Конфликт в Кодорском ущелье (2006)

Конфликт в Кодорском ущелье 2006 года
Основной конфликт: часть грузино-абхазского конфликта
Дата	22 — 28 июля 2006
Место	Кодорское ущелье
Причина	Намерение Грузии установить контроль над территорией Кодорского ущелья
Итог	Победа грузинских правительственных войск
Изменения	Кодорское ущелье переходит под контроль правительства Грузии
Противники
Грузия Грузия Монадире
Командующие
Михаил Саакашвили Вано Мерабишвили Ираклий Окруашвили Эмзар Квициани
Силы сторон
Вооружённые силы Министерство внутренних дел Монадире
Потери
неизвестно неизвестно
Общие потери
1 мирный житель убит 2 полицейских ранены

Конфли́кт в Кодо́рском уще́лье (июль 2006 года) — военно-политический кризис, вызванный антиправительственными заявлениями грузинского полевого командира Эмзара Квициани. Последовавшая за этим спецоперация грузинской полиции и армии закончилась поражением мятежников и установлением полного контроля Грузии над регионом, куда по указанию президента Михаила Саакашвили переехал из Тбилиси Совет министров Автономной Республики Абхазия — «правительство Абхазии в изгнании».

Грузинские власти контролировали Кодорское ущелье до августа 2008 года. В ходе вооружённого конфликта в Южной Осетии абхазские войска провели военную операцию, в результате которой Кодорское ущелье перешло под контроль Абхазии.

Предыстория

Кодорское ущелье, населённое преимущественно сванами (субэтническая группа грузин), составляет около 15 % территории Абхазии. Во время грузино-абхазской войны (1992—1993) здесь были сформированы отряды сванского ополчения, воевавшие на стороне Грузии против абхазов. Наиболее влиятельным полевым командиром стал Эмзар Квициани, возглавлявший отряд «Монадире» («Охотник»). Во многом благодаря ему верхняя часть ущелья, административно входящая в состав Абхазии, осталась под контролем Грузии после того, как грузинские силы покинули остальную территорию Абхазии.

По условиям «Соглашения о прекращении огня и разъединении сил», подписанного грузинской и абхазской стороной 4 апреля 1994 года в Москве, грузинские войска требовалось вывести из Кодорского ущелья в места их дислокации за пределами Абхазии под контролем представителей миротворческих сил СНГ и наблюдателей ООН. Одновременно в Кодорском ущелье предусматривалось регулярное патрулирование миротворческими силами и международными наблюдателями.

Вопрос о контроле над Кодорским ущельем и присутствии здесь вооружённых сил и тяжёлых вооружений имел ключевое значение для обеих сторон конфликта, поскольку территория ущелья представляла собой удобный плацдарм для потенциального нападения на Абхазию. Местные полевые командиры признавали юрисдикцию грузинского правительства лишь формально. Фактически же Кодорское ущелье превратилось в неконтролируемую территорию. Отряд «Монадире», охранявший грузино-абхазскую линию разделения, с 1998 года считался батальоном ВС Грузии, но фактически подчинялся лично Квициани. С именем Квициани связывали периодические похищения в Кодорском ущелье сотрудников миссии ООН и высокопоставленных грузинских чиновников, происходившие в 1996—1999 годах. В 2001 году через Кодорское ущелье не без участия Квициани была предпринята попытка вторжения в Абхазию отряда чеченских боевиков Руслана Гелаева.

Позднее сваны негласно договорились с абхазами о ненападении и недопущении в верхнюю часть Кодори чужих вооружённых формирований. За это абхазы разрешали сванам вывозить сельхозпродукцию в Абхазию и оказывали им содействие в социальной сфере.

В 2003 году во время «Революции роз» Квициани поддержал Эдуарда Шеварднадзе и в декабре 2004 года указом нового президента Михаила Саакашвили был снят с должности уполномоченного президента в Кодорском ущелье, а в апреле 2005 года министр обороны Грузии Ираклий Окруашвили подписал распоряжение о расформировании его отряда «Монадире».

Мятеж в Кодорском ущелье

Когда в июле 2006 года министр обороны Окруашвили приступил к осуществлению своего плана по разоружению и замене ополченцев в Кодорском ущелье на регулярные армейские части, Эмзар Квициани заявил о воссоздании отряда «Монадире» и объявил о неподчинении правительству Грузии, потребовав отставки руководителей МВД и Минобороны Вано Мерабишвили и Окруашвили, которые, по утверждению Квициани, чинили «произвол» против сванов и готовили их истребление. При этом Квициани угрожал акциями гражданского неповиновения, а в крайнем случае ‑ переходом к вооружённому сопротивлению. Власти расценили происходящее как мятеж.

Поздно вечером 24 июля на наблюдательном посту российских миротворцев недалеко от населённого пункта Худони была остановлена колонна из двух малых тягачей легкого бронирования (МТЛБ), автомобиля УАЗ и автомобиля «Нива». На этих машинах находилось до десяти военных полицейских и служащих Минобороны Грузии, вооружённых стрелковым оружием. В связи с тем, что движение бронетехники в зоне безопасности, установленной Московским соглашением о прекращении огня и разъединении сил от 14 мая 1994 года, являлось явным нарушением этого Соглашения, командование миротворческих сил приняло решение о задержании двух броневиков до совместного разбирательства. Впоследствии бронетехника была отпущена.

25 июля началась масштабная «полицейская спецоперация» с привлечением армейских подразделений. Утром через миротворческий пост в районе селения Худони прошли 43 грузовика «Урал» и «Камаз» и 12 автомобилей «Нива», в которых находилось более 800 военнослужащих. Колонну возглавляли руководители МВД и министерства обороны Грузии.

Заместитель главкома Сухопутных войск ВС РФ генерал-лейтенант Валерий Евневич заявил, что операция грузинских войск была начата без уведомления глав государств СНГ, по решению которых на территории Абхазии находятся Коллективные силы по поддержанию мира. В МИД РФ заявили, что происходящее в Кодорском ущелье затрагивает безопасность России: «Речь идёт о серьёзном нарушении Московского соглашения о прекращении огня и разъединении сторон от 1994 года. Этот район граничит непосредственно с российской территорией, и происходящее там затрагивает безопасность Российской Федерации».

Ближе к вечеру грузинская радиостанция «Имеди» сообщила о начале перестрелок в районе Кодори, что было подтверждено также в Минобороны России. Появление у границ Абхазии мощной войсковой группировки встревожило абхазские власти. Начальник генштаба минобороны Абхазии Анатолий Зайцев сообщил, что все подразделения вооружённых сил Абхазии приведены в повышенную боевую готовность, усилены группировка в Кодорском ущелье, горно-стрелковый батальон, разведка и артиллерия. К ущелью стянуты резервные бригады и погранвойска. Министерство иностранных дел Абхазии обратилось с жалобой на незаконные действия Грузии к МИД России и в ООН.

Силовые структуры Грузии быстро установили контроль над регионом. Сообщив, что Квициани и несколько десятков его сторонников блокированы в районе высокогорного села Верхняя Ажара, власти перешли от активных боевых действий к масштабным зачисткам. По сообщениям МВД, в результате обысков у населения были изъяты десятки автоматов, гранатомёты, большое количество боеприпасов и даже шесть ПЗРК «Стрела» и «Игла». В ночь на 27 июля грузинские военные обстреляли селение Чхалта, в котором жил Эмзар Квициани. Вертолёты нанесли удар по домам, принадлежащим Эмзару Квициани, его сестре Норе Квициани и её сыну Бачо Аргвлиани. Как передали грузинские СМИ, в результате этого обстрела была убита женщина.

Вечером 27 июля президент Грузии Михаил Саакашвили объявил о завершении операции в Кодори, после чего заявил о том, что в ущелье переедут правительство и парламент Абхазии в изгнании, находившиеся с 1993 года в Тбилиси.

Местонахождение Эмзара Квициани между тем оставалось неизвестным. Глава администрации президента Грузии Георгий Арвеладзе заявил, что полиция дала Эмзару Квициани и его сторонникам возможность выйти из села Чхалта, чтобы не пострадало мирное население, после чего тот скрылся в Абхазии. По утверждению источников в МВД Грузии, Квициани и остатки его отряда на Клухорском перевале встретили российские пограничники и сотрудники российских спецслужб, которые помогли ему переправиться сначала в Нальчик, а затем в Ставрополь. МВД Грузии объявило награду в размере 100 тысяч лари (58 тыс. $) за информацию о местонахождении Квициани и его племянника, бывшего «вора в законе» Бачо Аргвлиани.

Переезд правительства Абхазии в изгнании

2 августа была завершена переброска в Кодорское ущелье многих членов правительства и парламента Абхазии в изгнании. Правительство Автономной Республики Абхазия разместилось в селе Чхалта, а Верховный Совет — в селе Ажара. Как стало известно СМИ из источника в МИД Грузии, с этого момента грузинское руководство намерено настаивать на включении в состав делегаций, ведущих переговоры с абхазской стороной, представителя «законных властей Абхазской автономной республики, которые находятся на территории Абхазии — в Кодорском ущелье». Именно это обстоятельство уже привело к срыву грузино-абхазских переговоров в рамках Координационного совета, которые должны были состояться 2 августа в Сухуми. Абхазская сторона заявила, что ни при каких обстоятельствах не сядет за стол переговоров, если за тем же столом окажутся представители «автономистов».

27 сентября, в День памяти и скорби, указом президента Грузии Михаила Саакашвили верхняя часть Кодорского ущелья была переименована в Верхнюю Абхазию.

События в Кодорском ущелье и грузино-абхазский переговорный процесс

Ввод грузинских силовых подразделений в верхнюю часть Кодорского ущелья в июле 2006 г. фактически прервал процесс грузино-абхазских переговоров по вопросам гарантий безопасности, возобновившийся после смены власти в Грузии в результате «Революции роз».

13 октября 2006 года Совет Безопасности ООН принял резолюцию № 1716, в которой выразил озабоченность в связи с действиями грузинской стороны в Кодорском ущелье, призвав «грузинскую сторону обеспечить, чтобы ситуация в верхней части Кодорского ущелья находилась в соответствии с Московским соглашением и чтобы там не находилось никаких войск, которые не предусмотрены этим соглашением».

См. также

• Верхняя Абхазия

Отрывок, характеризующий Конфликт в Кодорском ущелье (2006)

– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…