Любарта Гедиминовича, князя Волынского.

Источники

• Виноградов. А. Ростовские и Белозерские удельные князья // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Василий Константинович, князь ростовский, сын Константина Васильевича // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Константин Васильевич (князь ростовский)

– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.