Контуберний

Контуберний (от лат. contubernium букв. «сопалатки») — боевое и административное подразделение древнеримской армии.

Этимология

Слово contubernium происходит от латинских лексем con, «вместе», и taberna, «хижина»: военные палатки в те времена возводились из досок, tabulae. Солдат одного контуберния называли контуберналиями.

Общая информация

Контуберний (contubernium) являлся мельчайшей тактической единицей в структуре вооружённых сил Древнего Рима. Комплектовался контуберний 8 — 10 солдатами. Начальником контуберния был декан (в переводе с латинского — «десятник», «старший над десятью людьми»). Во время походов личный состав контуберния располагался в одной палатке. При казарменном размещении — в одной комнате, также именуемой контубернием (contubernium). Он имел вытянутое углубление в полу передней комнаты, 3 метра длиной и 0,9 метра шириной. Каждый контуберний позволял разместить трех всадников и трех лошадей.

Десять контуберниев составляли центурию. Поскольку общей кухни в римской армии не было, каждый контуберний сам готовил себе еду. В ежедневный рацион входило свежее мясо, фрукты, овощи, пшеничный хлеб и оливковое масло.

История

Изначально контуберний состоял из десяти солдат. Гай Юлий Цезарь сократил число подразделения до восьми. Однако командир контуберния по-прежнему именовался деканом. Соответственно, центурия состояла уже из восьмидесяти человек.

Византийский контуберний

Византия унаследовала военные традиции Рима. В Византийской армии контуберний — это воинское подразделение численностью около десяти солдат, имевших близкое расположение в боевом строю, маршевой колонне, и в условиях лагерной стоянки, где они выстраиваясь друг к другу затылком. Они жили в одной палатке и питались из одного котла. Начальником византийского контуберния был архонт.

Ссылки

• [www.roman-glory.com/lamanov-taktika-rimskoj-pexoty Заметки к тактике римской пехоты]

См. также

• Центурия
• Манипула
• Когорта
• Легион

Отрывок, характеризующий Контуберний

На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.