Константин (папа римский)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Константин
лат. Constantin PP.<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
88-й папа римский
25 марта 708 — 9 апреля 715
Церковь: Римско-католическая церковь
Предшественник: Сизинний
Преемник: Григорий II
 
Имя при рождении: Константин
Рождение: 664(0664)
Сирия, Омейядский халифат
Смерть: 9 апреля 715(0715-04-09)

Константин (лат. Constantin PP.; 664 — 9 апреля 715) — папа римский с 25 марта 708 по 9 апреля 715. Совершил путешествие в Константинополь, где обсудил с Юстинианом II возможность утверждения постановлений Трулльского собора. После убийства Юстиниана Константин отказался признавать императора-монофелита Филиппика.





Ранние годы

Константин был сириец по происхождению, свободно говорил на греческом языке и хорошо ориентировался в восточных ритуалах и практиках [1] [2]. По своему воспитанию, он был бы "полностью в своей тарелке в восточной атмосфере византийского двора начала VIII века" [3].

Перед своим избранием папой Константин дважды посещал Константинополь [3]. Он был одним из римских легатов на Третьем Вселенском соборе в Константинополе в 680/681 годах, а также зачитывал письмо от папы Льва II Константину IV в 682 году. В обоих случаях Константин имел контакты с принцем Юстинианом, наследником византийского престола [3].

Избрание

Предшественник Константина Сизинний был папой лишь двадцать дней [4]. Константин стал папой в марте 708 года, менее чем через два месяца после смерти Сизинния. Константин был одним из греческих пап т.н. "Византийского папства" - периода, в течение которого Рим находился под властью византийской империи, и папам требовалось одобрение императора для рукоположения.

Определяющим вопросом папства на момент избрания Константина был отказ Запада от признания итогов Трулльского собора [5]. Иоанн VII получил решения собора для утверждения, но вместо этого отослал их назад без каких-либо исправлений. Предшественник Иоанна VII, папа Сергий I заявил, что он скорее умрет, чем подпишет эти решения.

Визит в Константинополь

В 710 году Юстиниан II потребовал, чтобы Константин предстал перед императором в Константинополе [6]. Император явно намеревался раз и навсегда урегулировать вопрос о принятии Римом Трулльских решений [7]. В отличие от своих предшественников, Константин не стал избегать поездки в столицу империи, более того, он по своему воспитанию был ближе к Византии, чем, возможно, любой другой папа [7]. До отъезда Константина Юстиниан ослепил архиепископа Равенны Феликса за участие в заговоре с целью свержения императора - это улучшило папско-византийское взаимопонимание [3]. Однако основным мотивом Константина для поездки было предупредить раскол между Римом и Константинополем из-за Трулльских решений.

Константин отправился в путь 5 октября 710 года. В Константинополе папа остановился во Дворце Плацидии, который в 547 году занимали папа Вигилий, представители папы Мартина I и папы Агафон (во время участия в Третьем Константинопольском соборе)[8]. Одиннадцать из тринадцати спутников Константина (два епископа, три священника, чиновники папской канцелярии и прислуга) были также восточного происхождения [9]. Кроме того, в числе сопровождающих Константина был будущий папа Григорий II. Константин специально выбирал спутников, которые были "вырезаны из той же ткани", что и он, и с пониманием относились к Востоку [3].

При остановке в Неаполе Константин пересекся с экзархом Равенны Иоанном III Ризокопом, который был направлен императором в Рим, чтобы расправиться с четырьмя высокопоставленными папскими чиновниками, которые были против новой политики Константина достичь компромисса с Константинополем. Весной Константин пересек Ионическое море и на имперском корабле отправился в столицу.

Константин въехал в Константинополь на "коне с позолоченной сбруей и золотыми уздечками и камилавке, которую было принято надевать только на большие церковные праздники" [3]. Сын и соправитель императора Юстиниана II Тиберий, вместе с Патриархом Киром, сенаторами, дворянами, духовенством, приветствовал Константина на седьмой миле от города [10]. Юстиниан II был в Никее в то время, и призвал понтифика, чтобы встретить его в Никомидии. Liber Pontificalis рисует сцену падения ниц императора перед папой, но это, скорее всего, поздний вымысел. В то воскресенье Юстиниан II принял из рук папы и подтвердил документ с обозначением привилегий римского престола [10].

Переговоры относительно Трулльских решений проводились при участии будущего папы Григория II. В итоге был достигнут так называемый "Никомидийский компромисс", который дипломатично обошел вопрос о принятии папой Трулльских решений. Это соглашение было больше предназначено для защиты политического единства Запада и Востока, чем для разрешения религиозного спора [10]. Даже сам факт прибытия Константина в Константинополь был реальным доказательством того, что имперские приказы по-прежнему выполнялись в Риме. Константин покинул город в октябре 711 года.

Споры с Филиппиком

Вскоре после возвращения Константина в Рим Юстиниан II был убит мятежными войсками. Новый император Филиппик был приверженцем монофелитства и отверг решения Третьего Константинопольского Собора. Он потребовал поддержки Константином мнения, что Христос имел только одну волю. В 712 году Константин отверг требования Филиппика возродить монофелитство. Кроме того, он отказался принять имперский портрет или монеты с изображением императора, а также отказался почтить имя императора в мессе [5]. Экзарх (императорский представитель в Италии) пытался заставить папу силой выполнить указания из Константинополя, но Константин смог успокоить ситуацию.

Филиппик был свергнут в июне 713 года, и его преемник Анастасий II прислал папе письмо, подтверждающее его поддержку решений Третьего Константинопольского Собора.

Напишите отзыв о статье "Константин (папа римский)"

Примечания

  1. Fiske, Edward B (1967-07-26), "[select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=F10E10FF355E137A93C4AB178CD85F438685F9 Papal Pilgrimage Is Viewed as a Major Step Toward Reunion]", New York Times: 2, <select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=F10E10FF355E137A93C4AB178CD85F438685F9> 
  2. [www.usatoday.com/news/religion/2006-11-29-turkey-pope-mass_x.htm Pope holds Mass at ancient Christian site in Turkey], USA today, 2006-11-29, <www.usatoday.com/news/religion/2006-11-29-turkey-pope-mass_x.htm>. Проверено 9 сентября 2009. 
  3. 1 2 3 4 5 6 Ekonomou 2007, С. 271
  4. Ekonomou 2007, С. 246
  5. 1 2 Ekonomou 2007, С. 247
  6. Ekonomou 2007, С. 269
  7. 1 2 Ekonomou 2007, С. 270
  8. Ekonomou 2007, С. 30
  9. Ekonomou 2007, С. 245
  10. 1 2 3 Ekonomou 2007, С. 272

Литература

Отрывок, характеризующий Константин (папа римский)

В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?