Концерт для фортепиано с оркестром № 3 (Прокофьев)
Концерт № 3 для фортепиано с оркестром до мажор Op. 26 — сочинение Сергея Прокофьева, один из наиболее часто исполняемых его фортепианных концертов.
История создания
Концерт был задуман ещё в декабре 1916 года. Прокофьев использовал для финала темы из финала двухчастного струнного квартета (от этого замысла композитор отказался). Закончил сочинение Прокофьев в Рошле (Бретань), в октябре 1921 года[1]. Премьера Третьего фортепианного концерта состоялась в Чикаго 16 декабря 1921 года, Чикагским симфоническим оркестром дирижировал Фредерик Сток, солировал композитор. Это исполнение не привлекло к себе особенного внимания. Критику Chicago Herald сочинение Прокофьева «показалось футуристической картиной, составленной из шумов»[2]. Исполнение концерта в Нью-Йорке, несмотря на руководство оркестром Альберта Коутса, также не имело успеха. Гораздо более успешной была парижская премьера 22 апреля 1922 года, в которой солировал автор, а оркестром дирижировал С. Кусевицкий. В СССР концерт был впервые исполнен 22 марта 1925 года в Москве Самуилом Фейнбергом и Оркестром театра революции под управлением К. С. Сараджева, в Ленинграде он впервые прозвучал 12 мая того же года в исполнении Натальи Позняковской и оркестра под управлением Хайнца Унгера. Прокофьев исполнял Третий концерт во время своей первой поездки в СССР в 1927 году — в Москве (24.1.1927, 31.1.1937, БЗК, с оркестром Персимфанса).
Структура
Концерт состоит из трех частей примерно одинаковой продолжительности; общее время звучания около 30 минут.
- Andante — Allegro
- Tema con variazioni (Тема с пятью вариациями)
- Allegro, ma non troppo
Инструменты
Концерт написан для: фортепиано, 2 флейт, 1 флейты-пикколо, 2 гобоев, 2 кларнетов, 2 фаготов, 4 валторн, 2 труб, 3 тромбонов, 2 туб, литавр, большого барабана, тарелок, кастаньет, бубна, скрипок, альтов, виолончелей, контрабасов.
Рецепция
Третий концерт относится к числу наиболее часто исполняемых фортепианных концертов Прокофьева. Биограф композитора И.Вишневецкий называет его «самым совершенным из сочинённых Прокофьевым. Применительно к нему можно говорить о подведении итогов жанровому поиску, о философии и логике, запечатлевшихся в звуках»[3]. Сам Прокофьев записал его в 1932 году с Лондонским симфоническим оркестром под управлением П.Копполы. Среди интерпретаторов Третьего концерта Байрон Джейнис (с оркестром под управлением К. Кондрашина), Уильям Капелл (А. Дорати), Мишель Бероф (К. Мазур), Е.И. Кисин (К. Аббадо), Ефим Бронфман (З. Мета), В.В. Крайнев (Д.Г. Китаенко), М.В. Плетнёв (М.Л. Ростропович) и др. В 2015 году Третий концерт исполнил (в рамках тематической программы «Все фортепианные концерты Прокофьева» на фестивале Би-Би-Си Промс) молодой русский пианист Даниил Трифонов (с Лондонским симфоническим оркестром под управлением В.Гергиева).
Напишите отзыв о статье "Концерт для фортепиано с оркестром № 3 (Прокофьев)"
Примечания
Ссылки
- The Prokofiev Page [www.prokofiev.org]
- Piano Concerto No.3, Op.26: ноты произведения на International Music Score Library Project
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Концерт для фортепиано с оркестром № 3 (Прокофьев)
Государь наклонением головы отпустил Мишо.В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
