Контракт рисовальщика

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Контракт рисовальщика (фильм)»)
Перейти к: навигация, поиск
Контракт рисовальщика
The Draughtsman’s Contract
Жанр

драма, комедия

Режиссёр

Питер Гринуэй

Продюсер

Дэвид Пейн
Питер Сейнсбери

Автор
сценария

Питер Гринуэй

В главных
ролях

Энтони Хиггинс
Джанет Сазман
Энн-Луиз Ламберт

Оператор

Кёртис Кларк

Композитор

Майкл Найман

Кинокомпания

British Film Institute

Длительность

118 мин.

Страна

Великобритания Великобритания

Год

1982

IMDb

ID 0083851

К:Фильмы 1982 года

«Контракт рисовальщика» (англ. The Draughtsman’s Contract) — кинофильм режиссёра Питера Гринуэя.





Сюжет

Действие происходит в августе 1694 года в Англии. Молодой и модный художник Нэвилл заключает контракт с миссис Херберт. Он должен сделать за 12 дней 12 рисунков недвижимости, принадлежащей хозяйке: её дома и окрестностей. Закончить работу необходимо до прибытия мужа миссис Херберт. Контракт включает также отдельные пункты, согласно которым миссис Херберт должна предоставлять художнику услуги интимного характера. Нэвилл соглашается, но в ответ требует, чтобы непосредственно во время рисования его никто и ничего не отвлекало.

На серии рисунков, выполненных с фотографической точностью, возникают странные детали. Они указывают на то, что в саду, окружающем дом, произошло убийство, а мистер Херберт уже никогда не вернётся. Дочь миссис Херберт указывает на них ничего не подозревающему художнику и намекает на обвинение его в убийстве. Нэвилл соглашается подписать другой контракт, согласно которому уже он должен ублажать бездетную замужнюю дочь миссис Херберт. Она забеременеет от этого, что вполне отвечает интересам её семьи, так как в противном случае поместье наследовал бы племянник погибшего мистера Херберта.

Проживающий в доме бывший жених миссис Херберт, Томас, выступавший в роли нотариуса при заключении контракта с Нэвиллом, шантажирует её, в итоге предлагая обменять хранящийся у него контракт на 12 законченных рисунков. Сам он объясняет своё поведение тем, что обвинят в убийстве его и он будет защищаться этим контрактом, перекладывая на миссис Херберт ответственность. Объяснить всем исчезновение у неё рисунков решено их продажей. Томас устраивает дело так, что рисунки очень дорого выкупил зять миссис Херберт немец Луи Тальманн (якобы у неё самой), чтобы будущий ребёнок не догадался о своём происхождении: импотента Луи убедили, что в рисунках содержатся чёткие намёки на измену его жены с Нэвиллом. (В этом убеждено и общество, символически изображённое двумя мимами и готовое платить большие деньги за рисунки.) В куртуазной перебранке жена сообщает Луи, что, напротив, рисунки намекают на его соучастие в убийстве, в котором Луи заинтересован. Рисунки, таким образом, оказываются очень многозначны.

Тем временем Нэвилл возвращается в поместье овдовевшей миссис Херберт: он приносит ей подарок от своего нового заказчика — три граната. Он в заблуждении по-прежнему считает себя выигравшим, а её проигравшей. Но он заинтересован ею; он просит разрешить ему сделать 13-й рисунок, предусмотренный контрактом для отбраковки, указывая на совпадение: тело мистера Херберта нашли именно в месте, которое миссис Херберт забраковала. Она соглашается, и предлагает продолжить их связь, на этот раз к обоюдному удовольствию. В выигрыше остаётся миссис Херберт. Во время любовного свидания она раскрывает ему символическое значение подарка, принесённого Нэвиллом. Неожиданно в комнату к ним входит дочь миссис Херберт и сообщает, что использовала Нэвилла, чтобы забеременеть.

Выясняется, что Луи Тальманн и его приближённые не в отъезде, хотя все считали иначе. Нэвилл в темноте делает 13-й рисунок. К нему подходит с самого начала ненавидевший его Луи со спутниками в масках и обвиняет его среди прочего в том, что Нэвилл прибыл вторично в поместье в надежде заключить новый выгодный контракт с миссис Херберт уже на постоянной основе (вероятно, женитьба и собственность в обмен на взаимное удовольствие), и намекает, что убийство задумано Нэвиллом (Луи давно мечтает его открыто обвинить). Нэвилл оправдывается и выдвигает встречные обвинения в убийстве Тальманну и спутникам, но ему нечего возразить, когда речь заходит о его последнем свидании с миссис Херберт. Ему остаётся только признать свой проигрыш из-за интриги, которую он не раскусил. Нэвиллу издевательски сообщают, что сейчас будет заключён новый контракт. О его мрачном содержании и финале фильма, объяснимом ненавистью Тальманна, зрителю предлагается узнать самостоятельно.

На протяжении фильма неоднократно появляется загримированный под статую обнажённый и до предела приближенный к природе человек, который противопоставлен уродливой вычурности всех персонажей фильма и совершенной правильности парка, где разворачивается действие.

В ролях

Рисунки мистера Невилла

  1. Восточная сторона дома, средний план: содержит лестницу, приставленную к дому.
  2. Обелиски регулярного парка
  3. Сохнущее бельё
  4. Фасад дома с северо-запада
  5. Мистер Тэлманн на фоне Комптон-Энсти
  6. Статуя Гермеса в парке
  1. Лошадь перед фасадом дома
  2. Купальня
  3. Тисовая аллея
  4. Восточная сторона дома, общий план
  5. Перед входом в парк
  6. Восточная сторона дома, крупный план
  1. Конная статуя

Напишите отзыв о статье "Контракт рисовальщика"

Ссылки

  •  (рус.) [www.ixbt.com/dvd/dvd_review_greenaway-contract.shtml Рецензия] Сергея Уварова на сайте «iXBT.com»
  •  (рус.) [www.dnevkino.ru/allfims/draughtsmanscontract.htm Рецензия] Алексея Дубинского
  • «Контракт рисовальщика» (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [www.allmovie.com/movie/v92456 Контракт рисовальщика] (англ.) на сайте allmovie


Отрывок, характеризующий Контракт рисовальщика

– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.