Константин (Ессенский)
Епископ Константин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 1981 — январь 1986 | ||
| Предшественник: | Никодим (Нагаев) | |
| Преемник: | Марк (Арндт) | |
| ||
| 1 февраля 1978 — 1981 | ||
| Предшественник: | Макарий (Ильинский) | |
| Преемник: | Митрофан (Зноско-Боровский) | |
| ||
| 10 декабря 1967 — сентябрь 1974 | ||
| Предшественник: | Филарет (Вознесенский) | |
| Преемник: | Гавриил (Чемодаков) | |
| Имя при рождении: | Мануил Маврикиевич Ессенский | |
| Рождение: | 17 (30) мая 1907 Санкт-Петербург | |
| Смерть: | 31 мая 1996 (89 лет) Бланко, Техас, США | |
Епи́скоп Константи́н (в миру Мануил Маврикиевич Ессенский[1]; 17 (30) мая 1907, Санкт-Петербург — 31 мая 1996, Бланко, Техас, США) — епископ Русской зарубежной церкви, епископ Ричмондский и Британский.
Содержание
Биография
Родился 17 (30) мая 1907 году в Санкт-Петербурге[2], где его отец работал в Императорской канцелярии[3].
В первый год революции семья переехала в Ригу, Латвия, однако его отец был заключён большевиками в тюрьму и убит. Узнав об этом, его мать умерла от сердечного приступа, оставив сиротой 11-летнего Эммануила[3].
По окончании школы стал работать в аптеке. В то же время он обучался иконописи у старообрядческого мастера иконографии Пимена Софронова[3].
В 1928 году архиепископ Рижский Иоанн (Поммер) благословил Эммануила поступить в Рижскую духовную семинарию[3].
В 1930 году он окончил семинарию и уехал в Париж, где продолжил обучение и получил степень доктора богословия в Свято-Сергиевском богословском институте[3].
В 1932 году митрополит Евлогий (Георгиевский) рукоположил его в сан диакона целибатом и в том же году — в сан священника[3].
В 1932 году рукоположен в сан диакона[3], затем во священника целибатом[2].
В 1932 году изучал медицину в Берлине.
С ноября 1934 года по январь 1938 гола был настоятелем Свято-Алексеевского храма-памятника в Лейпциге (Германия) в юрисдикции Западноевропейского экзархата Константинопольского Патриархата[4].
В 1938 году перешёл в юрисдикцию Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ)[3]. Возведён в сан протоиерея.
В 1949 году эмигрировал в США. Прослужив недолгое время в Вашингтоне, округ Колумбия, и в Трентоне, штат Нью-Джерси, был назначен настоятелем Покровском храме при домах престарелых Русско-американского союза в Глен-Кове на Лонг-Айленде, шт. Нью-Йорк[2][3].
Любя красоту дома Божия, со всем талантом иконописца и своим изысканным художественным вкусом переделал гараж, в котором располагалась церковь, в прекрасную жемчужину, достойную быть храмом Божиим. Очень любил богослужения, и его манера служить была достойной, неспешной и глубоко молитвенной[3].
В 1964 году упомянут как член епархиального совета Восточно-Американской и Нью-Йоркской епархии РПЦЗ[2].
В октябре 1967 года в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле архиепископом Аверкием (Таушевым) пострижен в монашество с именем Константин[3].
10 декабря 1967 года хиротонисан во епископа Брисбенского, викария Австралийской и Новозеландской епархии. В слове при наречении сказал:
Когда я спрашиваю себя: что является характерной чертой священства в рассеянии, то на ум приходит одна и та же мысль — священство наших дней обязывает нас быть апостолами покаяния, и горе нам, если мы этого не понимаем. Считаю, что в архипастырском служении такое сознание и такая проповедь о покаянии должны занимать главное место, ибо других путей духовного обновления у нас нет. Не внимал наш русской народ праведнику св. Иоанну Кронштадтскому. И вот мы рассеяны… И на реках рассеяния сидим и плачем. Господи, услыши нашу молитву, нашу скорбь, дай нам понять всю глубину нашего падения, избавиться от озлобления и быть достойными нашей многострадальной Родины![5]
Как пишет епископ Афанасий (Мартос): «В далёкой Австралии, где святительствовал архиепископ Савва, возникли большие нестроения вокруг Кафедрального Собора и среди его прихожан. Престарелый Архиепископ сам и его викарий епископ Константин справиться не могли»[6]
В сентябре 1974 года во время Третьего всезарубежного собора на закрытом заседании архиереев епископ Константин был освобождён от должности епископа Брисбенского и назначен епископом Сантьягским и Чилийским. Назначения не принял, остался в Австралии[7].
4 октября 1976 года Архиерейский Собор РПЦЗ постановил «определить Преосвященному Константину уехать из Австралии в Соединенные Штаты и поселить его в Магопаке»[8].
1 февраля 1978 года назначен епископом Бостонским, викарием Восточно-Американской и Нью-Йоркской епархии[7].
С 1981 года — епископ Ричмондский и Британский. Одновременно исполнял обязанности настоятеля собора Успения Пресвятой Богородицы в Лондоне.
Его аскетический стиль жизни и суровый климат подорвали его слабое здоровье. Он страдал от злокачественной анемии, болезни сердца и сильного артрита.
В январе 1986 года ушёл на покой по состоянию здоровья. 9 марта того же года сослужил сменившему его на посту главы Великобританской епархии епископу Марку (Арндту)[9] и затем вернулся в США.
Лето он проводил в Новой Коренной Пустыни в Магопаке, штат Нью-Йорк, но тамошняя зима была губительна для его здоровья, и в 1991 году он переехал в монастырь «Христа-на-Холмах» близ городка Бланко в штате Техас[3].
Пребывая на покое, епископ Константин вёл жизнь настоящего аскета: он очень мало ел и спал. Монахи замечали, что свет в его келье горел примерно до половины первого ночи, когда он начинал вычитывать своё молитвенное правило. Примерно в 2 часа ночи они постоянно видели его мерцающий фонарик, когда епископ Константин ходил мимо келий монахов, благословляя спящих их обитателей[3].
В последние годы епископ Константин стяжал дар покаяния. Во время причащения Святых Таин он часто искренно плакал[3].
Скончался 18 (31) мая 1996 год после короткого воспаления лёгких. Отпевание совершил епископ Манхэттенский Иларион (Капрал)[10]. Похоронен в монастыре Христа на Холмах.
Перезахоронение
Впоследствии данный монастырь отделился от РПЦЗ и закрылся, кладбище пришло в запустение[11]. В связи с этим Архиерейский Синод не раз обсуждал вопрос о перенесении останков епископа Константина в «более живое место», где возносится молитва[10].
В мае 2009 году Архиерейский Синод постановил совершить перенесение останков епископа Константина в греческий монастырь, находящийся в 30 милях от Бланко[12], однако осуществить это удалось не сразу, так как эксгумация и транспортировка требовала средств[13].
В ноябре 2014 году по открытии гроба братией Свято-Троицкого монастыря во главе с архимандритом Лукой (Мурьянкой) собравшиеся могли видеть нетленное тело епископа Константина, что особенно удивительно, потому что место упокоения епископа Константина в течение нескольких лет было затоплено водой, отчего гроб и облачение пришли в полное разрушение[10]. По благословению митрополита Илариона (Капрала) братия Свято-Троицкого монастыря перевезла останки епископа Константина (Ессенского) в Джорданвилль[3].
1 декабря 2014 года перезахоронен за алтарём Троицкого собора Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле[14] рядом с епископом Буэнос-Айресским и Южно-Американским Александром (Милеантом), где погребены многие архиереи Русской Зарубежной Церкви, а также старейшая братия монастыря. Последним насельником обители, похороненном на этом участке монастырского кладбища, был соподвижник и сомолитвенник приснопамятного митрополита Лавра — архимандрит Флор (Ванько), скончавшийся 4 сентября 2012 года[10].
Оценки
Диакон Георгий Темидис, которого крестил протоиерей Эммануил Ессенский во время служения в Глен-Кове, запомнил его человеком «эмоциональным, хрупким на чувства, аскетом, который почти ничего не ел; сосредоточенно молился, а на исповеди чувствовалось, что каждый наш грех воспринимался и переживался им не только духовно, но и физически»[10].
Протоиерей Михаил Таратухин, который 4 года был иподиаконом у епископа Константина в Лондоне, вспоминал о владыке Константине как о смиренном архиерее, молитвеннике, имевшим дар слёз, часто плакавшим во время Евхаристического канона. Отец Михаил отметил, что владыка Константин наставлял своим личным примером и готов был помочь нуждающемуся на всяком месте своего служения на трех континентах[10].
В настоящее время обсуждается возможность канонизации Епископа Константина[11].
Напишите отзыв о статье "Константин (Ессенский)"
Примечания
- ↑ [www.dommuseum.ru/index.php?m=dist&as=5247 Дом-музей Марины Цветаевой - РОССИЙСКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ ВО ФРАНЦИИ]
- ↑ 1 2 3 4 [zarubezhje.narod.ru/kl/k_044.htm Епископ Константин (Ессенский Мануил) (M. Essensky) (1907—1996)] // РЕЛИГИОЗНЫЕ ДЕЯТЕЛИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 [eadiocese.org/News/2014/nov/bpconstantine.ru.htm Джорданвилль: Митрополит Иларион примет участие в перезахоронении епископа Константина (Ессенского) в Св. Троицком монастыре]
- ↑ [www.russische-kirche-l.de/russisch/l-geschichtepriesterr.htm Priester in Leipzig ru]
- ↑ [www.russian-inok.org/page.php?page=ascetic1&dir=ascetic&month=0703 Russian Inok]
- ↑ www.fatheralexander.org/booklets/russian/na_%20nive_hristovoj_archb_athanasios.htm
- ↑ 1 2 Михаил Протопопов [dlibrary.acu.edu.au/digitaltheses/public/adt-acuvp87.09042006/02whole.pdf The Russian Orthodox Presence in Australia], стр. 272
- ↑ [sinod.ruschurchabroad.org/Arh%20Sobor%201976-Prot.htm Протокол № 1]
- ↑ [www.pravoslavie.ru/srpska/46020.htm В кафедральном соборе Лондона отметили 25-летие служения архиепископа Марка на Великобританской кафедре / Српска верзиjа]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [eadiocese.org/News/2014/dec/bpconstantine.ru.htm Джорданвилль: Перезахоронение епископа Константина (Ессенского) возглавил Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви]
- ↑ 1 2 [rusk.ru/st.php?idar=68823 Русская линия / Библиотека периодической печати / Право править]
- ↑ [www.patriarchia.ru/db/text/641397.html Состоялось очередное заседание Архиерейского Синода Русской Зарубежной Церкви / Новости / Патриархия.ru]
- ↑ [www.russianchurchlondon.org/обращение-за-помощью/ Обращение за помощью | Русская православная церковь в Лондоне]
- ↑ [eadiocese.org/News/2014/dec/bpconstantine.en.htm Jordanville, NY: First Hierarch of Russian Church Abroad leads Reburial of Bishop Constantine (Essensky)] (англ.)
Ссылки
- orthodoxwiki.org/Constantine_(Essensky)_of_Richmond
Отрывок, характеризующий Константин (Ессенский)
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
