Концерт (мультфильм, 1935)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Концерт
The Band Concert

Кадр из мультфильма
Тип мультфильма

рисованный

Жанр

юмористический мультфильм

Режиссёр

Уилфред Джексон (англ.)

Продюсер

Уолт Дисней

Роли озвучивали

Кларенс Нэш

Композитор

Лей Гарлайн

Аниматоры

Лес Кларк
Клайд Жероними
Дик Хюэмер
Джек Кинни
Вольфганг Рейтерман
Рой Уильямс
Сы Янг и др.

Студия

The Walt Disney Company

Страна

США США

Язык

Английский

Длительность

9 мин

Премьера

23 февраля 1935

IMDb

ID 0026094

BCdb

[www.bcdb.com/bcdb/cartoon.cgi?film=4146-Band_Concert.html подробнее]

allrovi

[www.allrovi.com/movies/movie/v293150 ID 293150]

«Концерт» (англ. The Band Concert) — короткометражный мультфильм 1935 года о Микки Маусе, произведённый компанией The Walt Disney Company. Это был первый фильм о Микки Маусе, выполненный в трёхцветной технике «Техниколор» (англ. Technicolor). Мультфильм занимает 3 место в списке 50 величайших мультфильмов, составленном в 1994 году историком анимации Джерри Беком.



Сюжет

Оркестр Микки Мауса, выступающий в парке, исполняет увертюру Джоакино Россини «Вильгельм Телль». Дональд Дак, продавец мороженого, громко предлагает посетителям свои товары, тем самым мешая Микки Маусу, дирижеру оркестра, сосредоточиться. Затем Дональд без приглашения взбирается на сцену, достает свои флейту и начинает исполнять «Turkey in the Straw» в том же темпе, что и оркестр. Вскоре оркестр начинает аккомпанировать Дональду Даку. Рассердившийся Микки пытается избавиться от нового исполнителя, ломая его флейту, но Дональд достает новую и продолжает играть. Вскоре Микки обнаруживает, что у Дональда есть еще десятки флейт, некоторые из которых он, похоже, берет из воздуха.

Когда оркестр переходит к «Storm», следующему сегменту увертюры, появляется торнадо, и испугавшиеся зрители бегут из парка. Торнадо захватывает все на своем пути, включая сцену, на которой располагаются исполнители. Но участники оркестра, увлекшись, не замечают этого и продолжают исполнять мелодию в воздухе. Наконец торнадо бросает группу в дерево, и увертюра подходит к своему завершению. Единственным оставшимся зрителем является Дональд Дак, который с большим энтузиазмом аплодирует оркестру. Затем он достает флейту и начинает исполнять свою мелодию, но группа забрасывает его музыкальными инструментами.

Участники оркестра

Напишите отзыв о статье "Концерт (мультфильм, 1935)"

Ссылки


Отрывок, характеризующий Концерт (мультфильм, 1935)

Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.