Конституция Паульскирхе

Конституция Германской империи
нем. Verfassung des deutschen Reiches
Отрасль права:	Конституционное право
Вид:	Конституция
Принятие:	Франкфуртским национальным собранием 27 марта 1849 года
Первая публикация:	28 марта 1849 года
[worldconstitutions.ru/archives/684  (рус.) Электронная версия]

Конституция Паульскирхе (нем. Paulskirchenverfassung; официально называлась Verfassung des deutschen Reiches — конституция Германской империи) — первая общегерманская конституция, принятая демократическим путём.

Она была принята 27 марта 1849 года на Франкфуртском национальном собрании, которое состоялось после Мартовской революции 1848 года в церкви Святого Павла во Франкфурте-на-Майне. Впоследствии немецким князьям и в частности королю Пруссии удалось сформировать (де-юре незаконное) вооружённое сопротивление, поэтому де-факто не действовала.

Содержание

Конституция Паульскирхе устанавливала в Германии конституционную наследную монархию, предусматривала двухпалатное Государственное Собрание (Reichstag), состоящий из палаты штатов (Staatenhaus) и народной палаты (Volkshaus).

Династию или регента этой наследной монархии предполагалось выбирать демократическим голосованием. Для этих целей кайзерская депутация обратилась к королю Пруссии Фридриху Вильгельму IV с предложением принять корону и стать кайзером немцев. Фридрих Вильгельм IV заявил, что является государем божиею милостью и отказался.

Последующая конституционная кампания и революционные восстания на юго-западе Германии, которые всё же вынудили немецких князей принять конституцию, были разбиты летом 1849 года военной силой. Поскольку конституция уже вступила в силу, речь идёт о вооружённом путче старой власти, несмотря на то, что общественности это ловко преподносилось как юридически законное наведение общественного порядка. Вместо Конституции Паульскирхе Фридрих Вильгельм IV подготовил октроированную конституцию, которой сумел вернуть себе большую часть властных полномочий.

Несмотря на это Конституция Паульскирхе оказала влияние на конституционное развитие Германии, в частности, в области основных прав человека. Эти права составили ядро проекта конституции и вступили в силу ещё 27 декабря 1848 года по Имперскому закону об основных правах немецкого народа (нем. Reichsgesetz betreffend die Grundrechte des deutschen Volkes). Позднее они были включены в отдельный раздел Конституции Паульскирхе, а позднее были инкорпорированы в Веймарскую конституцию и Основной закон ФРГ.

Длительные дебаты вызвал также вопрос об окончательном оформлении нового национального немецкого государства. На голосование было представлено два варианта: малогерманский и великогерманский пути объединения Германии.

Литература

• Jörg-Detlef Kühne: Die Reichsverfassung der Paulskirche. Neuwied 1998, ISBN 3-472-03024-0.
• Karl Binding: Der Versuch der Reichsgründung durch die Paulskirche. Schutterwald/Baden 1998, ISBN 978-3-928640-45-9.

Ссылки

• [verfassungen.de/de/de06-66/verfassung48-i.htm Оригинал текста конституции]

Отрывок, характеризующий Конституция Паульскирхе

Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.