Концепция Виктора Суворова
Поделись знанием:
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.
На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.
На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!
В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»
Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
(перенаправлено с «Концепции Виктора Суворова»)
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Проверить адекватность изложения маргинальных теорий. Проверить изложение на соответствие правилам ВП:МАРГ и ВП:ВЕС.
На странице обсуждения могут быть подробности. (19 ноября 2011) |
Концепция Виктора Суворова — система фактов, выводов и теорий, которую предложил в серии книг и статей исследователь военной истории Виктор Суворов. Предложенные концепция и методы её обоснования вызвали многочисленные дискуссии и критику.
Первые публикации этой концепции были даны в 1985 году в журнале британского военного исследовательского центра RUSI — независимого[1][2] научно-исследовательского института[3], специализирующегося на вопросах вооружения, обороны, безопасности и военной истории[4]. Первая и наиболее известная книга по данной теме — «Ледокол». Одна из последних книг («Главный виновник: Генеральный план Сталина по развязыванию Второй Мировой Войны», англ. The Chief Culprit: Stalin’s Grand Design to Start World War II) — была издана в 2008 году Военно-морским институтом США (англ. USNI) [5].
Содержание
Тезисы концепции
В своих историко-публицистических произведениях Суворов подверг коренному пересмотру и критике общепринятые в СССР взгляды на причины, приведшие к Великой Отечественной войне. По мнению В. Суворова, основной причиной войны стала диктаторская политика Сталина, направленная на захват европейских государств, распространение «пролетарской революции» и установление Социалистического лагеря на всей территории Европы.
В. Суворов подверг критике устоявшуюся в советской и зарубежной исторической науке трактовку начального этапа Великой Отечественной войны (в том числе, используя Ноту МИД Германии от 21 июня 1941 года и Обращение Адольфа Гитлера к немецкому народу в связи с началом войны против Советского Союза 22 июня 1941 года). По его мнению, летом 1941 года Красная Армия готовилась к удару по Германии (с последующим захватом всей остальной Европы, затем колоний европейских государств-метрополий в Азии, Африке и на океанских островах[6]), который должен был быть нанесён в июле, а немецкие войска своим нападением сорвали эти приготовления. Сокрушительные поражения, которые потерпела на первом этапе Красная Армия, В. Суворов объясняет тем, что она была застигнута в последний момент перед нападением, а именно тем, что она готовилась к наступательной войне и не была готова к войне оборонительной. В. Суворов пишет, что в конце 1940— начале 1941 года, у западных границ СССР была тщательно сформирована огромная группировка советских войск. Вся группировка была на завершающей стадии подготовки к нападению: для войск к границе были вывезены горючее, боеприпасы, запчасти и пр., войска укомплектованы личным составом, техникой, и обеспечены продовольствием и обмундированием, командирам взводов и рот был выдан русско-немецкий разговорник, пригодный для общения с местным населением на незнакомой территории и военнопленными, причём по военной, точнее наступательной, тематике. При этом на предполагаемом плацдарме совершенно не готовились фортификационные сооружения, характерные для оборонительной войны, не развёртывался укреплённый район — что Суворовым трактуется как ещё одно доказательство того, что советским командованием готовилась война на западе. События 22 июня 1941 года В. Суворов назвал не более чем упреждающим (превентивным) ударом, чтобы сдержать предполагаемую Германией агрессию СССР. Сам факт нападения Германии на СССР В. Суворов называет «самоубийством», так как, по его словам, Германия не была готова к войне с СССР, отставала в области вооружений, промышленность Германии работала в режиме мирного времени.
В. Суворов на основании открытых источников (труды советских историков, книги советских военачальников, конструкторов, мемуары партийных руководителей, газеты и художественные, документальные фильмы) пробует опровергнуть традиционную точку зрения исторической литературы о слабости Красной Армии, её отсталости и неготовности к войне. В. Суворов описывает Красную Армию как превосходящую германскую, как по количеству, так и, отчасти, по уровню оснащения, но не готовившуюся к обороне. Также он предлагает иную трактовку репрессий в РККА во второй половине 1930-х годов, отличную от позднесоветской, считая, что целью этих репрессий было добиться от командиров через страх, чтобы они должным образом выполняли свои служебные обязанности и всемерно обеспечивали максимальную боеспособность своих подразделений, что сильно преувеличено количество жертв репрессий и что их влияние на боевые возможности РККА было не отрицательным, а положительным. Также, анализируя политическую систему и систему военного управления Германии в сравнении с советской, он считает, что германская система гораздо менее эффективна.
В. Суворов пишет о том, что главной целью Сталина была мировая социалистическая революция, шагом к которой предполагался захват Европы. Для ослабления Европы развязывалась общеевропейская война, инициатором которой выступала реваншистски настроенная гитлеровская Германия. Радикал Гитлер, таким образом, выступал «ледоколом» революции. Вслед за гитлеровской оккупацией Европы, Сталин предполагал начать внешне представляемую как праведную, «великую освободительную войну», завершающуюся советским освобождением (фактически, оккупацией) Европы с установлением там подконтрольных ему марионеточных правительств (как это вышло с Прибалтикой, Польшей, Чехословакией и др).
Действия Сталина
По мнению В. Суворова, Сталин совершил для этой цели ряд действий:
- Помог Гитлеру прийти к власти, запретив немецкой коммунистической партии вступать в парламентский блок с социал-демократами. По мнению Суворова, в противном случае НСДАП потерпела бы не только поражение на выборах, но и крах из-за тяжёлого финансового положения.
- Заключил с Германией пакт о ненападении и торговые соглашения на поставку стратегических ресурсов, без которых Германия не могла бы вести войну.
- Посылал военных специалистов в Испанию, для разжигания мировой войны.
- В результате захвата Польши и стран Балтии образована отсутствовавшая ранее советско-германская граница.
- В конце 1930-х и 1940—1941 годах по его указанию созданы образцы оружия, отлично подходящие для нападения, но не для обороны:
- Быстроходные, в том числе, колёсные, танки, более пригодные для качественной дорожной сети, чем для бездорожья.
- Самолёты «чистого неба», предназначенные для атаки наземных целей в отсутствие истребителей противника, с экипажами, подготовленными массово по упрощённым программам.
- Плавающие легкобронированные танки, более пригодные для поддержки форсирования рек и десанта.
- Бетонобойный боеприпас к орудию танка КВ-2, пригодный только для штурмовых операций.
- Кроме того, в тот же период было свёрнуто производство высотного, скоростного тяжёлого бомбардировщика ТБ-7, обладавшего блестящими тактико-техническими характеристиками, но не подходящего для наступательной войны.
- В тот же период был разработан пистолет-пулемёт ППШ.
- В 1939 году был принят закон о всеобщей воинской обязанности.
- В 1930-х было создано большое количество клубов парашютистов; подготовленные в них парашютисты должны были быть диверсантами в будущей войне. Общее количество десантных войск на момент начала войны в разы превышало их численность во всех армиях мира вместе взятых[7].
- Были созданы военные разговорники, предназначенные для войны за границей, было усилено изучение немецкого языка офицерами.
- Были заготовлены качественные подробные карты зарубежных территорий в большом количестве.
- За короткий период с конца 1940 до начала 1941 на западных границах была сформирована огромная группировка войск численностью не менее 500 тыс. чел. и 5 тыс. единиц техники в составе 10 дивизий. Техника была подобрана и законсервирована исключительно для нападения. По мнению Суворова, в официальной истории именно эта техника фигурирует как уничтоженная Германией в первые дни войны, и поэтому эта цифра такая большая.
- Количество танков в СССР на начало войны составляло 23 тыс., из них сосредоточенных в приграничных районах — 12 тыс.
- Повышенная активность карательных органов в РККА незадолго до военных действий (1937). Если Сталин планировал агрессивно захватить весь мир, то армия должна подчиняться беспрекословно.
В. Суворов о маршале Г. К. Жукове
В своих книгах «Тень Победы» и «Беру свои слова обратно» Суворов утверждает, что Г. К. Жуков был бездарным полководцем[8], а войну СССР выиграл благодаря эффективному руководству со стороны Сталина, Василевского[9] и ряда других военачальников. Кроме того, согласно Суворову, в мемуарах Жукова «Воспоминания и размышления» содержатся многочисленные неточности, и они не могут считаться добросовестным трудом.
Оценка концепции
Большинство академических историков (в первую очередь западные и российские исследователи) отвергают методы Суворова и его концепцию[10][11][12] [13][14] (характеристика отношения профессионального сообщества к работам Суворова доходит до эпитета «с презрением»[15][16]). Критики Суворова обвиняют его в фальсификациях и лженаучности[17][18][19]. Тем не менее, в поддержку некоторых положений Суворова выступили ревизионисты из Германии (Эрнст Топич[20], Вернер Мазер, Йоахим Хоффманн[21]), США (Ричард Ч. Раак[22], Альберт Уикс[14]), России[22] и других стран. Юрий Фельштинский полагает, что Суворов открыл до того неизвестный пласт истории[23][24]. Герд Юбершер полагает, что работы немецких историков и Суворова, где отрицается, что Германия напала неожиданно, не имеют большого значения[25]. Ian Kershaw и Moshe Lewin полагают что академическая поддержка Суворова исходит от маргинальных немецких историков[26]. Дэвид Гланц характеризует поддерживающих Суворова как небольшую группу немецких и российских историков[27]. Историк Ирина Павлова отмечала, что «я и сейчас признаю неоспоримые заслуги Суворова в историографии этой темы. Правда, я считаю, что для него было бы лучше остаться автором только одной книги "Ледокол", а не развивать и тиражировать свою концепцию в разных книгах и изданиях. Безусловно, в его книге имеется немало ошибок. Но в целом его концепция представляется мне правильной. Его же так никто и не опроверг»[28], а критики относят Суворова наряду с Йоахимом Хоффманом к представителям «ревизионистской школы» и агрессивно критикуют из-за того, что «больше всего боятся обвинения в симпатиях к фашизму, в неонацистских устремлениях»[29].
Поддержка
В поддержку концепций Суворова высказались Ю. Г. Фельштинский[24], В. Буковский[30], И. Павлова[31], историки и исследователи из Германии (Юрген Ферстер, Эрнст Топич[32], Вернер Мазер, Йоахим Хоффманн[33]), США (Ричард Ч. Раак[22], Альберт Уикс[14]).
Помимо отдельных историков историческую концепцию поддерживают некоторые писатели и журналисты такие как Михаил Веллер[34], Юлия Латынина, а также российский писатель Александр Никонов, посвятивший концепции Суворова книгу "Бей первым!".
Критика
В связи с тем, что Суворов с точностью до наоборот трактует начальный период ВОВ (например, критики считают, что в работах Суворова СССР объявляется агрессором, а Германия — обороняющейся стороной), на страницах газеты «Красная звезда», главного печатного органа Министерства обороны РФ, регулярно публикуются статьи известных военных историков, критикующие и обличающие во лжи книги В. Суворова. Одним из активных критиков Суворова считается военный историк генерал армии Махмут Гареев.
Работы историков Г. Городецкого[35], Л. А. Безыменского, Г. Юбершера[36], а также сборники российских авторов (А. И. Исаев и др.) посвящены критике основного постулата Суворова. Вся книга А. В. Исаева «Неправда Виктора Суворова» посвящена критичному разбору аргументов В. Суворова. М. И. Мельтюхов считает, что работы Суворова «написаны в жанре исторической публицистики и представляют собой некий „слоёный пирог“, когда правда мешается с полуправдой и ложью», однако отмечает, что «они довольно четко очертили круг наименее разработанных в историографии проблем». Как отмечает Мельтюхов, концепцию Суворова в полном виде «не поддерживает, пожалуй, никто из серьезных исследователей»[37]. Г. Городецкий отмечает, что товарный знак работ Суворова — вольное обращение с источниками, а его концепции являются примерами теории заговора и нагромождениями лжи[38].
Историк А. В. Короленков, к. и. н. (философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова) уверен, что труды Суворова нельзя считать научными в строгом смысле слова:
…Мало ли кто чего пишет. Конечно, у Резуна есть масса конкретных наблюдений, которые, кстати говоря, и принимают иногда его оппоненты. Все-таки, он человек не совсем глупый. Но когда речь идет о какой-то конкретике, в большей части он передёргивает или ошибается, или не знает, а, может быть, вполне сознательно лжет[39].
Как отмечает д. и. н. В. А. Невежин,
Российские историки отмечали, что В. Суворов (В. Б. Резун) слабо использует документальную базу, тенденциозно цитирует мемуарную литературу, которая сама по себе требует тщательного источниковедческого анализа, искажает факты, произвольно трактует события. На этот аргумент Резун довольно часто отвечал в сатирической форме указывая на тотальное закрытие российских исторических архивов, показывая невозможность доступа к ним независимых учёных. Западные учёные также предъявили большие претензии к автору «Ледокола». Так, германский историк Б. Бонвеч отнёс эту книгу к вполне определённому жанру литературы, где просматривается стремление снять с Германии вину за нападение на СССР[40].
М. И. Мельтюхов в статье «Главная ложь Виктора Суворова» приводит пример искажения текста и смысла цитат и приходит к выводу:
Таким образом, мы видим, что базовые тезисы В. Суворова являются откровенной ложью, позаимствованной из арсенала либерально-западнической пропаганды, основной задачей которой является очернение истории Советского государства…[41]
…В результате сторонник тезиса о «превентивной войне» Германии против СССР <Суворов> попадает в глупое положение, пытаясь доказать, что Гитлер решил сорвать советское нападение, о подготовке которого он на деле ничего не знал. Собственно, на этом спор относительно лживой версии о «превентивной войне» Германии против Советского Союза можно считать законченным[41].
Сам В. Суворов в книге «Разгром», отвечая на эту критику, пишет, что его оппоненты, сообщая о числе немецких танков, также не указывают число неисправных, при этом утверждает, что всё немецкие танки, в сравнении с большинством советских танков, были морально устаревшими. Говоря о «линии Сталина», В. Суворов указывает, что она имела высокий потенциал для обороны, но УРы в 1940-начале 1941 гг. были засыпаны землей или же в них отсутствовали войска, оружие, боеприпасы, продовольствие и т. д.[42]
Критика отдельных положений
Критики Суворова указывают на следующие, с их точки зрения, ошибки и некорректные приёмы в его работах, отмечая упор на количество и качество военной техники и игнорирование стратегии:
- Суворов утверждает, что Гитлер пришёл к власти, так как Сталин якобы запретил немецким коммунистам вступать в парламентский блок с социалистами, и в результате выборы 1933 года в рейхстаг выиграли нацисты. Однако на ноябрьских выборах 1932 года НСДАП завоевала только относительное большинство, ухудшив свой результат по сравнению с предыдущими, июльскими выборами (37,2% против 41,5%); общее количество голосов за коммунистов и социалистов было немногим меньше (35%). Гитлер был назначен рейхсканцлером 30 января 1933 г. волевым решением президента Гинденбурга в условиях общего кризиса Веймарской системы и без прямой связи с итогами выборов.
- В книге «Беру свои слова обратно» Суворов утверждал, что к 10 сентября 1941 года[43] в составе германских войск под Ленинградом не осталось ни одного танка[44], в то время как дневник начальника Генерального штаба сухопутных войск Германии Гальдера подтверждает наличие танков под Ленинградом даже 24 сентября[45].
Чтобы не допустить дальнейшего продвижения фашистских соединений на Тихвин, советское Главнокомандование в срочном порядке усиливает группировку войск, обороняющихся на этом направлении… Противник, несмотря на имевшиеся у него большое численное превосходство войск, усилил свою группировку еще двумя дивизиями — танковой и моторизированной (к 27 октябрю 1941 г.)[46].
- Задержка с производством ТБ-7 была вызвана техническими проблемами. Пятый двигатель-компрессор, подаваемый Суворовым как способ сделать ТБ-7 неуязвимым, в реальности уступал обычным турбокомпрессорам по эффективности, приводил к перерасходу топлива и утяжелял конструкцию[47].
«Антисуворов»
В 2004 году вышли книги из серии «Антисуворов» российского исследователя военной истории, ныне кандидата исторических наук[48], А. В. Исаева, в которых была дана обстоятельная критика как отдельных технических деталей, так и концепций в целом. Ряд тезисов А. В. Исаева можно встретить и у других исследователей (В. В. Чобиток, В. Грызун).
По мнению А. В. Исаева Виктор Суворов не прав по следующим положениям:
- Автор много спорит с «кремлёвско-лубянскими историками», но не называет конкретных историков и их работ, зачастую приводя «официальные» версии из научно-популярной литературы. В частности, не указывается источник прозвища «Ледокол революции», якобы присвоенного Гитлеру руководством СССР[49]
- Суворов утверждает, что «коммунистические историки» так и не объяснили, зачем покорившему всю Европу Гитлеру вдруг потребовалось «Жизненное пространство» ещё и за счёт СССР. Таким образом, это якобы делает версию о превентивном характере войны наиболее полной. Однако, есть пример, когда советский историк Даниил Проэктор ещё в 1971 году высказал мнение, что помимо «жизненного пространства» у Германии были и другие причины, а именно[50][51]:
- Убеждённость, что военно-политическая обстановка в Европе и во всём мире, а также состояние Красной Армии благоприятствуют решению задач первой группы (контроль над ресурсами СССР).
- Уверенность, что вооружённые силы, находящиеся в наилучшем состоянии, способны быстро выиграть войну на Востоке.
- Расчёт, что победа над СССР будет одновременно означать удар по надеждам всё ещё сопротивляющейся Англии и заставит её капитулировать, что приведёт к распаду Британской империи.
- Предположение, что таким образом удастся устранить возможное вмешательство в войну США, ещё больше укрепить фашистский блок, в частности стать твёрдой ногой на Балканах.
- Концепция наступательного и оборонительного вооружения накануне вторжения Германии в СССР совершенно искусственна. Оборона, как правило, предполагает контратаки, «наступательные» гаубицы эффективно использовались и в обороне (например, из всех видов артиллерии только гаубицы могут вести контрбатарейную стрельбу, уничтожая «агрессивные» гаубицы наступающего противника), а вроде бы чисто оборонительные мины — в наступлении для защиты флангов от контратак противника; и даже при оборонительной стратегии «наступательные» виды вооружений будут нужны для контрнаступления после отражения наступления противника[52].
- Прототип не подходящего под определение автострадного Т-34 назывался А-32, также автор не приводит источников, подтверждающих версию маркировки «А» — автострадный. Суворов делает значительные ошибки в описании БТ, в частности, значительно занижает параметры проходимости. Также автор приводит «доказательство» автострадной концепции этого танка: в частях не было грузовиков, которые возили бы за танками гусеницы, таким образом гусеницы для БТ — как парашют для десантника. Однако отсутствие грузовиков для этой цели объясняется тем, что гусеницы не сбрасывались, а разбирались силами экипажа и укладывались на надгусеничных полках[53].
- Суворов привязывает производство ТБ-7 к своей теории: по его мнению, если бы СССР хотел мира и собирался обороняться, следовало бы произвести именно 1000 и именно ТБ-7, если же это не было сделано — значит Сталин уничтожил стратегическую авиацию как ненужную в захватнической войне. В СССР основу дальней авиации (термин «стратегическая» тогда в СССР просто не использовался) составлял ДБ-3 и ДБ-3Ф, которые Суворов произвольно отказывается считать стратегическими бомбардировщиками из-за двух, а не четырёх моторов[54][55].
- Суворов утверждает, что правильно подготовленная оборона практически непробиваема, подстраивая под эту теорию свои изыскания относительно «линии Сталина». Суворов заявляет, что Линия Сталина была разрушена, чтобы не мешать провозу грузов на запад, однако Линия Сталина ни на одном своем участке не перекрывала дороги (транспортные колонны, в отличие от колонн бронетехники, могут передвигаться только по дорогам) сплошной преградой[56].
- Суворов заявляет, что захват СССР нефтепромыслов Плоешти в Румынии лишил бы Германию возможности вести войну, так как Румыния — практически единственный источник нефти для Германии, не считая СССР. Однако Суворов не привел ни одного НЕМЕЦКОГО документа, в котором бы говорилось об угрозе Румынской нефти со стороны СССР[51].Впрочем, об угрозе экономическим интересам Германии в Румынии говорится в Ноте немецкого МИД от 21 июня 1941 года.[57]
- Суворов утверждает, что пять из восьми пороховых заводов в СССР были построены близко к западной границе для сокращения плеча подвоза при ведении наступательной войны. На самом деле, три из них — Шосткинский, Охтинский и Шлиссельбургский были построены ещё в Российской Империи (в 1765, 1715 и 1878 гг. соответственно). Два — Алексинский и Каменский постройки 30-х годов находились в Тульской и Ростовской областях[58].
- «Крылатый шакал» Су-2 был типичным для своего времени истребителем-бомбардировщиком. При его проектировании был взят за основу американский Vultee V-11GB. Суворов приводит слова В. Б. Шаврова о том, что этот самолёт отвечал требования РККА только до войны, что якобы подтверждает его мнение, что этот самолёт подходил только для наступательных операций и был бесполезен в обороне. Однако Шавров говорил о том, что Су-2 из-за низкой скорости в 1941 г. был уже неспособен противостоять истребителям противника, что выяснилось только в условиях реального противодействия, и его роль перешла к скоростным Пе-2 и Ту-2[59].
В. Суворов о критике
Сам Виктор Суворов так отвечает на критику своей концепции:
Правильность любой теории измеряется её объясняющей силой. Моя теория разъясняет многое из того, что раньше объяснению не поддавалось. Прочитайте «Ледокол», и вы найдете ответы даже на те вопросы, которые в моих книгах не затронуты. Моим оппонентам не надо меня ни разоблачать, ни уличать. Им надо найти другое — простое, понятное, логичное объяснение тому, что случилось в 1941 году. Пока они другой теории не придумают, «Ледокол» будет продолжать своё победное плавание.
В книге «Разгром» Суворов заявил, что готов в прямом телеэфире отстаивать свою точку зрения перед любыми серьёзными учёными и обвиняет своих оппонентов в двойных стандартах: «Если Лазарь Лазарев говорит о том, что военная доктрина Сталина была агрессивной, то это общеизвестный факт. Но если я говорю о том же, то это подлая фальсификация.»[60]
Историческая оценка творчества
М. И. Мельтюхов отмечал недостатки и достоинства книги "Ледокол" Суворова
Учёная из Японии Х. Сайто, исследовавшая вопрос о внешней политике СССР и Германии, в том числе и на основании рассекреченных документов МИД РФ, замечает:...обвинения В. Суворова в адрес только СССР явно тенденциозны и фактически ничего не объясняют. Подготовка Советского Союза и Германии к борьбе за господство в Европе вполне понятна и естественна. Однако автор «Ледокола» осуждает эти действия СССР, но склонен оправдывать действия Германии. Вряд ли можно считать подобный двойной стандарт объективным подходом. По нашему мнению, цель исторического исследования состоит не в выставлении тех или иных оценок событиям прошлого, а в максимально объективном показе хода событий и объяснении приведших к ним причин. ...книга В. Суворова, не свободная от слабых и спорных положений, ставит серьезную и многогранную проблему о целях и намерениях советского руководства в 1939–1941 гг.[61]
А. В. Исаев даёт ещё более резкую критику:Колеблясь между системой коллективной безопасности и Гитлером, причём колебания продолжаются даже в середине августа, Сталин и Молотов выбирают договор с Гитлером. С уверенностью можно сказать, что целью их политики был мир и безопасность как в Восточной Европе, так и в самом СССР. Способы сохранить мир на тот момент были представлены сближением с фашистской Германией, с одной стороны, и построением коллективной безопасности — с другой… [62].
Возникает законный вопрос: почему же такой, мягко говоря, недобросовестный и слабо владеющий исследуемыми вопросами человек стал популярен? Популярность В. Суворова — это популярность незатейливых голливудских мелодрам и боевиков. Он не пытается вести за собой читателя, объяснять простым языком сложные вещи. Владимир Богданович опускается до уровня простых объяснений сложных явлений. Иногда В. Суворов подражает сказке, на страницах его книг мы встретим и «мечи-кладенцы» на новом техническом уровне, чудо-танки и чудо-самолёты. Мы встретим Кощееву смерть, в роли которой выступят нефтепромыслы Плоешти. Наконец, мы встретим кольцо всевластья, которым является тысяча бомбардировщиков с пятым двигателем. Владимир Богданович вместо реальных персонажей и событий нашей и мировой истории придумал героев странной смеси народной сказки, бестселлера с привокзального лотка и «Эпизода N» «Звёздных войн»[63].
Также Исаев утверждает, что при желании, пользуясь методологией Суворова, книгу, подобную «Ледоколу», можно написать о любой стране и любой войне. Для доказательства этого Исаев в свою книгу «Антисуворов. Большая ложь маленького человечка» включил юмористическую повесть «Талви Укконен» (финск. «зимняя гроза»), в которой он, пародируя стиль «Ледокола», делает вид, что «доказывает», якобы Советско-финская война была превентивной акцией Советского союза против Финляндии, стремившейся к захвату Карелии и других территорий.
Историк С. И. Кульчицкий отмечает:[64]Благодаря яркому таланту публициста, неразборчивости в аргументах и способности незаметно фальсифицировать факты, Суворов стал популярным и поставил на поток издания своих парадоксальных книг.Касательно обращения Суворова к историческим фактам он указывает на то, что «их Суворов знает хорошо, хотя использует только те, которые „работают“ на его версию»[64]
Произведения, освещающие концепцию
- Ледокол (1968—1981), до 1985 года издатели отказывались от её публикации, вышла частично в 1985—1986, полностью — в 1989 (на немецком языке), на русском языке в России — в 1992 году
- День «М» (1968—1993)
- Последняя республика (1995)
- Очищение (1998)
- Самоубийство (2000)
- Тень победы (2002)
- Беру свои слова обратно (2005)
- Святое дело (2008), продолжение книги «Последняя республика»
- The Chief Culprit: Stalin’s Grand Design to Start World War II (2008) издана Военно-морским институтом США (англ. USNI) [5]
- Разгром (2010), окончание трилогии «Последняя республика»
Публикации в британском военно-научном журнале
Во время холодной войны журнал британского военного исследовательского центра RUSI опубликовал две статьи Суворова:
- Who was planning to attack whom in June 1941, Hitler or Stalin? / by Viktor Suvorov. Journal of the Royal United Services Institute for Defence Studies; v.30, June, 1985, pp. 50–55[65]
- Yes, Stalin was planning to attack Hitler in June 1941 / by Viktor Suvorov. Journal of the Royal United Services Institute for Defence Studies; v.31, June 1986, pp. 73–74[66]
Как пишет про эти статьи профессор истории Бианка Пиетров-Энкер, «аргументация Суворова была настолько куцей, что критики даже поставили под сомнение „его способности как историка“»[67].
См. также
- Тезис о превентивной войне Германии против СССР
- Теория глубокой операции
- Превентивная война
- Операция «Барбаросса»
- Приказ о комиссарах
- Сообщение агентства «Гавас» от 28 ноября 1939 года
- Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом
- Договор о дружбе и границе между СССР и Германией
Напишите отзыв о статье "Концепция Виктора Суворова"
Примечания
- ↑ [www.esrcsocietytoday.ac.uk/ESRCInfocentre/opportunities/eligibility/ список независимых исследовательских организаций] по данным The Economic and Social Research Council (ESRC)
- ↑ [www.rusi.org/about/ The Royal United Services Institute (RUSI) is an independent think tank] / RUSI — это независимый исследовательский центр
- ↑ [www.rusi.org/news/ref:N48EB20ABE09D0/ RUSI получил награду, как «научный центр года»]
- ↑ [www.rusi.org/publication/ RUSI Journal публикует в каждом номере 2—4 научные статьи по военной истории («two to four scholarly studies on military history subjects»)]
- ↑ 1 2 [republic.com.ua/world.php?id_show=8379 Рецензия на книгу «Главный виновник»] первоначально опубликованная на [web.archive.org/web/20080918091049/www.voanews.com/russian/index.cfm?sel_tab=2 «Русской странице» сайта «Голос Америки»]
- ↑ Виктор Суворов, книга «Последняя республика. Книга 1», Глава 20 «Миллион или больше», подглавы 9 и 11.
- ↑ «К началу Второй мировой войны Советский Союз имел БОЛЕЕ ОДНОГО МИЛЛИОНА отлично подготовленных десантников-парашютистов.» // Виктор Суворов. [www.suvorov.com/books/ledokol/12.htm Ледокол]. — Новое время, 1992. — 352 с. — ISBN 5-86606-057-4.
- ↑ «… он не только самый жестокий и самый кровавый полководец мировой истории, но ещё и самый слабовольный, трусливый и бездарный.» // В. Суворов. [www.suvorov.com/books/ten-pobedy/10.htm Тень Победы]
- ↑ «Василевский — самый талантливый из советских полководцев. … Василевский — это главный советник Сталина по военным вопросам на протяжении всей войны.» В. Суворов. [www.suvorov.com/books/ten-pobedy/21.htm Тень Победы]
- ↑ И. В. Павлова. Поиски правды о кануне второй мировой войны. «Подавляющее большинство западных историков точку зрения о превентивном нападении Германии на СССР в 1941 г. отвергает без обсуждения. Еженедельник „Die Zeit“ (7 июня 1991 г.) прямо назвал сторонников этой версии „запоздалыми жертвами нацистской пропаганды“» // Правда Виктора Суворова. Яуза, 2006 г. 352 стр. ISBN 5-87849-214-8
- ↑ . A companion to international history 1900—2001. John Wiley & Sons, 2007. Chapter 20 Stalin and the West. «Suvorov’s argument was rapidly countered by much of the established Russian historical community, with the support of western historians such as Gabriel Gorodetsky on the diplomatic front and David Glantz on military issues»
- ↑ Jörg Echternkamp and Stefan Martens, editors. [www.jstor.org/pss/10.1086/ahr.116.3.918b Experience and Memory: The Second World War in Europe]. The University of Chicago Press on behalf of the American Historical Association: «The simplifying views of the former Soviet military scout and later GRU (Soviet military intelligence) defector Viktor Suvorov, alias Vladimir Rezun, which some conservative historians support, are not convincingly confirmed by the available data. The core idea is adapted from National Socialist propaganda… Suvorov alias Rezun searches for contradictions, for deviations from the facts, and for the concealment of certain events in the memoirs of Red Army commanders, and constructs a conspiracy theory of sorts from these conclusions. In fact, the only thing proven here is that human memory is fallible and that memoirs can only be consulted as one type of source among various others»
- ↑ David E. Murphy. What Stalin Knew: The Enigma of Barbarossa. Yale University Press, 2006. «The idea that Stalin intended to attack Germany in July 1941 is put forward by Viktor Suvorov in his book Ledokol: Kio naclial vtoruiu vohui? (Icebreaker: Who Started the Second World War?).» Suvorov claims that Stalin failed because Hitler got wind of the plan and launched Operation Barbarossa, a preemptive strike. This thesis started a controversy that continues, but most historians in Russia and abroad reject it as unsupported by evidence, while there is overwhelming archival and other data demonstrating that the Red Army was incapable of mounting an offensive of the magnitude required. Nevertheless, some historians have defended the idea. "
- ↑ 1 2 3 [people.emich.edu/wmoss/ Walter Moss]. A history of Russia: Since 1855. Anthem Press, 2004. « During the 1990s, some historians accepted Viktor Suvorov’s argument that Soviet defenses were unprepared for a German attack because Stalin was preparing to attack Germany first and was therefore stressing offensive operations rather than defensive ones. Albert Weeks' recent study argues in a similar fashion. Most scholars, however, including Glantz, Gorodetsky, Ericson, and Uldricks, reject the Suvorov viewpoint.»
- ↑ Philip Michael Hett Bell (Dep. of History University of Liverpool). The origins of the Second World War in Europe. Pearson Education, 2007. «Suvorov’s book has been generally dismissed, often with contempt. Two expert authorities have dismissed it as 'flimsy and fraudulent' and 'totally unfounded' … The Icebreaker thesis has no substance.»
- ↑ [www-personal.ksu.edu/~stone/ David R. Stone]. Soviet Intelligence on Barbarossa: The Limits of Intelligence History // Intelligence and statecraft: the use and limits of intelligence in international society. Greenwood Publishing Group, 2005. " Most serious historians, in Russia and the West, find Suvorov’s methods and conclusions beneath contempt, but the amount of effort devoted to proving them false is truly staggering.// In Russia, for example, the chief Russian military history journal published May 1941 directives from the Ministry of Defense ordering its military districts to draw up «a detailed plan lo defend the stale border» to "cover the mobilization, concentration, and deployment of troops, « along with the defense plans themselves of the Baltic, Western, Kiev, Odessa, and Leningrad Military Districts.1 The publication’s goal was clear and explicit: to refute Suvorov’s notion that Soviet war plans were anything other than defensive.».
- ↑ Габриэль Городецкий. «Миф Ледокола»: Накануне войны — М.: Прогресс-Академия, 1995. — 352 с. «Период между началом второй мировой войны и немецким вторжением в Россию представляет собой особо благодатную почву для теории заговора, поскольку он включает в себя основополагающие мифы, такие, как договор между Риббентропом и Молотовым, полёт Рудольфа Гесса в Англию и предупреждение, направленное Черчиллем Сталину. Суворов правильно понимает, что самые старые, заскорузлые теории заговора живут дольше других. Они воскрешаются, едва успев стереться из памяти, имитируя истину, а на деле скрывая её новыми нагромождениями лжи. Теория заговора, будучи исключительно привлекательной для обывателей, пропагандирует мифы, преднамеренно и настойчиво скрывает истину, упрощая сложные ситуации. Это особенно применимо к России, где период 1939—1941 гг. оставался еще несколько лет назад „белым пятном“ в советской историографии. Суворов не удосужился изучить появившиеся в изобилии новые материалы, так как правильно рассчитал, что идеи, внушенные с помощью теории заговора, сильнее фактов.»
- ↑ Мельтюхов, Михаил Иванович. [forums.vif2.ru/showthread.php?p=1108 Главная ложь Виктора Суворова]. В сборнике «Неправда Виктора Суворова-2, 2008»
- ↑ «Наиболее одиозной фигурой, прочно ассоциирующейся с ложью и фальсификацией о событиях Великой Отечественной войны, является В. Суворов».// Никифоров Ю. А. [history.milportal.ru/arxiv/voenno-istoricheskij-zhurnal-2008-g/voenno-istoricheskij-zhurnal-5-2008-g/ Научная гипотеза или безответственное словоблудие?] // Военно-исторический журнал, № 5-2008
- ↑ Rolf-Dieter Müller, Gerd R. Ueberschär. [books.google.com/books?id=RBl5MUemvREC&pg=PA84&dq=%22maser%22+suvorov&hl=en&ei=8V_CTrzvFsSUOuGj6OsO&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=6&ved=0CEoQ6AEwBQ#v=onepage&q=%22maser%22%20suvorov&f=false Hitler's War in the East, 1941-1945: A Critical Assessment].
- ↑ Gabriel Gorodetsky. [books.google.com/books?id=CgFYzta8Qy4C&pg=PR10&dq=%22maser%22+suvorov&hl=en&ei=8V_CTrzvFsSUOuGj6OsO&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CDYQ6AEwAQ#v=onepage&q=%22Maser%20and%20Post%22&f=false Grand Delusion: Stalin and the German Invasion of Russia].
- ↑ 1 2 3 R. J. Overy. [books.google.com/books?id=Ulyrqlw4pU4C&pg=PT291&dq=raack+suvorov&cd=10#v=onepage&q=raack%20suvorov&f=false Russia's War].
- ↑ Правда Виктора Суворова. Переписывая историю Второй Мировой. ред. Хмельницкий, 2006
- ↑ 1 2 [www.vestnik.com/issues/98/1222/koi/felshtin.htm Читая книги «Ледокол» и «День-М» Виктора Суворова] в журнале [www.vestnik.com/issues/98/1222/koi/felshtin.htm «Вестник»], д. и. н. Ю. Г. Фельштинский
- ↑ Gerd R. Ueberschar. The Military Campaign // Rolf-Dieter Muller, Gerd R. Ueberschar. Hitler’s war in the East, 1941—1945: a critical assessment. Berghahn Books, 2009. «Several broad studies of Soviet-German relations in 1939-41 and about the „historical viewpoint of Operation Barbarossa“ (Nos. 107, 113, 450) — as well as monographs examining the decision to attack and preparations for the attack, such as those of Heinrich Uhlig (No. 355), Gerd R. Ueberschar (Nos. 353, 354), and Andreas Hillgruber (Nos. 310, 311) — have demonstrated that the military planning was based directly on Hitler’s ideologically motivated desire to conquer new Lebensraum in the East. Of little value are works that attempt to deny that Germany launched a surprise attack or that endeavor, like Bernd Stegemann’s study (No. 346), to downplay the part played by Nazi ideology in the military decision-making and planning. These tendencies can be found in the works of Victor Suvorov (No. 349 [Viktor Rezun]), Ernst Topitsch (No. 351), Werner Maser (No. 327a), and recently Joachim Hoffmann (No. 313) and Fritz Becker (No. 283).»
- ↑ Ian Kershaw, Moshe Lewin. Stalinism and Nazism: dictatorships in comparison. Cambridge University Press, 1997. «Suvorov, the pseudonym for a Soviet intelligence officer who defected to the West, offers no new evidence in support of his claims, which are no longer accepted by any but a fringe group in the German academic establishment. Hitler’s preventive war thesis did, however, resurface in the German Historikerstreit. For a devastating critique of the Russian-language version, Udokol, see A. N. Mertsalov and L. Mertsalova, ' „Nepredskazuemoe proshloe“ ili prednamerennaia lozh'?', Svobodnaia mysl' 6 (1993),»
- ↑ Colonel David M. Glantz. Fact and Fancy: The Soviet Great Patriotic War, 1941—1945 // Peter B. Lane, Ronald E. Marcello. Warriors and scholars: a modern war reader (University of North Texas Press, 2005): «Russian emigre whose real name was Alexander Kezun, in his book, Icebreaker, several years ago. Rezun used one document, a document signed by Zhukov on May 15, 1941, when he was serving as Chief of the General Staff. The document is a proposal that he submitted through Minister of Defense Timoshenko to Stalin. The document, which I have seen in the original, proposed that the Red Army launch a preemptive offensive against the Germans, who were obviously mobilizing in eastern Poland. The Suvorov thesis, obviously, is quite comforting for German historians today because it in some way obviates German blame for launching the war in the first place. It has been welcomed by two groups: a small group of German historians and a small group of Russian historians who are willing to blame Stalin for everything bad that has ever occurred in the world. Suvorov’s thesis is indeed a myth. It is built on fragmentary evidence cut out of whole cloth. When it is examined against archival materials that outline the dilapidated state of the Red Army in 1941, it simply does not hold water.»
- ↑ Гладких Н. В. [econom.nsc.ru/eco/arhiv/ReadStatiy/2003_01/Gladkikh.htm ЗАЩИТА ПАВЛОВОЙ: Субъективные заметки об одной исторической защите]. журнал «ЭКО» (январь, 2003). Проверено 13 апреля 2012. [www.webcitation.org/67yuXgq5q Архивировано из первоисточника 28 мая 2012].
- ↑ [tapirr.com/texts/history/suvorov/pravda/pavlova.htm И. В. Павлова. Поиски правды о кануне Второй мировой войны], ред. Хмельницкий, 2006
- ↑ [militera.lib.ru/research/suvorov1/34.html Предисловие к книге «Ледокол»] (1968—1981), вышла частично в 1985—1986, полностью — в 1989 (на немецком языке), на русском языке в России — в 1992 году.
- ↑ Павлова, Ирина Владимировна. [aleph.rsl.ru/F/LI24RQC71BCK9IU1HYR3LLJG4FENAIMRE8PER4EM4HGBRQP9PP-00067?func=full-set-set&set_number=033617&set_entry=000001&format=999 Механизм власти и строительство сталинского социализма]. — диссертация доктора исторических наук. — Новосибирск, 2002. — 365 с. // карточка в каталоге диссертаций Российской государственной библиотеки
- ↑ Rolf-Dieter Müller, Gerd R. Ueberschär. [books.google.com/books?id=RBl5MUemvREC&pg=PA84&dq=%22maser%22+suvorov&hl=en&ei=8V_CTrzvFsSUOuGj6OsO&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=6&ved=0CEoQ6AEwBQ#v=onepage&q=%22maser%22%20suvorov&f=false Hitler's War in the East, 1941-1945: A Critical Assessment].
- ↑ Gabriel Gorodetsky. [books.google.com/books?id=CgFYzta8Qy4C&pg=PR10&dq=%22maser%22+suvorov&hl=en&ei=8V_CTrzvFsSUOuGj6OsO&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CDYQ6AEwAQ#v=onepage&q=%22Maser%20and%20Post%22&f=false Grand Delusion: Stalin and the German Invasion of Russia].
- ↑ [www.aif.ru/society/article/62293 Михаил Веллер: Для правды опять не время? — Главное — Общество — Аргументы и Факты]
- ↑ Gorodetsky, Gabriel. Grand Delusion: Stalin and the German Invasion of Russia. New Haven; London: Yale University Press, 1999 — ISBN 0-300-07792-0
- ↑ Gerd R. Ueberschär, Lev A. Bezymenskij (Hrsg.): Der deutsche Angriff auf die Sowjetunion 1941. Die Kontroverse um die Präventivkriegsthese Wissenschaftliche Buchgemeinschaft, Darmstadt 1998
- ↑ Мельтюхов М. И. [militera.lib.ru/research/meltyukhov/pre.html Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939—1941]
- ↑ Городецкий Г. [www.scepsis.ru/library/id_440.html Миф «Ледокола»: Накануне войны]
- ↑ Радиостанция «Эхо Москвы», программа «Цена Победы» (эфир от 20 сентября 2010 г.) [www.echo.msk.ru/programs/victory/711720-echo/ Больше правды о войне]
- ↑ Невежин В. А. [www.tapirr.com/texts/history/suvorov/pravda/nevezhin.htm Стратегические замыслы Сталина накануне 22 июня 1941 года]
- ↑ 1 2 Мельтюхов М. И.. «Главная ложь Виктора Суворова». В сборнике «Неправда Виктора Суворова-2» — Яуза, Эксмо, 2008 г — ISBN 978-5-699-26288-5
- ↑ В. Суворов «Разгром» — М.: АСТ, 2010 — ISBN 978-5-17-063541-2
- ↑ Жуков Г. К., Воспоминания и размышления, Глава тринадцатая. Борьба за Ленинград. «Утро 10 сентября 1941 года было прохладным и пасмурным. На Центральном аэродроме столицы, куда я прибыл, чтобы лететь в осажденный Ленинград…»
- ↑ В. Суворов, Беру свои слова обратно, Глава 27. СПАСИТЕЛЬ. «Жуков беседовал в Кремле со Сталиным, Сталин ставил ему задачу, а германская 4-я танковая группа уже завершила боевые действия под Ленинградом… В составе германских войск под Ленинградом не осталось НИ ОДНОГО ТАНКА.»
- ↑ Гальдер Ф. Военный дневник. Ежедневные записи начальника Генерального штаба. Запись от 25 сентября 1941 года. «1. Информация о событиях, происшедших за время моего отсутствия: День 24.9 был для ОКВ в высшей степени критическим днем. Тому причиной неудача наступления 16-й армии у Ладожского озера, где наши войска встретили серьезное контрнаступление противника, в ходе которого 8-я танковая дивизия была отброшена и сужен занимаемый нами участок на восточном берегу Невы.»
- ↑ Кислицын Н. Г. Ленинград не сдаётся. М.: Прогресс, 1995. стр.111-112
- ↑ [deol.ru/manclub/war/suvorov.htm Полемика с Виктором Суворовым]
- ↑ [dr-guillotin.livejournal.com/109829.html Живой журнал А. Исаева]
- ↑ [militera.lib.ru/research/isaev_av1/15.html Военная литература -[ Исследования ]- Исаев А. В. Антисуворов]
- ↑ Проэктор Д. М. [militera.lib.ru/research/proektor/index.html Агрессия и катастрофа.] М.: Наука, 1971. С. 196.
- ↑ 1 2 [militera.lib.ru/research/isaev_av1/03.html Военная литература -[ Исследования ]- Исаев А. В. Антисуворов]
- ↑ [militera.lib.ru/research/isaev_av1/12.html Военная литература -[ Исследования ]- Исаев А. В. Антисуворов]
- ↑ [militera.lib.ru/research/isaev_av1/06.html Военная литература -[ Исследования ]- Исаев А. В. Антисуворов]
- ↑ [militera.lib.ru/research/isaev_av1/14.html Военная литература -[ Исследования ]- Исаев А. В. Антисуворов]
- ↑ [crimso.msk.ru/Site/Crafts/Craft19929.htm Ильюшин ДБ-3 / ЦКБ-30]
- ↑ [militera.lib.ru/research/isaev_av1/13.html Военная литература -[ Исследования ]- Исаев А. В. Антисуворов]
- ↑ [www.hrono.ru/dokum/194_dok/1941nota.php Нота германского МИД]. www.hrono.ru. Проверено 25 сентября 2016.
- ↑ [militera.lib.ru/research/isaev_av1/08.html Военная литература -[ Исследования ]- Исаев А. В. Антисуворов]
- ↑ [militera.lib.ru/research/isaev_av1/09.html Военная литература -[ Исследования ]- Исаев А. В. Антисуворов]
- ↑ В. Суворов «Разгром», М.: АСТ, 2010ю Глава 25.
- ↑ Мельтюхов М. И. Споры вокруг 1941 года: Опыт критического осмысления одной дискуссии // Отечественная история. 1994. №3
- ↑ Там же стр.296
- ↑ [militera.lib.ru/research/isaev_av1/pre.html А врать-то зачем?]
- ↑ 1 2 Кульчицкий С. В. [day.kyiv.ua/ru/article/istoriya-i-ya/mihail-koval-issledovatel-neparadnoy-voyny-v-ukraine Михаил Коваль — исследователь «непарадной» войны в Украине] // День. — 13.10.2001. — № 186.
- ↑ [lib.leeds.ac.uk/record=b2150507~S4 Who was planning to attack whom in June 1941, Hitler or Stalin?] / by Viktor Suvorov. Journal of the Royal United Services Institute for Defence Studies; v.30, June, 1985, pp.50-55
- ↑ [lib.leeds.ac.uk/record=b2152370~S4 Yes, Stalin was planning to attack Hitler in June 1941] / by Viktor Suvorov. Journal of the Royal United Services Institute; v.31, June 1986, pp.73-74
- ↑ Бианка Пиетров-Энкер, «Германия в июне 1941 г. — жертва советской агрессии? О разногласиях по поводу тезиса о превентивной войне» [web.archive.org/web/20010304001649/www.tuad.nsk.ru/~history/Author/Engl/P/Pietrow/Articles/bianka.htm]
Ссылки
- [lib.ru/WSUWOROW/ Концепция Виктора Суворова] в библиотеке Максима Мошкова
- [militera.lib.ru/research/index.html Работы Виктора Суворова] на сайте «Милитера» («Военная литература»)
Литература по истории в связи с книгами Суворова
Литература с поддержкой
- Бунич И. Л. Операция 'Гроза', или Кровавые игры диктаторов. — СПб.: Облик, 1997. — ISBN 5-85976-024-8.
- Никонов А. П. "Бей первым!" Главная загадка Второй Мировой. — СПб.: Энас, 2008. — ISBN 978-5-93196-988-6.
- [tapirr.com/texts/history/suvorov/pravda/ind.htm Правда Виктора Суворова. Переписывая историю Второй Мировой: Антология] / Дм. Хмельницкий. — Яуза, 2006. — ISBN 5-87849-214-8.
- Соколов Б. В. [militera.lib.ru/research/sokolov1/index.html Правда о Великой Отечественной войне (Сборник статей)]. — СПб.: Алетейя, 1998. — ISBN 9785893291025.
- Солонин М. С. [www.lib.ru/HISTORY/SOLONIN_M/ Когда началась Великая Отечественная война]. — Дрогобыч: [www.vidrodzhenia.org.ua/ Возрождение], 2004. — ISBN 966-538-147-4.
Литература, ссылающаяся на книги В. Суворова
- Мельтюхов М. М. [militera.lib.ru/research/meltyukhov/index.html Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939—1941 (Документы, факты, суждения)]. — М.: Вече, 2000. — ISBN 5-7838-0590-4.
- Невежин В. А. [gkaf.narod.ru/kirillov/ref-liter/nevezhin-95.html Речь Сталина 5 мая 1941 года и апология наступательной войны ]— Отечественная история, 1995, № 2, с. 54—69
- Невежин В. А. [gkaf.narod.ru/kirillov/ref-liter/nevezhin-99.html Стратегические замыслы Сталина накануне 22 июня 1941 года (По итогам «незапланированной дискуссии» российских историков) ]— Отечественная история, 1999, № 5, с. 108—124
Литература с критикой
- на русском языке
- Безыменский Л. А. [web.archive.org/web/20080122050508/antisys.narod.ru/fedorov4.html О плане Жукова от 15 мая 1941 г.]
- Веселов В. Новый антиСуворов. — М.: Яуза; Эксмо, 2009. — 352 с. — (Великая Отечественная: Неизвестная война). — 5000 экз. — ISBN 978-5-699-32204-6.
- Городецкий Г. [www.scepsis.ru/library/id_440.html Миф «Ледокола»]
- Грызун В. (коллективный псевдоним ярославских историков А. М. Лоханина и М. Б. Нуждина). [scepsis.ru/library/id_2398.html Как Виктор Суворов сочинял историю]. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. — 608 с. — ISBN 5-224-04373-5.
- Исаев А. В., Свирин М., Дриг Е., Чобиток В. и др. Неправда Виктора Суворова. Военно-исторический сборник. — М.: Яуза, Эксмо, 2007. — 384 с ISBN 978-5-699-24861-2
- Исаев А. В. [militera.lib.ru/research/isaev_av1/index.html Антисуворов]
- [deol.ru/manclub/war/suv.htm Полемика Сергея Харламова с Виктором Суворовым]
- Коваль М. В. Україна в Другій і Великій Вітчизняній війнах (1939—1945 pp.). — К.: Альтернативи, 1999. — 336 с. (раздел «Миф о превентивной войне Гитлера»)
- Колганов А. И. [www.alternativy.ru/old/magazine/htm/98_4/iv.htm «Честная книга», полная лжи. О книгах Владимира Резуна (Суворова)] // Журнал «Альтернативы». — 1998. — № 4.
- Неправда Виктора Суворова-2. — Яуза, Эксмо. — М., 2008. — ISBN 978-5-699-26288-5.
- Помогайбо А. А. Псевдоисторик Суворов и загадки Второй мировой войны. Изд. 2-е, дополненное и переработанное. Вече, 2003, 474 с. ISBN 5-94538-132-2
- Щербаков Е. С. Исследователь или фальсификатор? (О научной несостоятельности гипотезы историка Суворова о причинах поражения Красной Армии летом 1941 г.) // Современная Европа, № 2 (42), 2010.
- Юбершер Г. [web.archive.org/web/20080123083504/antisys.narod.ru/Ueberschar.html 22 июня 1941 г в современной историографии ФРГ]
- на других языках
- Gorodetsky Gabriel. Grand Delusion: Stalin and the German Invasion of Russia. — New Haven, London: Yale University Press, 1999. — ISBN 0-300-07792-0.
Отрывок, характеризующий Концепция Виктора Суворова
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.
На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.
На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!
В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»
Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
