Сослагательное наклонение

Сослага́тельное наклоне́ние (конъюнктив, субъюнктив, лат. modus conjunctivus или subjunctivus) — ряд особых форм глагольного наклонения большинства индоевропейских языков, выражающих через субъективное отношение возможное, предположительное, желательное или описываемое действие.

Значение

Сослагательное наклонение, существующее в индоевропейских языках, восходит к общеиндоевропейской эпохе и было свойственно уже индоевропейскому праязыку. Не все, впрочем, формы, известные под именем сослагательного наклонения, восходят к древним исконным индоевропейским формам сослагательного наклонения; многие из них являются разного рода новообразованиями, только имеющими функции сослагательного наклонения.

По своему значению сослагательное наклонение близко к наклонениям желательному, повелительному и к изъявительному будущего времени. От желательного оно отличается тем, что обозначает волю, нередко требование говорящего, тогда как желательное выражает только его желание. От повелительного наклонения сослагательное отличается тем, что выражает намерение, осуществление которого является зависящим от известных определенных обстоятельств, а от изъявительного наклонения будущего времени — тем, что означает главным образом намерение, волю говорящего, тогда как изъявительное наклонение будущего времени выражает преимущественно предвидение действия. Тем не менее иногда сослагательное наклонение имеет значение изъявительного наклонения будущего времени. Сообразно с этим, различают два типа сослагательного наклонения: сослагательное наклонение воли или хотения (Conjunctivus volitivus) и сослагательное наклонение предвидения (Conjunctivus prospectivus). Первый, по-видимому, как и повелительное наклонение, употреблялся первично только в положительных предложениях. При помощи сослагательного наклонения также спрашивают о чём-нибудь, что должно случиться. Образчик сослагательного наклонения хотения, воли: лат. hoc quod coepi primum enarrem (Теренций: «сначала я хочу рассказать, что я предпринял»); образчик проспективного сослагательного наклонения (со значением будущего времени): санскр. uv âsoshâ uchâ c са n ù — «утренняя заря явилась и появится и теперь» (R. V. I,48,3); греч. καί ποτέ τις εϊπησι — «и если когда-нибудь кто-либо скажет» и т. д.

Морфологические признаки

В индоевропейских языках

С формальной стороны, образование древнего индоевропейского сослагательного наклонения не представляет каких-нибудь специально ему одному свойственных формальных признаков. Так называемые тематические или соединительные гласные е, о свойственны и изъявительному, и сослагательному наклонению; например -е- в сослагательном наклонении индоевроп. *es-e-ti, санскр. as-a-ti, лат. er-i-t, др.-греч. αλ-ε-ται (изъявительное αλτο — «прыгнул») тождественно с таковым же -е- в индоевропейском изъявительном наклонении *ag-e-ti, санскр. aj-a-ti, лат. ag-i-t. Точно так же весьма вероятно тождество гласного -â- в латинском сослагательном наклонении fer-â-s с тем â, которое имеется в изъявительном наклонении после слабой формы корня (ср. лат. сослагательное наклонение fu-â-mus и ind. imperf. на -b â-mus из *fu-â-mos), a также и у основ женского рода на -â в конце темы. Точно так же -ê- в латинских (и италийских) формах сослагательного наклонения тождественно с -ê- изъявительного наклонения глаголов вроде flêre, 1 л. мн. flêmus, valêre, 2 л. ед. valês и т. д.

Некоторые формы сослагательного наклонения, имевшие значение будущего времени, дали начало формам, принимаемым в описательных грамматиках отдельных языков за будущее. Так, латинские формы будущего времени, вроде ero, viderõ, в сущности, восходят к древним формам сослагательного наклонения. Некоторые отдельные индоевропейские языки совсем или почти совсем утратили сослагательное наклонение. К первым принадлежит армянский язык, ко вторым германские и балтийско-славянские языки, в которых от него остались только незначительные обломки. В славянском остатком сослагательного наклонения может быть форма 1 лица единственного числа настоящего времени у тематических глаголов: бєрѫ, вєзѫ от индоевр. *bher-â-m, *vegh-â-m. Бругман («Grundriss der vergl. Grammatik», т. II, § 929) высказывает предположение, что подобные формы были первичными формами сослагательного наклонения со значением будущего времени, которые вытеснили древние формы 1 лица единственного числа изъявительного наклонения на -ô (индоевр. *bherô, лат. ferô, греч. φέρω) сначала у глаголов совершенного вида. Кроме того, под именем сослагательного наклонения в отдельных индоевропейских языках известен ряд новообразований, обладающих значением сослагательного наклонения. К ним принадлежат сослагательное наклонение прошедшего несовершенного, совершенного и давно прошедшего в латинском, так называемое условное наклонение в славянских языках, к которому сводятся формы и так называемого сослагательного наклонения и в русском языке.

В русском языке

У глаголов в сослагательном наклонении нет морфологических показателей времени и лица. Время указывается лексическими средствами (вчера, сейчас, на следующей неделе, и т. д.) или ситуацией. Лицо указывается с помощью личных местоимений.

Сослагательное наклонение образуется с помощью сочетания глагола в прошедшем времени с неизменяемой частицей бы или в сочетании частицы бы с неопределенной формой глагола (инфинитив). В сложных предложениях частица бы может быть частью союза чтобы.

В культуре

Существует фразеологизм: «История не терпит сослагательного наклонения». Имеется в виду то, что при оценке исторических процессов некорректно употреблять фразы наподобие: «Если бы А. Македонский не дошёл до Индии, то он бы…», так как история пошла так, как она пошла, а всё остальное — безосновательные спекуляции. Следует отличать от «альтернативной истории» как жанра фантастики.

См. также

• Условное наклонение
• Желательное наклонение
• Модальность (лингвистика)
• Наклонение (лингвистика)
• [www.youtube.com/watch?v=nS-XcVB7KIY Иван Илиев - Болгарский конъюнктив (лекция)]

Литература

• Moulton, «The Suffix of the Subjunctive», в «American Journal of Philology» (т. X);
• Bartholomae, «Indisch ai in den Medialausg ängen des Coiyunctivs» («Kuhn’s Zeitschr. für vergl. Sprachforschung», т. XXVII);
• J. Paech, «De vetere coniunctivi Graeci formatione» (Бреславль, 1861);
• H. Stier, «Bildung des Conjunctivs bei Homer» («Curtius’Studien etc.», т. II);
• Thurneysen, «Der italokeltische Conjunctiv mit a» («Bezzenberger’s Beiträge für die Kunde der indogerm. Sprachen», т. VIII);
• Bréal, «Un mot sur les subjonctifs latins en am» («Mémoires de la Société de Linguistique», т. VI);
• L. Job, «Le subjonctif latin en -am» (там же);
• V. Henry, «Esquisses morphologiques. III: Le subjonctif latin» (Дуэ, 1885);
• G. Curtius, «Der latein. Conjunctiv des Imperfects» (его же «Studien» etc., т. VIII). Синтаксические отношения рассматривают:
• Delbruck, «Ueber den Gebrauch des Konjunktivs und Optativs im Sanskrit und Griechischen» («Syntaktische Forschungen», I, Галле, 1871);
• W. G. Hale, «The anticipatory Subjunctive in Greek and Latin» («Studies in classical Philology», Чикаго, 1894, т. I);
• Burckhardt, «Der Gebrauch des Konjunktivs bei Ulfilas» (Grimma, 1872) и т. д.

Отрывок, характеризующий Сослагательное наклонение

«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.