Конфуцианские святыни в Цюйфу
| Достопримечательность | |
Конфуцианские святыни в Цюйфу
| |
 Фасад павильона «Дачэндянь» | |
| Страна | КНР |
Конфуцианские святыни в Цюйфу – три конфуцианские святыни («Цюйфу сань Кун»), расположенные на территории современного города Цюйфу (провинция Шаньдун), на месте которого находилась столица царства Лу, родины Конфуция. К ним относятся: храм поклонения Конфуцию — Кунмяо (Храм Конфуция), родовая усадьба Конфуция и его потомков — Кунфу (Усадьба Кунов) и кладбище рода Кун — Кунлинь («Лес Кунов»). В 1994 году храм, усадьба и кладбище Конфуция были занесены ЮНЕСКО в Список мирового культурного наследия.
Храм Конфуция
Храм Конфуция – место посвященных учителю жертвоприношений императоров, был построен в 478 году до нашей эры (на второй год после кончины Конфуция), первоначально он имел три зала.
Претерпевая постоянную перестройку, окончательный облик храмовой ансамбль приобрел в эпоху Мин (1368—1644), впоследствии пострадал во время пожара, но был восстановлен в 1725 году по указу цинского императора Юнчжэна. На сегодняшний момент храм занимает 218 тысяч кв. м, состоит из 9 дворов, соединенных между собой многочисленными воротами и павильонами, насчитывает 466 отдельных помещений, имеет 54 мемориальные арки[1]. За всю историю Кунмяо в Цюйфу 11 императоров 19 раз приезжали сюда для совершения жертвоприношений духу «совершенномудрого».
Храм построен по принципу императорского дворца, главные сооружения которого расположены на центральной оси, ориентированной с юга на север, вспомогательные – выстроены симметрично, по левой и правой сторонам. Сам храм занимает строго прямоугольную площадь, обнесенной общей стеной из красного кирпича. В основе композиции принцип наращивания масштабности архитектурных сооружений, разделенных квадратными дворами и постепенно увеличивающихся по мере приближения к центральному, самому высокому зданию. Дворы вымощены каменными плитами. На территории храма высится целый лес каменных стел (более 2100)[1], покрытых текстами, прославляющими Конфуция. Несколько десятков из них установлены на черепахах-пьедесталах. Здесь сохранилась и реликвия, связанная с жизнью Конфуция, — древний колодец дома Кунов[1].
Главным строением храмового ансамбля, расположенным по оси север – юг, является «Дачэндянь» (Дворец Великого свершения/Великих свершений). Это сооружение с наибольшим числом ярусов, красными стенами и крышей, покрытой ярко-желтой глазурованной черепицей. Он имеет 34 метра в длину, ширина его с востока на запад составляет 54 метра. В центре зала установлена статуя Конфуция, справа и слева от него - статуи его учеников и последователей. Перед павильоном - платформа высотой 2 м, это – алтарь, на котором чиновники во все эпохи совершали ритуал жертвоприношений Конфуцию. С восточной и западной сторон павильона "Дачэндянь" расположен ряд построек, где хранятся поминальные таблички 156 знаменитых последователей конфуцианского учения всех эпох[2]. Перед дворцом находится павильон, в центре которого стоит беседка XI века, именуемая Синтань («Абрикосовый алтарь»). По преданию, здесь Конфуций проводил занятия с учениками.
В восточном приделе храма находится воссозданный дом самого Конфуция - простая небольшая крестьянская усадьба, которую построили именно там, где в древности действительно стоял дом Конфуция[3].
Также на территории храмового комплекса находятся: павильон «Цаншулоу» («Хранилище книг»), павильон «Шэнцзидянь» («Деяния Совершенномудрого»), павильон «Куйвэньгэ» («Великие сочинения»), беседка «Юйбэйтин» («Стела высочайших указаний»), храм «Цишэнсы», посвященный родителям Конфуция.
По своим масштабам этот архитектурный ансамбль уступает лишь императорскому Дворцу Гугун[4].
Усадьба Конфуция
Усадьба Конфуция площадью в 160 тыс. м² находится к востоку от Храма Конфуция и состоит из 480 помещений[1]. В ней проживали потомки старшего внука по прямой линии наследников Конфуция.
В 195 году до н. э. потомки Конфуция получили от императора первый титул. С того времени род Конфуция стал пользоваться бесчисленными почестями. В 1055 году император Жэнь-цзун пожаловал потомку Конфуция в 46-м поколении титул «Яньшэн-гун» — «продолжатель рода из поколения в поколение» и с этого времени имение превратилось в подлинно дворцовый ансамбль. Этот титул передавался в роду Конфуция вплоть до 1935 года, когда его обладателем был потомок Конфуция в 77-м поколении. Обладателю титула «Яньшэн-гун» вменялось совершать жертвоприношения Конфуцию и быть продолжателем рода. В истории Китая не было ни одного рода, который бы свыше 1000 лет неизменно пользовался таким высоким общественным положением, как род Конфуция[2].
Согласно правилам рода, чтобы следовать ритуалу жертвоприношений Конфуцию, потомки старшего внука по прямой линии наследования должны были из поколения в поколение жить в Усадьбе Конфуция в уезде Цюйфу. Главные сооружения располагаются неизменно на центральной оси с юга на север и подразделяются на восточную, западную и центральную части. В восточной части находятся родовой дом и мастерские, западная часть служила местом приема гостей и чтения трактатов, в центральной части находятся главные строения этого дворцового ансамбля: передняя часть — служебное помещение, задняя часть — жилой комплекс.
Гробница Конфуция
На расстоянии 1 км к северу от Усадьбы Конфуция, вне городской стены Цюйфу, находится Лес (или Роща) Конфуция. Это огромный парковый комплекс, являющийся родовым кладбищем рода потомков Конфуция (рода Кун). Здесь покоится прах самого Учителя и тысяч его потомков. В настоящее время на территории этого кладбища, площадь которого 2 кв. км, насчитывается более 100 тыс. могил, 3600 надгробных камней, 200 статуй, 30 строений и более 5000 каменных стел[4] с эпитафиями. Среди них выделяются захоронения «князей Яньшэнских» (Яньшэн-гун) — потомков Конфунция по старшей линии, занимавших роль феодальных правителей Цюйфу и глав рода Кун. Их могилы, как и захоронения некоторых других особо выдающихся членов рода Кун отмечены мемориальными черепахами, стелами и каменными изваяниями (скульптуры людей и животных)
Это кладбище — самое древнее и большое родовое кладбище в мире[1].
У въезда на кладбище — большие ворота, охраняемые парой каменных львов. В центре кладбищенского Леса находится могила Конфуция. Могильный холм (высота 6 м, диаметр 12 м) насыпан в форме конского крупа: такая форма, согласно древней (эпоха Чжоу, XI—III вв. до н. э.) традиции, полагалась для насыпей над погребениями владетельных особ (князья чжу хоу, главы удельных владений). У холма располагаются две каменные плиты (стелы) с выгравированными надписями. На одной из них, выполненной в 1244 году, начертано «Сюань шэн му» («Могила Совершенного мудреца»). На второй стеле (1443 год) воспроизводится принятый до XVI в. титул Конфуция «Да-чэн чжи-шэн вэнь-сюань-ван му» («Могила Царя, достигшего великими свершениями совершенной мудрости и совершенства в просвещенности»). Могила обнесена красной стеной, протяженность стены около 1 ли (0,5 км).
По правую руку от могилы Конфуция находится могила его сына, а с южной стороны — могила внука. В соответствии с правилами рода Конфуция, на этом кладбище запрещалось хоронить усопших следующих 4 категорий: не достигших 18 лет; приговоренных к смертной казни преступников; замужних женщин; монахов и монахинь[2].
К западу от могилы Конфуция находится комплекс строений, предназначенных для хранения поминальных табличек и отправления служб. К ним примыкают здание и стела, возведенные в память о хижине, где обитал ученик Конфуция Цзы-гун. Роща Конфуция представляет собой рукотворный парк, где растет более 20 тысяч деревьев, чей возраст насчитывает более 1000 лет, и 100 тысяч гигантских деревьев[2].
Напишите отзыв о статье "Конфуцианские святыни в Цюйфу"
Примечания
|
Усадьба рода Кун на Викискладе? |
|---|
|
|
Кладбище рода Кун на Викискладе? |
|---|
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.kitairu.info/rus/about_china/magazine/archive/2006/7/102/ Храм, дом и лес Конфуция]
- ↑ 1 2 3 4 [www.fishka-spb.ru/magazine/china/12 Храм, Дом и Лес Конфуция]
- ↑ [www.countries.ru/?pid=1827 Цюйфу - мемориальный комплекс Конфуция]
- ↑ 1 2 [ru.showchina.org/04/02/201008/t742465.htm Храм Конфуция, усадьба Конфуция и лес Конфуция в Цюйфу (пров. Шаньдун)]
Литература
- M.Л. Титаренко, Б.Л. Рифтин, А.И. Кобзев, А.Е. Лукьянов, Д.Г. Главева, С.М. Аникеева. Духовная культура Китая. Мифология. Религия. — Москва: «Восточная литература» РАН, 2007. — 869 с.
- M.Л. Титаренко, А.И. Кобзев, С.А. Торопцев, В.Е. Еремеев, С.М. Аникеева, М.А. Неглинская, А.Е. Лукьянов. Духовная культура Китая. Искусство. — Москва: «Восточная литература» РАН, 2010. — 1031 с.
| ||||||||||||
Отрывок, характеризующий Конфуцианские святыни в Цюйфу
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
