Конференция в Сан-Ремо (1920)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Конференция в Сан-Ремо — заседание Верховного совета держав Антанты и присоединившихся к ним государств, состоявшееся после Первой мировой войны 19 — 26 апреля 1920 года в городе Сан-Ремо (Италия). В конференции приняли участие премьер-министр Великобритании Д. Ллойд Джордж и министр иностранных дел лорд Керзон, заменивший на этом посту А. Бальфура[1], премьер-министр Франции А. Мильеран, премьер-министр Италии Ф. Нитти. Япония была представлена послом К. Мацуи. Американский представитель, посол в Риме, Джонсон, прибыл на конференцию в качестве наблюдателя. В обсуждении вопросов, затрагивавших интересы Греции и Бельгии, принимали участие представители этих стран.

Конференция определила распределение мандатов класса «А» Лиги Наций по управлению территорий бывшей Османской империи на Ближнем Востоке. Точные границы всех территорий остались неопределенными. Предполагалось, что они «будут определены основными союзными державами и представлены на утверждение Лиге Наций»[2], но в течение последующих 4 лет этого не произошло. Решения конференции были включены в оставшийся нереализованным Севрский мирный договор 1920 года (раздел VII, ст 94-97)[3], но так как Турция его отклонила, они были окончательно утверждены Советом Лиги Наций лишь 24 июля 1922[4][5][6] до принятия Лозаннского договора 1923 года.

Кроме того, на конференции рассматривались вопросы о выполнении Германией военных статей Версальского мирного договора 1919 года и о позиции союзников по отношению к Советской России.





Исторический фон

2 ноября 1917 года Артур Бальфур, министр иностранных дел Великобритании, направил лидеру британских сионистов лорду Уолтеру Ротшильду официальное письмо, позже названное «Декларацией Бальфура», в котором, в частности было написано:

  • «Правительство Его Величества с одобрением рассматривает вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия для содействия достижению этой цели…»

В ходе встречи «Большой четвёрки» в 1919 году, британский премьер-министр Ллойд Джордж заявил, что в её решения должны быть включены результаты переписки между Верховным комиссаром Британии в Египте Мак-Махоном (англ.) и 1-м королём Хиджаза, шерифом Мекки Хусейном (англ.). Он также пояснил, что соглашение с Хусейном были основой для достижения «Соглашения Сайкса-Пико» в 1916 года и сказал министру иностранных дел Франции, что предлагаемая система мандатов Лиги Наций не должна быть использована в качестве предлога для нарушения условий соглашения с Хусейном. В «Соглашении Сайкса-Пико» Англия и Франция договорились о создании независимого арабского государства или конфедерации государств и о проведении консультаций с шерифом Мекки. Франция также согласилась, что её армия не будет занимать Дамаск, Хомс, Алеппо и Хама[7].

30 сентября 1918 года руководители арабского восстания в Дамаске заявили о создании правительства, лояльного шерифу Мекки Хусейну, который ещё в октябре 1916 года был провозглашён «королём арабов» религиозными лидерами и известными людьми в Мекке (при том, что Британия признавала его только как короля Хиджаза). Принц Фейсал, сын Хусейна, и Т. Лоуренс в качестве его советника, участвовали в Парижской мирной конференции в 1919 году[8]. В начале июля 1919 года, парламент Великой Сирии отказался признать какое-либо право Франции на любую часть сирийской территории[9].

6 января 1920 года принц Фейсал инициировал соглашение с премьер-министром Франции Клемансо, в которой признавалось право сирийцев на объединение и создание независимого государства[10], но 8 марта 1920 года «Сирийский национальный конгресс» в Дамаске отверг соглашение[9] и объявил Сирию независимым государством[11]. В новое государство были включены не только Сирия, Палестина, Ливан, но и части северной Месопотамии, которые, в соответствии с соглашением Сайкс-Пико не рассматривались как часть создаваемого независимого арабского государства или конфедерации государств. Принц Фейсал был объявлен главой государства, а его брат, принц Зейд, был объявлен регентом Месопотамии.

Конференция и последующие решения в рамках Лиги Наций

Эти события стали причиной срочного созыва конференции в Сан-Ремо. Великобритания и Франция согласились принципиально признать «условную независимость» Сирии и Месопотамии, с тем, что их независимость будет объявлена после того, как в рамках мандатов за их управление «они станут способны стать самостоятельными государствами»[2].

Палестина включала в себя административные районы южной Сирии в составе Османской империи. При этом, её «условная независимость» в резолюции не упоминалась, несмотря на то, что она была упомянута в списке группы «А» территорий, «уровень развития которых позволял стать им независимыми государствами, при предоставлении мандатарием административной помощи».

Франция решила принять на себя управление Сирией, не дожидаясь того, как её мандат будет утверждён Советом Лиги Наций. Она выдвинула ультиматум Фейсалу, и после боя при Maysalun (англ.) в июне 1920 года вынудила его покинуть Сирию.

Великобритания также назначила Верховного комиссара и администрацию в Палестине до утверждения мандата Советом Лиги Наций.

Решения конференции в Сан-Ремо, касающиеся мандатов, включая «Декларацию Бальфура», были включены в статьи 94-97 (раздел VII) оставшегося нереализованным Севрского мирного договора[3], которыми была дополнена Статья 22 Версальского мирного договора (1919). К территориям, определёнными статьёй 22, относились три бывших части Османской империи и семь бывших заморских владений Германии, упомянутые в Части IV, раздел I мирного договора. Поскольку Турция отклонила Севрский мирный договор 1920 года, эти решения были окончательно утверждены Советом Лиги Наций лишь 24 июля 1922 года[4][5].

Таким образом Великобритания получила мандат на Палестину и Ирак, а Франция — на Сирию, включая современный Ливан.

Относительно Германии, конференция потребовала выполнения ею военных и репарационных условий Версальского мирного договора.

Конференция также приняла решение о восстановлении торговых связей с Советской Россией. При этом, согласно советским источникам, на конференции[12]

По вопросам, связанным с Германией и Россией, в июле 1920 года была проведена Международная конференция в Спа (1920).

Напишите отзыв о статье "Конференция в Сан-Ремо (1920)"

Примечания

  1. [www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/judaica/ejud_0002_0018_0_17496.html SAN REMO CONFERENCE]
  2. 1 2 [www.cfr.org/publication/15248/san_remo_resolution.html San Remo Resolution, Published April 25, 1920]
  3. 1 2 [wwi.lib.byu.edu/index.php/Section_I,_Articles_1_-_260 The Treaty of Sèvres, 1920. Section I, Articles 1 — 260]
  4. 1 2 [digicoll.library.wisc.edu/cgi-bin/FRUS/FRUS-idx?type=goto&id=FRUS.FRUS1919Parisv13&isize=M&submit=Go+to+page&page=94 FRUS, The Paris Peace Conference, 1919, Volume XII Treaty Of Versailles, Annotations Of the Text]; см.также с. 93,95-104
  5. 1 2 [www.gwpda.org/1918p/sanremo.html The San Remo Conference, 1922, Extract: «Mandate (for Palestine) under the League of Nations to Britain», 24.07.1922] [wwi.lib.byu.edu/index.php/San_Remo_Convention San Remo Convention. Extract: «Mandate (for Palestine) under the League of Nations to Britain», 24.07.1922]
  6. [www.mtholyoke.edu/acad/intrel/britman.htm The British Mandate For Palestine. San Remo Conference, April 24, 1920. Confirmed by the Council of the League of Nations on July 24, 1922]
  7. [digicoll.library.wisc.edu/cgi-bin/FRUS/FRUS-idx?type=goto&id=FRUS.FRUS1919Parisv05&page=1&isize=L 'The Council of Four: minutes of meetings March 20 to May 24, 1919, pages 1 thru 8']
  8. [books.google.com/books?id=GhSge_Tq09sC&pg=PA7&dq=&lr=&as_brr=3&as_pt=ALLTYPES&ei=Zw1GSY3JBpXyNty-kCw&client=#PPA6,M1 Jordan: Living in the Crossfire, Alan George, Zed Books, 2005, ISBN 1842774719, page 6]
  9. 1 2 [books.google.com/books?id=n706ShSYt-sC&pg=PA161&dq=&ei=uK_tSLW6GomyyQTgr4H5Bg&client=firefox-a&sig=ACfU3U094g1OESzC-POjm1FT4LvlXTNt9Q#v=onepage&q&f=false King Husain and the Kingdom of Hejaz, by Randall Baker, Oleander Press, 1979, ISBN 0900891483, page 161]
  10. Britain, the Hashemites and Arab Rule, 1920—1925, by Timothy J. Paris, Routledge, 2003, ISBN 0714654515, Page 69
  11. [books.google.com/books?id=0NwLAAAAYAAJ&pg=PA665&dq=&ei=MxJGSb7dKpW6M4nWzLgJ&client= King’s Complete History of the World War, William C. King, The History Associates, 1922, page 665]
  12. [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_diplomatic/1111/САН САН-РЕМО КОНФЕРЕНЦИЯ 1920, «Дипломатический словарь» ОГИЗ, 1948], [dic.academic.ru/contents.nsf/dic_diplomatic/]

Ссылки

  • Fromkin David. A Peace to End All Peace. — Henry Holt, 1989.
  • Stein Leonard. The Balfour Declaration. — Valentine Mitchell, 1961.
  • Howard Grief, The Legal Foundation and Borders of Israel under International Law, Jerusalem, Mazo Publishers, 2008.
  • Howard Grief, Legal Rights and Title of Sovereignty of the Jewish People to the Land of Israel and Palestine under International Law, Shaarei Tikva, Ariel Center for Policy Research, 2003.
  • [forisrael.narod.ru/articles/truth_about_middle_east/legal_rights_to_land.htm Юридические права еврейского народа на Землю Израиля в свете международного права, Говард Гриф]
  • [query.nytimes.com/gst/abstract.html?res=980CE5DE1031E433A2575BC2A9629C946195D6CF «Conferees Depart from San Remo»], New York Times, April 28, 1920, Wednesday. «CONFEREES DEPART FROM SAN REMO; Millerand Receives Ovation from Italians on His Homeward Journey. RESULTS PLEASE GERMANS; Berlin Liberal Papers Rejoice at Decision to Invite Chancellor to Spa Conference.»
  • Yonah Bob. [www.jpost.com/LandedPages/PrintArticle.aspx?id=273912 Forget politics – Who has legal right to Jerusalem?] (англ.), Jerusalem Post (14/06/2012). Проверено 2 июля 2012. «
    Dr. Jacques Gauthier, a Canadian lawyer who specializes in international law: … ignoring politics, it would find unequivocally that only Israel possesses the exclusive title to Jerusalem.».
  • Йона Боб, Jerusalem Post. [www.zman.com/news/article.aspx?ArticleId=129827 Жак Готье: Кто обладает законным правом на Иерусалим?]. — статья на сайте Zman.com (02.07.2012).

Отрывок, характеризующий Конференция в Сан-Ремо (1920)

Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.