Концертный зал имени П. И. Чайковского

Достопримечательность
Концертный зал имени Петра Ильича Чайковского
Страна	Россия
Город	Москва, Триумфальная площадь, 4/31
Тип здания	Концертный зал
Дата основания	1940
Сайт	[meloman.ru/?id=19 Официальный сайт]

Не следует путать с Большим залом Московской консерватории имени П. И. Чайковского.

Концертный зал имени Петра Ильича Чайковского — один из крупнейших концертных залов Москвы. Расположен на Триумфальной площади. Является главной концертной площадкой Московской филармонии. Вместимость зала — 1505 мест.

История

Предыстория

Разнообразная творческая жизнь на месте современного здания на углу нынешних Тверской улицы и Триумфальной площади, началась ещё в первые годы ХХ века. Именно тут с 1901 года располагался театр «Буфф-миниатюр» французского антрепренёра Шарля Омона, позже — театр лёгкого жанра Зон, а после революции — Театр РСФСР. В 1913 году прямо напротив здания театра был открыт один из первых московских кинотеатров — «Дом Ханжонкова», впоследствии известный кинотеатр «Москва». Рядом, на месте нынешнего Театра Сатиры, — популярный в своё время Цирк братьев Никитиных, затем Мюзик-Холл.

В 1922 году здание было передано ТИМу — Театру имени Вс. Мейерхольда. В течение 10 лет здесь с триумфом шли знаменитые спектакли Мейерхольда: «Мистерия-буфф» Маяковского, «Ревизор», «Горе уму» (по комедии А.Грибоедова «Горе от ума») и другие. В 1932 году ТИМ переехал в помещение нынешнего театра им. Ермоловой, а в здании на Триумфальной площади началась серьёзная перестройка и реконструкция.

По замыслу Мейерхольда, новый дом его труппы должен был стать самым большим и современным в Москве, оснащенным по последнему слову техники. Мейерхольд задумывал театр, в котором предвиделись: трансформируемая сцена и возможность переноса игровых площадок в различные места зала, раздвигающаяся крыша-купол и дневное освещение, перспектива кинофикации и направленного регулирования света и звука, непосредственная связь помещений для актеров со сценической площадкой. Также предусматривалась возможность обслуживания публики на безантрактовых спектаклях (с разносом напитков и вентиляцией в спинках кресел для курящих), что казалось фантастическим для того времени, но вполне осуществимо в наши дни.

Главной же задачей режиссёра было создание единого пространства сцены и зрительного зала. Мейерхольд хотел разрушить воображаемый заслон между актерами и зрителями (убрать занавес, рампу и оркестровую яму), «вовлечь публику в действие и коллективный процесс создания спектакля».

Трагические события конца 30-х подвели черту под всеми творческими замыслами Мейерхольда: в январе 1938 года ГосТим был закрыт, в 1939 году сам Мейерхольд был арестован и в феврале 1940-го расстрелян.

По историческим сведениям, Мейерхольд и его команда архитекторов (А. В. Щусев, М. Г. Бархин и С. Е. Вахтангов — сын Е. Б. Вахтангова) успели к 1938 году построить основной костяк здания — в кирпиче и бетоне. Не были проработаны только отделка и фасад. После закрытия театра Мейерхольда недостроенное здание было передано Московской филармонии для переоборудования в концертный зал. В 1940 году была закончена внутренняя отделка нового зала. Архитекторы Д. Н. Чечулин и К. К. Орлов, возглавившие работу по перестройке здания, в целом сохранили прежнюю планировку. Д. Н. Чечулин в дальнейшем внес значительный вклад и в убранство площади, которая с 1935 по 1992 гг. носила имя Владимира Маяковского. Он является архитектором здания гостиницы «Пекин» и памятника великому поэту, установленного на площади Маяковского в 1958 году.

Тем временем своеобразная «площадь искусств» прирастала все новыми адресами. В одном из зданий с 1937 по 1970 гг. располагался Государственный театр кукол под руководством С. В. Образцова. В другом с 1961 по 1974 гг. работал театр «Современник». С 1959 «соседом» Концертного зала имени Чайковского стал Театр им. Моссовета, переехавший в здание, построенное на месте старого зимнего театра «Аквариум»; с 1965 — Театр Сатиры. Чуть дальше находится музей М. А. Булгакова.

В конструкции Зала имени Чайковского многое осталось от первоначального проекта. Можно смело сказать, что своим нынешним обликом зал во многом обязан именно Всеволоду Мейерхольду и его гениальным идеям. В частности, идеальным сценическим решением Мейерхольд считал модель древнегреческого театра, где сцена-арена максимально охватывается зрительским пространством с трех сторон, а места для публики расположены амфитеатром, благодаря чему обеспечивается прекрасный обзор сцены со всех сторон. Эти условия отчасти были сохранены в новом концертном зале, имеющем эллипсообразную форму, которая обеспечивает отличное восприятие происходящего на сцене.

В 1938 году в угловой части здания была открыта станция метро «Маяковская», уникальный проект которой получил мировое признание. В том же году он завоевал Гран-при на Международной выставке в Нью-Йорке. С 1980-х станция «Маяковская» имеет статус памятника архитектуры, а в 2001 году включена в список памятников истории и культуры как один из ценнейших архитектурных объектов столицы.

1940—1945 годы

Открытие нового концертного зала Московской филармонии, получившего имя П. И. Чайковского, было приурочено к 100-летию со дня рождения композитора. 12 октября 1940 года в исполнении Государственного симфонического оркестра СССР под управлением Александра Гаука и Константина Иванова прозвучали Шестая симфония, «Франческа да Римини», 1-я часть Первого фортепианного концерта, арии из опер и романсы. Солистами выступили Лев Оборин, Пантелеймон Норцов, Елена Кругликова, Вера Давыдова и Марк Рейзен.

Уже первый филармонический сезон в Концертном зале имени Чайковского принес залу всесоюзную известность. На афишах нового зала были представлены имена дирижёров Николая Голованова, Александра Мелик-Пашаева, Евгения Мравинского, Натана Рахлина, Карла Элиасберга; пианистов Константина Игумнова, Владимира Софроницкого, Марии Юдиной, Эмиля Гилельса, Якова Флиера, Якова Зака, Григория Гинзбурга; скрипача Давида Ойстраха; виолончелиста Святослава Кнушевицкого; вокалистов Валерии Барсовой, Надежды Обуховой, Марии Максаковой, Сергея Лемешева, Ивана Козловского. Среди ярких событий сезона — концертное исполнение оперы Бетховена «Фиделио» (к 170-летию со дня рождения композитора) и авторский вечер Сергея Прокофьева, в котором Пятую фортепианную сонату исполнил молодой Святослав Рихтер. В зале проходили выступления Ансамбля народного танца под руководством Игоря Моисеева,Хора имени Пятницкого, Оркестра русских народных инструментов под управлением Николая Осипова, также на сцене выступают детские коллективы например "Калинка"[www.dancekalinka.ru], "Надежда", "Росинка"(Санкт-Петербург и Мичуринск) и других коллективов.

Во вновь открытом зале был установлен старинный орган фирмы «Э. Ф. Валькер» (Людвигсбург, Германия), более 100 лет (с 1839 г.) находившийся в Санкт-Петербурге в Соборе Свв. Петра и Павла на Невском проспекте (в 1860-е годы XIX века на нём играл П. И. Чайковский).

В годы Великой Отечественной войны филармоническая жизнь продолжалась, и 5 октября 1941 года в Зале имени Чайковского открылся второй концертный сезон. Концерты шли, несмотря на осадное положение, несмотря на то, что жестокие бои проходили у границ Москвы, в районе Волоколамского шоссе (едва ли не в десятке километров от зала), подчас и под звуки сирены воздушной тревоги — в подвале здания было бомбоубежище, куда спускались слушатели во время налетов фашистской авиации, а на крыше находилась зенитная установка. Зал почти не отапливался, но артисты выступали всегда только в концертных костюмах. Очевидцам запомнились два уникальных концерта осени 1941 года: один — на крыше зала для зенитчиков, другой — на перроне станции метро «Маяковская» 6 ноября, после торжественного заседания, посвященного 24-й годовщине Октябрьской революции.

Всего за четыре военных сезона в Зале имени Чайковского состоялось около 1500 концертов, прошли торжественные заседания в честь памятных дат А. С. Пушкина, М. И. Глинки, И. Е. Репина. Мероприятия посетили более 2 млн зрителей.

Послевоенные годы

С наступлением мирной эпохи филармоническая жизнь и жизнь Концертного зала им. П. И. Чайковского получили новые творческие импульсы. В первые послевоенные годы публика наслаждалась искусством практически всех выдающихся отечественных исполнителей и коллективов, среди которых были солисты: Святослав Рихтер, Эмиль Гилельс, Мария Гринберг, Владимир Софроницкий, Яков Зак, Давид Ойстрах, Леонид Коган, Юлиан Ситковецкий, Мстислав Ростропович, Даниил Шафран, Леонид Ройзман, Зара Долуханова, Иван Козловский, Сергей Лемешев; Квартет им. Бетховена; дирижёры Николай Аносов, Александр Гаук, Николай Голованов, Кирилл Кондрашин, Самуил Самосуд; Государственный симфонический оркестр СССР, Московский государственный симфонический оркестр, оркестр Всесоюзного радио. Состоялись концертные исполнения опер «Война и мир» Прокофьева, «Сорочинская ярмарка» Мусоргского, «Чио-Чио-сан» Пуччини, музыкально-драматические спектакли «Пер Гюнт», «Арлезианка», «Сон в летнюю ночь», «Эгмонт» (в постановке Всеволода Аксенова), премьеры сочинений советских композиторов, причем многие — с участием авторов: Сергея Прокофьева, Дмитрия Шостаковича, Арама Хачатуряна, Тихона Хренникова, Дмитрия Кабалевского… Здесь же проходили «Пушкинские чтения», торжественные заседания к 800-летию Москвы, 150-летию со дня рождения А. С. Пушкина, творческие вечера лучших московских театров, блистательных актрис Веры Марецкой и Любови Орловой, популярных мастеров эстрады Ирмы Яунзем, Лидии Руслановой, Клавдии Шульженко, Аркадия Райкина. В 1947 году в зале шли съемки знаменитого кинофильма «Первая перчатка».

В 1950-е годы на афише Зала имени Чайковского появились названия новых коллективов, ставших необычайно популярными: симфонического оркестра Московской филармонии во главе с Самуилом Самосудом, созданного в 1951 году при Радиокомитете, а в 1953 вошедшего в число коллективов Московской филармонии, Московского камерного оркестра (основан в 1956 Рудольфом Баршаем, ныне Государственный академический камерный оркестр России под управлением Алексея Уткина), Квартета имени Бородина (официально созданного в 1945, с 1956 года носящего имя великого русского композитора). В 1965 году к ним присоединился Ансамбль солистов «Мадригал», основанный композитором и клавесинистом Андреем Волконским.

Начиная с 1950-х годов, зал был ареной нескольких матчей на первенство мира по шахматам (1951 — М. Ботвинник — Д. Бронштейн, 1954 и 1957 — М. Ботвинник — В. Смыслов, 1985 — А. Карпов — Г. Каспаров). Трое выдающихся советских гроссмейстеров — Михаил Ботвинник, Василий Смыслов и Гарри Каспаров — были увенчаны на этой сцене лавровыми венками чемпионов мира.

В конце 1930-х годов в СССР возникла традиция проведения крупных художественных мероприятий-смотров: Декад и Дней культуры и искусства союзных и автономных республик, областей и краев СССР, зарубежных стран. Зал Чайковского стал одной из основных площадок, на которых проходили эти торжественные события. Весьма популярными были абонементы с участием народных хоровых, танцевальных коллективов из РСФСР (Воронежский, Омский, Северный хоры и др.), Украины («Думка», «Трембита»), других союзных и автономных республик СССР.

Зал имени Чайковского также был ареной Всесоюзных конкурсов балетмейстеров, артистов балета, Всесоюзных и Всероссийских смотров симфонических оркестров, академических и народных коллективов. В 1950 году над сценой зала было водружено лепное изображение Герба СССР — варианта с 16 ленточками (по числу союзных республик, входивших тогда в состав СССР). И хотя в 1956 году союзных республик стало 15, и в структуру Герба были внесены соответствующие изменения, а в 1991 году канул в Лету и Советский Союз, публика Концертного зала имени Чайковского и в наши дни имеет возможность лицезреть старый советский герб.

В 1959 году в Концертном зале имени Чайковского появился новый орган, установленный чехословацкой фирмой «Ригер-Клосс» взамен прежнего инструмента фирмы «Э. Ф. Валькер» (Людвигсбург, Германия), который получил очень серьёзные повреждения при путешествии из Ленинграда в Москву и находился в неудовлетворительном состоянии. Новый инструмент стал «первой ласточкой» российской органной весны. Орган насчитывает 81 регистр. Длина корпуса органа 11 метров, ширина 6 метров, высота 8 метров. Внутренняя часть органа состоит из 3 этажей, где расположены 7800 звучащих труб. Размер самых больших труб доходит до 6,5 метров высоты, в периметре 2,6 метра, весом до 220 кг каждая. Высота самых маленьких звучащих труб 20 мм, диаметр 6 мм. Пульт управления представляет собой сложный электрический механизм, на котором установлены четыре клавиатуры для рук и одна для ног, пульт снабжен контрольным сигнальным устройством. Первоначальная диспозиция органа была спроектирована двумя блестящими знатоками этого инструмента — Иржи Рейнбергером и Леонидом Ройзманом. Инициатором его последующих реконструкций в 1970 и 1977 годах стал выдающийся музыкант-просветитель Гарри Гродберг — один из инициаторов установки органа. Сейчас в зале регулярно проводятся органные фестивали и выступления крупнейших российских и зарубежных мастеров. В 2009 году Московская филармония отметила 50-летний юбилей органа, признанного общественностью и критиками одним из лучших в России. Все органные концерты сезона 2009—2010 проходили под девизом «50 лет органу Концертного зала имени П. И. Чайковского».

С 1962 года Зал — одна из главных площадок Международного конкурса имени Чайковского (в частности, в 2007 здесь проходили конкурсные прослушивания вокалистов). Но ещё в 1958-м, сразу после Первого конкурса, произошло знаменательное событие, которое описал В. Дельсон в своей книге о Святославе Рихтере: «В жюри фортепианного конкурса входили виднейшие музыканты мира и, в том числе, Святослав Рихтер. Через несколько дней после окончания конкурса в Концертном зале имени П. И. Чайковского состоялся фортепианный вечер Рихтера, на котором присутствовали многие члены жюри, лауреаты и участники конкурса. Это было одно из лучших выступлений пианиста в сезоне. Был на концерте и получивший первую премию Ван Клиберн, много слыхавший о Рихтере ранее. Клиберн был поражен совершенством игры Рихтера, масштабом его искусства, глубиной и проникновенностью его дарования. „Если бы я слышал Рихтера раньше, до конкурса, я, наверное, волновался бы ещё больше, зная, что он находится в составе жюри“, — говорил со свойственной ему непосредственностью молодой американский пианист».

В 1999 году в Зале имени Чайковского проходили прослушивания Пятого Международного конкурса струнных квартетов им. Д. Д. Шостаковича, а в 2004 году — гала-концерт Седьмого конкурса. В 2006 году — заключительный тур и гала-концерт Пятого Международного конкурса альтистов Юрия Башмета.

Особая страница истории зала — праздники поэзии, литературные концерты. Ещё в 1940—1950-е годы на этой сцене выступали такие мастера художественного слова, как Всеволод Аксенов, Дмитрий Журавлев, Игорь Ильинский, Эммануил Каминка, Сурен Кочарян, Михаил Царев, Владимир Яхонтов. И, конечно, Ираклий Андроников, чье творчество и знаменитые «устные рассказы» составили целую эпоху в истории Зала имени Чайковского. Впоследствии здесь проходили творческие вечера Андрея Вознесенского, Булата Окуджавы, Давида Самойлова, Роберта Рождественского, Евгения Евтушенко, Михаила Жванецкого, Эдварда Радзинского, выступления выдающихся артистов Московской филармонии, актеров театра и кино. Среди них Сергей Безруков, Олег Борисов, Алла Демидова, Татьяна Доронина, Рафаэль Клейнер, Михаил Козаков, Светлана Крючкова, Антонина Кузнецова, Василий Лановой, Павел Любимцев, Владимир Меньшов, Дмитрий Назаров, Борис Плотников, Вениамин Смехов, Яков Смоленский, Георгий Тараторкин, Михаил Ульянов, Александр Филиппенко, Сергей Юрский. Здесь же торжественно отмечалось 100-летие со дня рождения Бориса Пастернака и 80-летие Александра Солженицына. В 2010 году популярнейший и любимый многими поколениями посетителей зала жанр литературных чтений справляет своё 100-летие, которое будет торжественно отмечаться на сцене Зала имени Чайковского.

Начало ХХI века

В начале ХХI века зал стал позиционироваться как главная концертная площадка Московской филармонии. Здесь проходит около 300 концертов в год, которые посещают более 350 тысяч москвичей и гостей столицы (вместимость зала — 1505 мест).

Значительно шире и многообразнее стала палитра концертов и фестивалей, которые проводит в зале Московская филармония. К традиционному, проходящему с 1964 года фестивалю «Русская зима» в 2005 году добавились такие события концертной жизни, также уже ставшие традиционными, как фестивали «Виртуозы гитары» и «Девять веков органа» (ныне это отдельные филармонические абонементы). Именно Зал Чайковского стал площадкой для проведения таких эксклюзивных циклов Московской филармонии, во многом определяющих её творческий облик, как «Оперные шедевры», «Великие оратории», «Европейские виртуозы в Москве», «Звезды мировой оперы в Москве» и ряд других. Здесь проходили концерты фестивалей к 100-летию со дня рождения Дмитрия Шостаковича (2006), к 75-летию Родиона Щедрина (2007). В последние годы Зал Чайковского значительно расширил свою деятельность, адресованную юным слушателям. Наряду с традиционными абонементами Светланы Виноградовой и Жанны Дозорцевой («Третьяковская галерея», «Музыка, живопись, жизнь») появились и новые циклы, и новые, в том числе интерактивные формы работы с юной аудиторией. Огромной популярностью пользуются абонементы «Сказки с оркестром» (с участием Академического симфонического оркестра Московской филармонии и ведущих артистов московских театров), «Большая музыка для маленьких» (ведущая Наталия Панасюк), «Классика — это классно!» (ведущий Евгений Бушков), «Забавный профессор» (ведущий Павел Любимцев), «Музыкальная энциклопедия от А до Я» (ведущий Артём Варгафтик), «Приглашаем в сказку», «Хочу стать дирижером», «Удивительное — рядом», фестиваль "Хочу танцевать".

Уже несколько лет зал находится в процессе обновления. В сезоне 2004—2005 гг. в зале был проведен ряд независимых акустических экспертиз. В результате удалось усовершенствовать пространственную концепцию зала, расширить спектр его деятельности. В зале были установлены новые кресла, отреставрирован пол. Теперь можно легко разобрать партер и разместить на этом месте оркестр, освободив сцену для постановок опер. Таким образом, филармония возродила идеи Всеволода Мейерхольда об этом здании как о театре универсальных возможностей. В ноябре 2004 года на обновленной сцене состоялся первый такой спектакль — «Пиковая дама» Мариинского театра (дирижер Валерий Гергиев, в роли Германа Владимир Галузин). Таким образом, был дан старт мощному «оперному движению» на сцене зала, результатом которого стали сценические версии опер «Очарованный странник» Щедрина, «Царь Эдип» Стравинского, «Четыре девушки» Денисова, «Царская невеста» Римского-Корсакова, «Тристан и Изольда» Вагнера, «Милосердие Тита» Моцарта; концертные исполнения «Травиаты» Верди, «Алеко» и «Франчески да Римини» Рахманинова, «Кармен» и «Искателей жемчуга» Бизе, «Капулети и Монтекки» Беллини, «Ромео и Джульетты» Гуно, «Сорочинской ярмарки» Мусоргского, «Орландо» Генделя, «Орфея и Эвридики» Гайдна, «Идоменея» и «Дон Жуана» Моцарта, «Евгения Онегина» Чайковского.

Летом 2006 года идея реализации проекта коррекции акустики Зала имени Чайковского получила дальнейшие импульсы. К концу года были проведены акустические измерения, и началась подготовка эскизного проекта, включавшего в себя три основных раздела: план расположения пассивных акустических поверхностей, необходимые рекомендации по средствам и материалам и эскизный проект электронной системы коррекции акустических параметров. Такая электронная система была впервые в России установлена именно в Зале Чайковского, предварительные замеры показали её высокую эффективность. Назначение системы — создание отражений звука от несуществующих в действительности, но архитектурно «правильных» поверхностей стен и потолка зала. Отражения создаются сложными математическими алгоритмами на основе реального звучания зала, они не искусственны по своей сути. Система не усиливает звук со сцены, её не слышно, как обычные колонки.

В течение последующих сезонов было установлено необходимое оборудование для создания в будущем оптимальной акустики зала при проведении концертов различных жанров: симфонических, камерных, вокальных, органных; закончен монтаж электронной части системы, проведена первая проверка работоспособности и новая серия акустических измерений, с уже установленными поверхностями на потолке.

В дальнейшем система будет постоянно находиться под контролем российских и зарубежных специалистов, независимых экспертов, а также музыкантов. Система может и будет меняться вместе с развитием зала.

Продолжены работы по улучшению акустики зала в области сцены. Установлены специальные поверхности на сцене и заменена задняя раздвижная перегородка. Это позволит значительно улучшить акустические параметры на сцене, что сделает более комфортной работу музыкантов. Цель этих работ — уменьшение так называемых зеркальных отражений в области сцены, вследствие чего улучшилась акустическая обстановка в партере.

В 2008 году начались работы по восстановлению исторических интерьеров Концертного зала Чайковского — разумеется, с учетом современных требований к строительству и реставрации залов. В 1990-е годы руководство Московской филармонии вынуждено было отдать часть фойе своего здания в аренду коммерсантам. Многое из традиционного облика Зала имени Чайковского оказалось тогда утеряно.

В процессе реставрации был обнаружен пол первоначального проекта строительства зала — наливной бетон с мраморной крошкой, сохранившийся ещё с 30-х годов прошлого века, а впоследствии «спрятанный» под перекрытиями более позднего времени. Отличительной особенностью пола является его рисунок: лучи, идущие от одной колонны к другой. Помимо этого, отреставрированы колонны, порталы, светильники, вся система освещения, сняты лишние перегородки, что теперь позволяет увидеть оригинальную архитектуру первого этажа. Восстановлены зеркальные колонны и банкетки, которые долгие годы были неотъемлемой частью и украшением фойе. Вместо прежних тяжелых дверей в зал установлены стеклянные, которые визуально не нарушают обзор архитектуры фойе. На прежнее место поставлен бюст П. И. Чайковского. Во всей этой работе руководству филармонии и реставраторам значительную помощь оказали рядовые любители музыки — те, у кого сохранились фотографии и описания исторического облика Концертного зала им. Чайковского. В дальнейшем реконструкция фойе будет продолжена.

Ссылки

• [organhall-sochi.ru/koncertnyj-zal-imeni-p-i-chajkovskogo.html Концертный зал имени П. И. Чайковского + фотогалерея зала]

Отрывок, характеризующий Концертный зал имени П. И. Чайковского

Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.