Романо-германская правовая семья

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Континентальная система права»)
Перейти к: навигация, поиск

Рома́но-герма́нская правова́я семья́ — термин сравнительного правоведения, обозначающий совокупность правовых систем, изначально созданных на основе рецепции римского права и объединенные общностью своей структуры, источников права и сходством понятийно-юридического аппарата[1].

Она объединяет правовые системы всех стран континентальной Европы (в том числе и России) и противопоставляется англосаксонскому праву. Основной источник права — закон (нормативный правовой акт). Ей присуще чёткое отраслевое деление норм права. В свою очередь практически все отрасли права подразделяются на две подсистемы: частное право и публичное право, хотя отнесение некоторых отраслей права к какой-либо одной подсистеме весьма спорно и нередко зависит от правового регулирования соответствующей отрасли в определённом государстве (к примеру, трудовое право).

К сфере публичного права относятся административное, уголовное, конституционное и международное публичное право. К частному праву относятся гражданское, семейное, трудовое и международное частное право. В системе органов государства проводится четкое разделение на законодательные и правоприменительные органы власти. Законотворчество и законодательство, как функция, монопольно принадлежат законодательным властям. Для большинства стран этой семьи характерно наличие писаной конституции.





История становления и развития

Ранняя эпоха (Древняя Греция и Древний Рим)

Первоначальным этапом для романо-германской правовой семьи можно считать период с IX века до н. э. до около 532 года новой эры (до компиляции Юстиниана). В этот период начинает формироваться право Древней Греции, основные начала которого были несколько позднее переняты правом Древнего Рима (работа Комиссии Децемвиров по составлению Законов Двенадцати таблиц). В данный период происходит возникновение права у греческих полисов, смешанное с древним восточным правом, а впоследствии, высоко развитое благодаря римской цивилизации, римское право. Вплоть до принятия компиляции Юстиниана, римское право имело тысячелетнюю историю своего развития, выразившуюся в работе различных научных школ, правоприменительной практики и законодательной деятельности царей, Сената и императоров, а также наличием многочисленных правовых обычаев. Именно в этот период и зарождается правовой фундамент для возникновения в будущем романо-германской правовой семьи.

Непосредственно римское право прошло ряд последовательных стадий в своем развитии[2][3]:

  • Доклассическое римское право;
  • Классическое римское право;
  • Позднеклассическое римское право;
  • Послеклассическое римское право (начиная с принятия Corpus iuris civilis).

Период после Кодификации Юстиниана

Следующим этапом для развития европейского права и семьи романо-германского права является период от 532 года новой эры, то есть от компиляции Юстиниана до начала XIII века, когда стали возникать первые университеты в Европе. Данная эпоха характеризуется своеобразным ренессансом римского права в Константинополе при Юстиниане Великом в 534 году новой эры и затем последующим его распространением на западную часть бывшей Западной Римской Империи (к тому времени уже рухнувшей) путём издания так называемой Прагматической санкции в 554 году, содержавшей положение о том, что право Юстиниана распространяется и на Италию (в то время завоёванную Византией).

Дальнейшая история римского права на Западе вплоть до начала XIII века является предметом дискуссий. Единого мнения о том, как действовало римское право на Западе в этот период, не существует. По доминирующему взгляду, римское право было утрачено и лишь в XII было возрождено Ирнерием в Болонье[4], по другому мнению (Томсинов В. А.) римское право никогда не исчезало и было в Западной Европе всегда[5], наконец, по третьему мнению римское право не исчезало, а лишь по разному себя проявляло в зависимости от времени, региона и политической конъюнктуры[6][7].

Именно данный период в истории романо-германской правовой семьи является ключевым, так как тот материал, из которого и возникло собственно романо-германское право, ещё не был создан, а только начинал формироваться именно в том виде, в каком мы сейчас его имеем. Для данного периода характерно, что юридическая география современной Европы была довольно разнообразна. Единого европейского права не было, повсеместно существовало обычное право. На территории европейских государств применялись самые разнообразные обычаи, а также местные законы германских, славянских, кельтских и иных племён. Системы правосудия также не существовало, то, что было вместо неё, имело примитивный характер.

Наконец, не предпринимались попытки систематизации действовавших на то время правовых норм. В судебных процессах господствовало обращение к сверхъестественному с применением инквизиционной системы доказательств. В этот период право существовало лишь формально, его реальное действие не имело места. Правовой науки как таковой и преподавания права в университетах не существовало, кроме того, не было и самих университетов[8]. Исключение составляли лишь монастырские школы, работавшие прежде всего для нужд церкви.

Споры между частными лицами и социальными группами разрешались, по мнению Рене Давида, по закону сильного либо по усмотрению вождя[8]. Христианское население Европы той эпохи основывалось на идеях братства и милосердия, чем на праве.

Возрождение римского права в Европе

Следующая эпоха в развитии романо-германской правовой семьи началась с XIII века, когда в Европе стали возникать университеты (сначала Болонский[9]), на юридических факультетах которых изучалось римское право (так называемое Юстинианово право) в виде толкований текстов Юстиниановой компиляции. Данная школа вошла в историю как школа глоссаторов (от др.-греч. glossa — устаревшее или редкое слово), занимавшихся толкованием значения той или иной нормы старого Юстинианового права. Несколько позже школу глоссаторов сменила школа комментаторов (постглоссаторов). Именно данный период, с начала XIII века в Европе, и является рождением того, что впоследствии многие ученые-компаративисты называют романо-германским правом[10].

Собственно континентальные европейские университеты и выработали ту первооснову единого европейского права, доминирующую сегодня, а именно приоритет писаного права — закона и прочих нормативных актов перед судебным решением (прецедентом)[11]. В дальнейшем, на рубеже Средневековья и Нового Времени, право стало выходить из европейских университетов, и завоёвывать всё большее значение в светской жизни европейских государств, впоследствии ставших национальными европейскими государствами со своими национальными правовыми системами, основанными на рецепции римского права.

Наконец, была просто осознана сама необходимость в возвращении права, и его функций регулирования взаимоотношений как в церковной, так и в светской жизни. Одной из первых отраслей, остро нуждавшейся в таком порядке вещей была торговля и торговое право, особенно активизировавшееся со времени крестовых походов и роста европейских городов. Выработка нового правопорядка в торговой сфере, основанного на позитивном праве, была необходимостью для купцов того времени, в этом также были заинтересованы и власти, получавшие большие доходы от торговли.

Именно в XIII веке произошло разделение между религией и правом. В данную эпоху право приобрело как практический, так и теоретический характер. Право стало объектом научного изучения в университетах, возникла средневековая корпорация ученых-юристов, имевших ученые степени в праве и преподававших правоведение.

Тогда же наметилась тенденция разграничения права светского (римского) от права канонического, регулировавшего деятельность церкви, которая играла в ту пору огромную роль в средневековом обществе Европы. По мере дальнейшего развития общественных отношений менялось также и право, его система, роль и функции. Постепенно в европейских университетах приоритетное отношение к римскому праву стало меняться на такие принципы, которые выражали бы не только академические, но и рационалистические начала[12]. Начиналась новая эпоха в развитии европейского права и романо-германской правовой семьи — эпоха естественного права.

Эпоха Просвещения и до наших дней

Следующий период в развитии романо-германской правовой семьи характеризуется сильным влиянием естественного права на правовую доктрину стран Европы и, как следствие этого, усиленное развитие законодательства в европейских странах и кодификацией целых отраслей права.

Данный период, начиная с XVII-XVIII веков, хотя и продолжается до настоящего времени, однако, претерпевает существенную трансформацию в последнее время. В рамках развития романо-германского права получилось так, что победившие буржуазные революции, стали полностью отменять феодальное право и связанные с ним правовые институты. Именно в данный период закон стал основным источником романо-германского права. Была изменена доктрина отсутствия правотворческих функций у суверена. Впервые стало допускаться, что суверен может создавать право и пересматривать его в целом. Считалось, что эти полномочия даются суверену для закрепления принципов естественного права, однако он мог уклоняться от данной цели и даже использовать власть для изменения основ государственного и общественного строя, нисколько не заботясь при этом о естественных правах[13].

Зародившийся класс буржуазии требовал чётких правил взаимоотношений между властью и гражданином, в том числе и между гражданами. Именно эта потребность и послужила мощным импульсом к развитию позитивного права — закона и законодательства в странах Европы, а затем и систематизации позитивного права в целях упорядочивания.

Одним из достижений европейской науки того времени стало создание сложнейших юридических документов путём систематизации норм одной отрасли, а именно кодифицированных актов. Кодификация позволила упорядочить действующее законодательство, избавиться от изживших себя архаизмов. Она способствовала преодолению существовавшего феномена партикуляризма, то есть избавлению от дробности права, множественности всевозможных обычаев, разрыва между правовой теорией и практикой[14]. Именно с этого времени окончательно оформилась романо-германская правовая семья. Во многих странах Европы были проведены кодификации законодательства, среди которых следует выделить две важнейшие гражданско-правовые кодификации: во Франции в 1804 году — Кодекс Наполеона и в Германии в 1896 году — Германское Гражданское уложение. Именно данные кодификации и повлияли на дальнейшее развитие европейского права, создав при этом две разные системы: институционную в Кодексе Наполеона, и пандектную в Германском Гражданском Уложении. При этом надо сказать, что Германское Гражданское Уложение повлияло на развитие российской национальной правовой системы, где и сегодня Гражданский кодекс России имеет пандектную систему.

Франция и Германия являются системообразующими национальными правовыми системами в романо-германской правовой семье. Именно по ним и разделяется романо-германская правовая семья на две большие группы стран: романского и германского права. Связано это с мощной юридической наукой и практикой в данных странах, оказавших значительное влияние на развитие национальных правовых систем других государств Европы.

Правовые группы

В рамках романо-германской правовой семьи выделяют следующие группы:

Социалистическое право хоть и происходит от романо-германской правовой семьи, нередко выделяется в отдельную правовую семью[15].

См. также

Напишите отзыв о статье "Романо-германская правовая семья"

Примечания

  1. Саидов, 2003, с. 155.
  2. Теодор Моммзен. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Momm/index.php История Рима]. — 1909. — Т. 1-3.
  3. Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи. Ч. I—VII. СПб., 1997—2000.
  4. История государства и права зарубежных стран. В 2-х ч.: Часть 1 / Под ред. Крашенинниковой Н.А. и Жидкова О.А.. — 2-е изд., стер.. — М.: НОРМА, 2004. — С. 259. — ISBN 5-89123-341-X.
  5. Томсинов В.А. [archive.is/20130625103009/web-local.rudn.ru/web-local/prep/rj/files.php?f=prep_bfc637c4ea7b06c1a7576e961dfcd04c О сущности явления, называемого «рецепцией римского права»]. Проверено 22 июня 2013.
  6. Hermann Lange. Römisches Recht im Mittelalter Band I: Die Glossatoren. — München: Verlag C.H.BECK, 1997. — 485 p. — ISBN 978-3-406-41904-1.
  7. Hermann Lange, Maximiliane Kriechbaum. Römisches Recht im Mittelalter Band II: Die Kommentatoren. — München: Verlag C.H.BECK, 2007. — 1017 p. — ISBN 978-3-406-43082-4.
  8. 1 2 Рене Давид, 1996, с. 32.
  9. Рене Давид, 1996, с. 33.
  10. Рене Давид, 1996, с. 36.
  11. Рене Давид, 1996, с. 35-36.
  12. Рене Давид, 1996, с. 38-39.
  13. Рене Давид, 1996, с. 47.
  14. Рене Давид, 1996, с. 50.
  15. Рене Давид, 1996, с. 55; 112.

Литература

  • Давид Р., Жоффре-Спинози К. [www.kursach.com/biblio/0010006/000.htm Основные правовые системы современности] = Les grands systemes de droit contemporains / Пер. с фр. В. А. Туманова. — М.: Международные отношения, 1996. — 400 с. — ISBN 5-7133-0892-8.
  • Саидов А.Х. [www.scribd.com/doc/60180897/%D0%90-%D0%A5-%D0%A1%D0%B0%D0%B8%D0%B4%D0%BE%D0%B2-%D0%A1%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%BD%D0%B8%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D0%BE%D0%B5-%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5 Сравнительное правоведение (основные правовые системы современности)] / Под ред. В.А. Туманова. — М.: Юристъ, 2003. — 448 с. — ISBN 5-7975-0334-4.

Ссылки

  • [www.juriglobe.ca/eng/syst-onu/rep-sys-juridique.php Распределение стран-членов ООН по правовым системам]  (англ.)
  • [chartsbin.com/view/aq2 Legal Systems of the World]  (англ.)
  • [www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/fields/2100.html The World Factbook]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Романо-германская правовая семья

Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою.
Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ]


Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.