Конфликт в Каприви

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Конфликт в Каприви

Карта Каприви.
Дата

с 1994 по август 1999 года.

Место

Полоса Каприви

Итог

Победа Намибии

Противники
Намибия Намибия Армия освобождения Каприви
Командующие
Сэм Нуйома Мишаке Муйонго
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
≈ 15 300—600 арестовано
Общие потери
2 500 человек стали беженцами.

Конфликт в Каприви (англ. Caprivi conflict) — боевые действия между войсками Намибии и сепаратистской группировкой Армия освобождения Каприви[1]. Полоса Каприви — исторический регион, расположенный в северо-восточной части Намибии. В 1994 году в регионе вспыхнули беспорядки, связанные с тем, что этническое большинство региона, народ лози, решило отделиться от остальной части страны[1].





Ход конфликта

Армия освобождения Каприви была основана в 1994 году. Целью конфликта было получение регионом независимости.

В октябре 1998 года Силы обороны Намибии при поддержке Special Field Force обнаружили лагерь обучения КЛА, после чего произошло вооружённое столкновение. В результате 2 500 человек бежали в Ботсвану, из них около 100 человек имели оружие. Среди них были также два лидера: Мишаке Муйонго и вождь племени мафве Бонифац Мамили. Оба получили политическое убежище в Дании. Намибия безуспешно требовала от Дании и Ботсваны выдачи повстанцев. Президент Намибии Сэм Нуйома назвал участников КЛА «предателями и убийцами» и заявил, что они будут наказаны за свои преступления.

В ночь 2 августа 1999 года КЛА совершила неожиданные нападения на военную базу, государственную радиостанцию, пограничный пост Ванелла и полицейскую станцию в городе Катима-Мулило, столице региона Каприви. Силы обороны Намибии были застигнуты врасплох. Во время боя между правительственными войсками и КЛА погибло 15 человек. Во всём регионе было объявлено чрезвычайное положение. Были арестованы предполагаемые сторонники Армии освобождения Каприви. Мишаке Муйонго заявил, что «восстание было только началом», однако больше подобных вспышек не возникало.

В истории конфликта было много раз замечено нарушение прав человека. В совершении данного преступления в отношении населения Каприви были обвинены Силы обороны Анголы и Намибии, а также УНИТА.

Последствия конфликта

В 1999 году 132 предполагаемых участника были арестованы, обвинены в государственной измене, убийстве и ряде других преступлений. Данное судебное разбирательство известно как «Процесс по делу об измене в Каприви» (англ. Caprivi treason trial)[2]. Результат так и не был опубликован, на что неоднократно жаловалась Международная амнистия.

7 октября 2002 года Армия освобождения Каприви заявила о том, что народ Итенге (так сепаратисты именуют этот регион) полностью порвал связи с Намибией и провозглашает свободное суверенное государство (англ. Free State of Caprivi Strip — Itenge). Никаких практических последствий, однако, эта декларация не имела.

Напишите отзыв о статье "Конфликт в Каприви"

Примечания

  1. 1 2 [www.globalsecurity.org/military/world/para/caprivi.htm Caprivi Liberation Front] (англ.). Проверено 1 февраля 2013.
  2. Международная амнистия:. [www.amnesty.org/en/library/asset/AFR42/001/2003/en/90997a91-d6f2-11dd-b0cc-1f0860013475/afr420012003en.html DOCUMENT — NAMIBIA: JUSTICE DELAYED IS JUSTICE DENIED: THE CAPRIVI TREASON TRIAL] (англ.). Проверено 1 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EP1UZeWE Архивировано из первоисточника 13 февраля 2013].

Ссылки

  • [www.amnesty.org/en/library/asset/AFR42/001/2003/en/90997a91-d6f2-11dd-b0cc-1f0860013475/afr420012003en.html DOCUMENT — NAMIBIA: JUSTICE DELAYED IS JUSTICE DENIED: THE CAPRIVI TREASON TRIAL]  (англ.)
  • [www.globalsecurity.org/military/world/para/caprivi.htm Caprivi Liberation Front]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Конфликт в Каприви

– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»