Конфликт в Северном Ливане 2007 года

Конфликт в Северном Ливане
Дата	20 мая — 7 сентября 2007
Место	Нахр-эль-Барид, Триполи, Бейрут
Итог	Боевики сдались ливанским властям
Противники
Армия Ливана Фатх-аль-Ислам Джунд аш-Шам
Командующие
Сулейман, Мишель Франсуа Хадж Шамиль Рукоз Шакер Аль-Абси Абу Юсуф Шарки # Абу Хурайра †
Силы сторон
4000 солдат, военная техника и авиация 500 боевиков, стрелковое оружие и ручные пулеметы
Потери
170 убитыми, 406 ранеными 240 убитыми, 236 сдавшимися
Общие потери

Конфликт в Северном Ливане начался 20 мая 2007 и был спровоцирован перестрелкой между правительственными войсками и палестинской радикальной организацией Фатх-аль-Ислам в окрестностях Триполи. Это самый кровавый внутренний конфликт в стране со времен Гражданской войны.

Ход конфликта

20 мая

Бой начался ранним утром 20 мая в ходе полицейского рейда в Триполи, где в одном из домов по подозрению властей прятались боевики Фатх аль-Ислам, ограбившие днем ранее банк. Перестрелка продолжалась в течение дня. Этот инцидент спровоцировал столкновения в лагере палестинских беженцев Нахр-эль-Барид. Боевики атаковали блокпост правительственных войск в районе лагеря, убив нескольких спящих солдат, на что армия ответила артиллерийским обстрелом.

21 мая

На следующий день было принято решение временно остановить бои, чтобы увезти убитых и раненых с мест столкновений. Когда боевики открыли огонь по каретам скорой помощи, армия начала обстрел лагеря Нахр-эль-Барид, где по словам чиновников находились основные позиции Фатх аль-Ислам. В результате обстрела погибло много гражданских лиц. Среди пострадавших — сотрудники ООН и Красного креста.

Тем временем в Бейруте произошли два взрыва, ответственность за которые взяла на себя Фатх аль-Ислам. Утром был взорван автомобиль на парковке рядом с крупным супермаркетом ABC в христианском районе Ашрафия. Погибла одна женщина(задавило упавшей стеной), ранено 10 человек. Вечером также был подорван автомобиль около Российского культурного центра. 7 человек ранено, никто из россиян не пострадал.

22 мая

На рассвете 22 мая боевики возобновляют атаки на позиции армии. Вновь проводится артиллерийский обстрел Нахр-эль-Барида, боевики отвечают пулеметным огнём. Тогда было принято решение перекрыть подачу электричества, воды и любых медикаментов в лагерь. Во второй половине дня группировка объявила, что с 14:30 по местному времени будет придерживаться одностороннего перемирия.

Вечером бои в лагере палестинских беженцев возобновились. При попытке доставки гуманитарной помощи в лагерь был обстрелян конвой миротворческих сил ООН. Пострадал 1 человек.

По состоянию на 18:00 22 мая общее количество жертв составило более 80 человек.

23 мая

Ночью 23 мая тысячи жителей Нахр-эль-Барида воспользовались временным затишьем и в массовом порядке стали покидать лагерь. Большинство из них направилось в лагерь Бедави, расположенный неподалеку. Перемирие было нарушено ранним утром, когда боевики вновь атаковали конвой ООН с гуманитарной помощью. К вечеру Нахр-эль-Барид покинули около 15 тысяч человек — половина населения.

24 мая

24 мая некоторые боевики Фатх аль-Ислам попытались прорвать блокаду лагеря и уйти по морю. Две лодки с палестинцами были вскоре замечены кораблями ВМС Ливана и были уничтожены. Все боевики погибли.

2 июня

Силы правительственных войск Ливана вошли в лагерь палестинских беженцев Нахр-аль-Барид.

8 августа

Палестинская группировка «Фатах аль-Ислам», связанная с международной террористической сетью «Аль-Каида», признала гибель заместителя главаря группировки Абу Хурайры. Министр информации Ливана Рази Ариди заявил тогда, что Абу Хурайра, ливанский гражданин, настоящее имя которого Шихаб аль-Каддур, был уничтожен в лагере палестинских беженцев Нахр-эль-Баред несколько дней назад. Он подчеркнул, что министр внутренних дел Ливана Хасан Сабеи отчитался перед правительством об уничтожении «номера 2» в организации «Фатах аль-Ислам». Местонахождение лидера организации Шакира Юсуфа Абси до сих пор было неизвестно. Представитель полиции сообщил, что главарь террористов был уничтожен 5 дней назад, когда двое боевиков на мотоцикле открыли огонь по полицейскому КПП в Абу-Самре, после чего попытались скрыться. Полиция ответила огнём, ранив водителя и убив его пассажира. Опознание Абу Хурайры было проведено на основании проб ДНК его родителей, проживающих в северной провинции Аккар. Родители террориста также опознали его. В этот день в ходе боев боевики убили двух военнослужащих ливанской армии.

31 августа

Ливанские вертолеты усилили удары по лагерю палестинских беженцев Нахр-аль-Баред после того, как террористы убили пятерых военнослужащих ливанской армии. ВВС Ливана нанесли несколько ракетных ударов по целям в квартале Сааса, в котором закрепились боевики «Фатах аль-Ислам».

2 сентября

Ливанская армия взяла под свой контроль лагерь палестинских беженцев Нахр-аль-Баред. В ходе развернувшихся столкновений были убиты свыше 30 террористов группировки «Фатах аль-Ислам», погибли также пятеро ливанских солдат. Эта часть террористов была уничтожена при попытке вырваться из лагеря, большая часть которого уже перешла под контроль военных. Солдаты ведут поиски беглых террористов в деревнях, расположенных по соседству с Нахр-аль-Баред. Представитель главы правительства Ливана сообщил в интервью ВВС, что сопротивление боевиков сломлено и лагерь перешел под контроль военных. Ливанские войска отметили эту победу оружейными салютами.

Итоги

В боевых столкновениях армии с террористами с 20 мая погибли более 300 человек: по меньшей мере, 154 солдата, 120 террористов и 42 мирных жителя. Около 40.000 человек были вынуждены покинуть свои жилища.

Данные о потерях по состоянию на 4 сентября 2007 года:

• ливанские ВС — 160 человек;
• боевики и мирные жители — 220 человек

См. также

• Гражданская война в Ливане

Ссылки

• [news.bbc.co.uk/2/hi/in_pictures/6674853.stm Фоторепортаж BBC]

Отрывок, характеризующий Конфликт в Северном Ливане 2007 года

С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.