Конституция ФНРЮ 1946 года

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Конституция Федеративной Народной Республики Югославии образца 1946 года (серб. Устав Федеративне Народне Републике Југославије од 1946. године) — первая конституция послевоенной Югославии, утверждённая Президиумом ФНРЮ 31 января 1946 года. Была создана на основе «сталинской» конституции СССР образца 1936 года.



Основные положения

Первая статья Конституции новообразованного государства давала общую характеристику самого государства как такового:

Федеративная Народная Республика Югославия — союзное народное государство республиканского типа, объединяющее равноправные народы, которые на основе своего права на самоопределение, включая право на отказ, выразили своё желание жить в федеративном государстве.

По сравнению с конституцией Королевства Югославия в правах полностью уравнивались представители всех шести национальностей, населяющих Югославию: сербы, хорваты, словенцы (их права были закреплены старой Конституцией), македонцы, боснийцы и черногорцы.

Вторая статья Конституции сообщала о субъектах, присутствующих в составе ФНРЮ:

Федеративную Народную Республику Югославию составляют: Народная Республика Сербия, Народная Республика Хорватия, Народная Республика Словения, Народная Республика Босния и Герцеговина, Народная Республика Македония и Народная Республика Черногория.

Народная Республика Сербия имеет в своём составе Автономный край Воеводину и Автономную Косовско-Метохийскую область.

Подобные положения существовали до принятия следующих Конституций, когда Косовско-Метохийская область получила статус края, а Народные республики стали Социалистическими. Аналогичная статья была и в «сталинской» конституции, регламентировавшая устройство всех республик СССР.

Шестая статья Конституции оглашала, что основным источником власти являлся народ Югославии, а также указывала, каким образом народ исполняет свою власть:

В Федеративной Народной Республике Югославии вся власть происходит из народа и его воли.

Народ исполняет свою власть посредством свободно избираемых представительных органов государственной власти путём народных выборов (от выборов в местные собрания до выборов в Скупщины народных республик и Народную Скупщину ФНРЮ), которые появились и развивались во время Народно-освободительной борьбы против фашизма и стали основными достижениями этой борьбы.

В Конституции также содержались положения о государственной собственности как основном виде собственности и об организации управления, основанной на принципе разделения властей. Подобное разделение властей было не только на высшем, федеральном уровне, но и на республиканском уровне, а также в территориальном и местном самоуправлении. Также пропагандировался принцип единства власти. От принципа вертикали власти исходил так называемый «демократический централизм» (этот термин был введён Эдуардом Карделем), что означало введение централизованной государственной и социальной структуры, несмотря на номинальный федерализм. Какие-либо формы политического или идеологического плюрализма исключались.

На пятом съезде Союза коммунистов Югославии Иосип Броз Тито, рассказывая об утверждённой Конституции, заявил, что подобная Конституция полностью подтвердила завоёванное народами Югославии в ходе Второй мировой войны право свободного выбора и стала олицетворением силы народной демократии.

Подобная Конституция утратила своё действие в 1953 году после введения новой Конституции.

Напишите отзыв о статье "Конституция ФНРЮ 1946 года"

Литература

  • Auty, Phyllis. Tito: A Biography. McGraw-Hill Book Company, 1970.
  • Christman, Henry M., ed. The Essential Tito. St. Martin's Press, 1970.

Отрывок, характеризующий Конституция ФНРЮ 1946 года

С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.