Концерт для фортепиано с оркестром № 1 (Чайковский)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Концерт № 1 для фортепиано с оркестром
Композитор

П. И. Чайковский

Тональность

b-moll

Форма

концерт

Сочинение

23

Время и место сочинения

1874―1875, Москва

Первое исполнение

25 октября 1875, Бостон

Посвящение

Гансу фон Бюлову

Продолжительность

ок. 30 минут

Инструменты

фортепиано, симфонический оркестр

Части

I. Allegro non troppo e molto maestoso ― Allegro con spirito (18:47) 
II. Andantino semplice ― Prestissimo (6:28) 
III. Allegro con fuoco (6:10) 

Концерт № 1 для фортепиано с оркестром си-бемоль минор, соч. 23 был написан П. И. Чайковским в 1874―1875 годах и впервые исполнен 25 октября 1875 года в Бостоне Гансом фон Бюловым с оркестром под управлением Бенджамина Ланга.





История создания

Концерт создавался зимой 1874―1875 годов, относительно технических подробностей фортепианной партии Чайковский, предположительно, консультировался с П. А. Пабстом. Первоначально композитор посвятил произведение Николаю Рубинштейну, который должен был стать его первым исполнителем. На Рождество 1874 года Чайковский представил законченный, но ещё не оркестрованный концерт Рубинштейну, однако тот отозвался о сочинении весьма недоброжелательно, сказав, что оно «никуда не годится». Уязвлённый Чайковский отказался что-либо в нём менять (лишь через несколько лет он создаст его новую редакцию) и снял посвящение Рубинштейну. По совету пианиста Карла Клиндворта композитор отправил рукопись концерта Гансу фон Бюлову, который с радостью согласился его исполнить.

Премьера концерта состоялась 25 октября 1875 года в Бостоне в исполнении Бюлова с оркестром под управлением Бенджамина Ланга, и была одобрительно встречена публикой и критиками. С ещё большим успехом прошло исполнение концерта в Нью-Йорке 22 ноября того же года под управлением Вальтера Дамроша.

1 ноября 1875 концерт был впервые исполнен в России (в Петербурге) ― солировал Густав Кросс, за пультом стоял Эдуард Направник (Чайковскому исполнение не понравилось), а 3 декабря в Москве концерт сыграл Сергей Танеев. Оркестром дирижировал Николай Рубинштейн, который пересмотрел своё отношение к этому сочинению и в дальнейшем неоднократно сам с большим успехом исполнял его как пианист.

Ещё при жизни композитора Первый концерт стал весьма популярен. Он неоднократно звучал во время гастролей Чайковского по США в 1891 году, исполнялся на открытии Карнеги-холла в Нью-Йорке, а также на последнем в его жизни концерте 16 октября 1893, где во втором отделении впервые исполнялась его Шестая «Патетическая» симфония.

В XX веке Первый концерт вошёл в репертуар ведущих мировых пианистов. Его исполняли и записывали Артур Рубинштейн, Владимир Горовиц, Эмиль Гилельс, Святослав Рихтер, Лев Оборин, Владимир Ашкенази, Михаил Плетнёв, Андрей Гаврилов. С 1958 года это сочинение входит в обязательную программу финального тура Международных конкурсов имени П. И. Чайковского.

В настоящее время подавляющее число пианистов исполняет этот концерт в третьей редакции, которая была опубликована А. Зилоти уже после смерти П. Чайковского. Ещё при жизни автора Зилоти уговаривал Чайковского внести угодные ему изменения, но Пётр Ильич на это согласия не дал. Зилоти после смерти Чайковского всё же опубликовал свою редакцию и именно эту редакцию исполняют современные пианисты. Авторскую редакцию в конце XX века исполнял Лазарь Берман[1].

Строение концерта

Концерт состоит из трёх частей:

  1. Allegro non troppo e molto maestoso ― Allegro con spirito.
  2. Andantino semplice ― Prestissimo.
  3. Allegro con fuoco.

Первая часть

Первая часть состоит из большой интродукции и сонатного allegro. Тема интродукции проходит три раза. Перед последним проведением темы Чайковский поместил большую виртуозную каденцию пианиста. Следующий после интродукции раздел построен аналогично первым частям симфонических циклов Чайковского. В нем есть трехчастная главная партия и побочная партия, состоящая из двух тем. Реприза включает в себя развернутую каденцию фортепиано.

Вторая часть

Во второй части композитор соединил характерные черты двух частей традиционного симфонического цикла — лирической части и скерцо. Она написана в излюбленной Чайковским трехчастной форме, в которой средняя часть контрастирует с крайними. Впоследствии этот принцип развил С. Рахманинов в своем Третьем фортепианном концерте. Во всех разделах этой части Концерта большое значение имеет вариационная форма развития тематического материала.

Третья часть

Финал концерта написан в так называемой форме рондо-сонаты, часто встречающейся в концертной литературе XIX века. У Чайковского эта форма трактована интересно и оригинально: здесь образуются как бы три аналогичных друг другу малых цикла, состоящих из чередования нескольких образов. В последний цикл включена кода торжественного характера.

Примерная длительность исполнения ― 35-40 минут.

Состав оркестра

Деревянные духовые
2 флейты
2 гобоя
2 кларнета
2 фагота
Медные духовые
4 валторны
2 трубы
3 тромбона
Ударные
литавры
Струнные
I и II скрипки
альты
виолончели
контрабасы
Соло фортепиано

Известные аудиозаписи

  • 1926 (редакция Зилоти с некоторыми поправками) — Василий Сапельников</span>ruen (фортепиано), «Aeolian Orchestra», дирижёр — Стэнли Чэппл.
  • 1958 (редакция Зилоти) — Ван Клиберн, RCA Victor Symphony Orchestra, дирижёр — Кирилл Кондрашин. Эта запись стала первой долгоиграющей пластинкой классической музыки, ставшей платиновой, получила премию «Грэмми», и в итоге является трижды платиновой (продано более миллиона копий).
  • 1970 (редакция Зилоти) — Вернер Хаас</span>ruen (фортепиано), оркестр Национальной оперы Монте-Карло, дирижёр — Элиаху Инбал.
  • 1986 (авторская редакция 1874-75 гг.) — Лазарь Берман (фортепиано), симфонический оркестр Берлинского радио, дирижёр — Юрий Темирканов.
  • 1989 (авторская редакция 1874-75 гг.) — Джером Ловенталь (фортепиано), Лондонский симфонический оркестр, дирижёр — Серджиу Комиссиона.
  • 1998 (авторская редакция 1879 г.) — Андрей Хотеев (фортепиано), Большой симфонический оркестр им. П. И. Чайковского, дирижёр — Владимир Федосеев.

Цитаты

Пианист Андрей Гаврилов:
Первый концерт Чайковского сегодня — шлягер. Ни одно другое классическое произведение не играют так часто, в том числе и на всевозможных конкурсах. Это бесконечное повторение дискредитировало, измучило прекрасное, нежнейшее произведение. Злоупотребление первым концертом в СССР и в России на всяческих торжественных, в прошлом — коммунистических, сейчас — патриотических, празднествах привело к тому, что у многих русских людей концерт набил оскомину, а за рубежом его зачастую даже принимают за некий музыкальный апофеоз русского великодержавного шовинизма.

А ведь это музыкальное сочинение, как бы сотканое из мелодических модуляций человеческой души, эта поющая, симфоническая философия жизни, этот сладкий русский симфонический экзистенциализм принадлежит едва ли не к десятку лучших созданий человеческого гения.

Для исполнения первого концерта Чайковского нужно быть не только технически совершенным пианистом, но и обладать соответствующим жизненным опытом, быть в ладах с замечательной русской культурой девятнадцатого века, нужно глубоко понимать русскую религиозную философию или, как её иначе называют, органическую жизненную мудрость.[2]

Напишите отзыв о статье "Концерт для фортепиано с оркестром № 1 (Чайковский)"

Примечания

  1. [www.tchaikov.ru/predlogoff-concerto1.html Отличия редакций Первого фортепианного концерта Чайковского]
  2. Гаврилов, А. В. Tchainik, Fira and Andrey. — Washington: South Eastern Publishers, 2011. — 288 с. — ISBN 978-1-936531-01-1.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Концерт для фортепиано с оркестром № 1 (Чайковский)

Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.