Кон, Игорь Семёнович

Игорь Семёнович Кон
Дата рождения:	21 мая 1928(1928-05-21)
Место рождения:	Ленинград
Дата смерти:	27 апреля 2011(2011-04-27) (82 года)
Место смерти:	Москва, Россия
Страна:	СССР СССР→Россия Россия
Научная сфера:	история, философия, социология, психология, сексология
Место работы:	ВГПИ, ЛХФИ, ЛГУ, ИКСИ АН СССР, ИОН при ЦК КПСС, ИЭА РАН, НИУ ВШЭ
Учёная степень:	кандидат исторических наук (1950) доктор философских наук (1960)
Учёное звание:	профессор (1963), академик АПН СССР (1989), академик РАО (1993)
Альма-матер:	ЛГПИ им. А. И. Герцена
Научный руководитель:	Г. Р. Левин
Известные ученики:	С. И. Голод, И. А. Голосенко, А. Б. Гофман, С. Н. Иконникова, М. А. Киссель, В. С. Магун, Р. П. Шпакова
Известен как:	один из родоначальников российской социологии
Награды и премии:	Золотая медаль ВАС
Сайт:	[sexology.narod.ru y.narod.ru]

И́горь Семёнович Кон (21 мая 1928, Ленинград, СССР — 27 апреля 2011, Москва, Россия) — советский и российский социолог, антрополог, философ, сексолог. Один из основателей современной российской социологической школы, популяризатор науки и просветитель.

Кандидат исторических и философских наук (1950), доктор философских наук (1960), профессор (1963), академик Российской академии образования (1989), почётный профессор Корнелльского университета (1989) и Университета Суррея (1992). Награждён Золотой медалью Всемирной сексологической ассоциации за выдающийся вклад в сексологию и сексуальное здоровье, а также медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» второй степени.

Ответственный редактор ряда коллективных трудов и серийных изданий («Словарь по этике», «Этнография детства» и др.), автор статей в БСЭ, БМЭ и БРЭ. Член ряда международных научных сообществ, среди которых Международная социологическая ассоциация, Международная академия сексологических исследований, Европейская ассоциация экспериментальной социальной психологии, Германское общество сексологических исследований и другие, а также редакционных советов ряда научных изданий — в том числе журналов «Человек», «Гендерные исследования», «Андрология и генитальная хирургия», Archives of Sexual Behavior, Zeitschrift fur Sexualforschung, Journal of Homosexuality, Journal of the History of Sexuality, Childhood, Current Sociology, Sexualities, Men and Masculinities и других.

Биография

Игорь Семёнович Кон родился 21 мая 1928 года в Ленинграде в семье врача. Рос в неполной семье, отец (врач-рентгенолог по профессии) лишь иногда навещал их с матерью, но долгое время скрывал от маленького Игоря факт своего отцовства. Несмотря на трудности предвоенного времени, Игорь Кон воспринимал свои детские годы как счастливые, беззаботность которых, впрочем, оборвалась с началом Великой Отечественной войны. Осенью 1941 года его мать как медсестру отправили сопровождать эшелон эвакуированных в Чувашию, вместе с ней в эвакуацию отправился и Игорь. Как впоследствии вспоминал сам Игорь Семёнович, «мы собирались через месяц вернуться, даже не взяли с собой тёплых вещей, а застряли в Мариинском посаде на три года». Там же в эвакуации Игорь Кон сдал экстерном экзамены за старшие классы, после чего в 15 лет стал студентом истфака.

В 1944 году семья Кон вернулась в Ленинград, и будущий учёный продолжил получение высшего образования на историческом факультете Ленинградского педагогического института имени А. И. Герцена, а затем — в двух аспирантурах, по новой истории и по философии. Кон подготовил и третью, юридическую, диссертацию по правосознанию, но защищать её не стал, наткнувшись на непонимание со стороны учёного совета, который видел в защите двух диссертаций рекордсменство и подрыв идеи присуждения учёных степеней.

После окончания аспирантуры Кон был направлен в Вологодский педагогический институт (1950—1952), где он помимо шести разных лекционных курсов читал множество лекций в системе партийного просвещения.

Уволившись из Вологодского пединститута по собственному желанию на основании решения врачебной комиссии, переехал в Ленинград, где в течение 9 месяцев не мог найти работу, по его собственному свидетельству, по причине фамилии и беспартийности. Затем с 1953 года по 1956 год Кон проработал на полставки в Ленинградском химико-фармацевтическом институте, а затем — на философском факультете ЛГУ (1956—1967). Вступил в КПСС. О работе в ЛГУ позже Игорь Семёнович будет вспоминать: «… Это было моё настоящее место и призвание, я любил студентов и преподавательскую работу».

В 1968 году Кон принял приглашение Г. В. Осипова работать в Институте конкретных социальных исследований АН СССР (1968—1972). В ИКСИ он сначала заведовал сектором социологии личности и участвовал в выработке программы исследования «Личность и ценностные ориентации», а затем, после того, как эту работу возглавил В. А. Ядов, Кон создал отдел истории социологии, но из-за конфронтаций с новым директором, М. Н. Руткевичем, и постоянных ограничений в работе он принял решение покинуть ИКСИ. В своих воспоминаниях он писал: «Лично я за заведование отделом не держался и был бы вполне удовлетворен местом старшего научного сотрудника в Ленинградских секторах. Но когда Руткевич издал приказ о преобразовании моего отдела, даже не поговорив со мной, я сразу решил уйти… Моя работа в ИКСИ продолжалась всего 4 года, с 1968 по 1972, и формально, по числу публикаций, это были самые непродуктивные годы в моей жизни: ни одной большой книги (если не считать ранее подготовленных расширенных немецких изданий „Позитивизма в социологии“ и „Социологии личности“) и всего полтора десятка статей, большая часть из которых не имела к моей плановой работе никакого отношения. В идеологически заблокированном институте просто невозможно было что-либо реализовать. Тем не менее этот этап оставил заметный след в моей жизни».

После увольнения из ИКСИ Кон перешёл на работу в Институт общественных наук при ЦК КПСС (1972—1974), а спустя два года стал работать в секторах Института философии. Однако в 1975 году в результате укрепления на основе нескольких мелких секторов Института философии был создан Институт социально-экономических проблем (ИСЭП), который должен был заниматься изучением советского образа жизни. Кон вновь принимает решение оставить рабочее место, и в 1975 году он становится главным научным сотрудником ленинградского отдела Института этнографии АН СССР. Как вспоминал учёный, академик Ю. В. Бромлей, директор института, хотел, чтобы Кон занялся актуальными проблемами национального характера и этнической психологии, но Игорь Семёнович предпочёл взять сугубо академическую тему — этнографию детства, понимая, что серьёзная, честная работа по заданной Бромлеем тематике в СССР нереальна. В этот период Кон продолжает научную работу, читает лекции за границей (в странах соцлагеря), но вместе с тем постепенно отдаляется от научной элиты, воспринимается в качестве «чужака» как среди социологов, так и философов.

В 1985 году Игорь Семёнович покидает Ленинград и переезжает в Москву. В конце 1980-х — 1990-х годах он побывал с лекциями и в целях научной работы во многих университетах и научных центрах Западной Европы и Америки. 27 января 1989 года его избрали действительным членом Академии педагогических наук СССР по Отделению психологии.

События 1991 года Кон встретил за границей, на родину учёный вернулся лишь два года спустя. Последующие 20 лет Игорь Семёнович продолжал читать публичные лекции и писать книги, главное внимание уделяя эмпирическому исследованию сексуального поведения подростков, а также популяризации сексологических знаний.

Игорь Семёнович Кон скоропостижно скончался в Москве на 83-м году жизни в итоге быстро прогрессирующей болезни. Прощание с учёным состоялось утром 1 мая 2011 года в ритуальном зале московской городской клинической больницы № 64. Согласно завещанию его прах должен был быть развеян. Радиостанция «Эхо Москвы» сообщила, что организаторы похорон приняли решение часть праха покойного развеять над рекой Невой, а часть всё же захоронить в могиле матери академика.

Научная деятельность

За почти полвека научной деятельности Игорь Семёнович Кон успел внести весомый вклад в различные области научной деятельности: философия и методология истории, история социологии, этика, социальная психология и психология развития, теория личности, антропология и социология детства и юности, социология молодёжи, сексология, гендерные исследования. Историк Лев Клейн, долгие годы друживший с Коном, дал такую характеристику многопрофильности научных исследований Игоря Семёновича:

Сначала его друзья знали, что он многообещающий философ, потом что историк философии, затем на первый план выступил социолог, позже он оказался психологом, потом проявились его другие ипостаси — то ли культур-антрополог, то ли сексолог. И, наконец, стало ясно, что Кон — это ЯВЛЕНИЕ советской, а затем российской общественной и культурной жизни. Как исследователь он не сделал принципиальных новых открытий. Всё, чему он учил, в мировой науке открыто давно. Но это не делает его истины более приемлемыми у нас. Роль Игоря Кона была в другом. Он ставил новые проблемы для отечественной науки (открывал закрытые проблемы — гендер, секс, воспитание личности, свобода совести, гражданские права), прорабатывал колоссальный объем материала, выяснял истину и далее отстаивал эту истину с принципиальностью и несгибаемостью. В условиях нашей страны, с её причудливой смесью марксистских догм и средневекового клерикализма, коррумпированной науки и суеверий, для этого требовались огромные знания, постоянный труд и мужество.

И. С. Кон являлся автором более чем 60 книг и 300 статей (его работы переведены на множество иностранных языков), он также являлся основателем ряда новых направлений в российском обществоведении.

История, философия и философия истории

Первой публикацией, принесшей Кону всесоюзную профессиональную известность, была статья «Наука как форма общественного сознания» (1951), напечатанная в журнале «Вопросы философии». Как вспоминал сам учёный, «статья была стопроцентно догматической (главным аргументом было толкование сталинских цитат), но одновременно — невероятно смелой, в ней утверждалась — подумать только! — ненадстроечность, неклассовость и беспартийность естественных (хотя, конечно, не общественных) наук. Для учёных-естественников, которых регулярно подвергали идеологическим проработкам, это был подарок». Кон увлечённо занимался самостоятельным изучением проблем философии истории, но, как впоследствии признавался сам, все его работы того времени были насквозь идеологизированными.

Выдержанной в канонах советской науки были и докторская диссертация «Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли» (1959). Опубликованная монография под тем же названием, «несмотря на её крайнюю примитивность», была замечена на Западе, и не только марксистами. Рецензент «American Historical Review» отметил, что, вопреки пропагандистскому названию, это серьёзная книга, «первая советская работа такого рода», достоинствами которой являются «широкая начитанность, обычно добросовестное изложение критикуемых идей и ясный стиль изложения». Вместе с тем рецензент отмечал явную ангажированность автора. Обстоятельную разгромную рецензию на данную работу представил и английский историк Джеффри Барраклаф, что впрочем не помешало ему пригласить молодого ленинградского учёного участвовать в подготовке главы «История» для международного исследования «Main trends of research in the social and human sciences» («Главные тенденции развития общественных и гуманитарных наук») под эгидой ЮНЕСКО.

В своей книге воспоминаний Кон отмечал, что наиболее неожиданной оказалась реакция Раймона Арона — одного из крупнейших французских философов, специалиста в области философии истории: «… из-за его открытого антикоммунизма моя трактовка его концепции была, мягко говоря, далека от объективности и даже элементарной вежливости. Тем не менее Арон увидел в моей книге нечто заслуживающее внимания и пригласил меня на важный междисциплинарный симпозиум „Историк между этнологом и культурологом“, куда меня, разумеется, не пустили. Французский социолог Виктор Каради рассказывал мне много лет спустя, что Арон очень сожалел об этом. Когда после симпозиума его спросили, доволен ли он его результатами, он сказал: „В общем, все прошло хорошо, но я огорчен тем, что не удалось встретиться с Коном, это была моя главная цель“».

После публикации монографии Кон зарекомендовал себя как один из ведущих специалистов по так называемой «критике буржуазной философии и социологии». Как вспоминал Игорь Семёнович, критика буржуазной философии была единственным способом познакомить советского читателя с этой философией. Помимо упоминания концепций западных учёных в свои работах Кон способствовал русским переводам лучших зарубежных книг. В 1969 году под грифом Института всеобщей истории АН СССР он выпустил сборник переводных статей «Современные тенденции в буржуазной философии и методологии истории». В 1977 году он представил к печати обновлённый сборник «Философия и методология истории», который из-за анонимного доноса выпустили с грифом «для научных библиотек».

История социологии

Со временем от изучения философских проблем Кон перешёл к конкретно-прикладным исследованиям. В своих мемуарах учёный писал: «Дело было не столько в недостатке философской культуры (знания — дело наживное), сколько в отсутствии философского склада мышления. Настоящий философ должен быть либо метафизиком, либо аналитиком. У меня не было вкуса ни к тому, ни к другому. Философские проблемы интересовали меня лишь в той мере, в какой их можно было заземлить и проверить на конкретном общественно-научном материале». Поскольку в это же время в СССР стали появляться первые эмпирические социсследования, а также по той причине, что социология тесно сопряжена с философией истории, Игорь Семёнович постепенно стал всё более углубляться в изучение социологии, которая в Советском Союзе мыслилась не как самостоятельная дисциплина, а как ветвь философии.

Поскольку никакая наука, по выражению Кона, немыслима без её истории, то первым делом Игорь Семёнович решил восполнить этот пробел в советском наукознании и написал монографию «Позитивизм в социологии» (1964). Под его руководством также был выпущен коллективный труд «История буржуазной социологии XIX — начала ХХ века» (1979). Две эти книги были первыми советскими учебными пособиями по курсу истории социологии. Положительный отзыв на «Позитивизм в социологии» в личной переписке дал Кону и Питирим Сорокин — известный русско-американский социолог. Кон был инициатором создания и первым президентом, а затем вице-президентом (1970—1982) Исследовательского комитета по истории социологии Международной социологической ассоциации.

Этнопсихология

В 1964 году Игорь Семёнович начинает сотрудничество с журналом «Новый мир», главным редактором которого в то время был Александр Твардовский. В своей первой статье, «Психология предрассудка», он впервые в советской печати рассматривал вопрос о природе, социальных истоках и психологических механизмах антисемитизма и вообще этнических предубеждений. Как вспоминал Кон, «статья имела огромный резонанс. Её сразу же перевели на несколько иностранных языков. Хотя об СССР там ничего не говорилось, социально-психологический анализ истоков антисемитизма был проведён достаточно корректно и четко». Своё развитие проблема национальных характеров получила в последующих работах Игоря Семёновича, опубликованных в журнале «Иностранная литература» (1968, № 9) и в сборнике «История и психология» (1971). Статьи Кона об этнических стереотипах и национальном характере сыграли важную роль в становлении отечественной этнопсихологии.

Личность и общение

Центральным научным проектом Кона много лет была теория личности. Одной из первых работ на эту тему стала статья в журнале «Коммунист». Как вспоминал Кон: «Мои первые публикации на эту тему начались самым постыдным образом, заказной статьей о всестороннем развитии личности при социализме в журнале „Коммунист“ (1954, № 8), в которой не было ни единого живого слова, сплошной пропагандистский вздор. В то время мне даже не приходило в голову, что систему фраз можно как-то сопоставлять с действительностью».

Выросшая на основе общеуниверситетского лекционного курса и удостоенная первой премии Советской социологической ассоциации книга «Социология личности» (1967) была одной из самых читаемых социологических книг в 1960-70-х годах и положила начало соответствующему разделу отечественной социологии. Сразу же появилось 6 её переводов. На неё было много положительных рецензий.

После разгрома «Пражской весны» и крушения иллюзии относительно возможности прогрессивного саморазвития советского «реального социализма» Кон сознательно пошёл по пути психологизации личностной проблематики, сконцентрировав внимание на внутренних механизмах человеческого «Я» и на том, как процессы самосознания модифицируются в сравнительно-исторической и кросс-культурной перспективе, а также в процессе индивидуального развития личности. Этому посвящены книги «Открытие Я» (1978) и «В поисках себя» (1984) и ряд журнальных статей.

Социально-возрастные процессы

Начиная со статьи «Юность как социальная проблема» (1965) Кон внёс важный вклад в социологию молодёжи и психологию развития. Его работы о «студенческой революции» 1960-х годов позволяли глубже понять природу молодёжного движения и найти параллели с процессами, происходившими в СССР. В отличие от большинства отечественных исследователей, рассматривавших молодёжную культуру только как форму девиантного поведения, криминогенную по своей сути, Кон, опираясь на историко-антропологические данные и понимание юности как особой фазы жизни, подчеркивал закономерность появления молодёжной субкультуры, отличной от общепринятой во взрослом обществе, выводя отсюда необходимость диалогического подхода к молодёжи.

Из социологии молодёжи были прямые выходы в психологию развития. В учебном пособии «Психология юношеского возраста» процессы развития и социализации юношества впервые в послевоенной советской литературе были рассмотрены в широкой социально-исторической и междисциплинарной перспективе, с учётом новейших лонгитюдных исследований и психологии жизненного пути, обобщены и систематизированы данные о развитии самосознания, эволюции образа «Я», структуры общения, общества сверстников и юношеской субкультуры; в книге впервые всерьёз говорилось об особенностях развития мальчиков и девочек и сексуальном поведении советских школьников. Хорошо принятая научно-педагогической общественностью книга (4 издания, 1979 −1989, общий тираж 1,5 млн экземпляров) стала настольной для двух поколений учителей и родителей.

Этнография детства

В Институте этнографии Кон основал новую для советской науки субдисциплину культурной антропологии, которую он назвал этнографией детства. Она реализована в виде серии коллективных трудов по этнографии детства и авторской монографии «Ребенок и общество» (1988, второе испр. изд. — 2003). Сравнительно-историческое изучение возрастных категорий, гендерно-возрастного символизма, особенностей культуры детства и процессов социализации детей в разных человеческих обществах имеет не только теоретический интерес, но и важное прикладное значение. Кон первым познакомил советских учёных с концепциями детства Ф. Арьеса и Л. Демоса, статистическими кросс-культурными исследованиями, опубликовал сборник работ Маргарет Мид «Культура и мир детства» (1988). Эти работы получили высокую оценку специалистов и по сей день часто цитируются.

Пол и сексуальность

В середине 1960-х Кон заинтересовался социологией сексуальности, а затем и методологическими вопросами сексологии. В СССР это была абсолютно запретная тема. Впоследствии Игорь Семёнович вспоминал, что «поворот от социологии сексуального поведения к теоретико-методологическим проблемам сексологии как междисциплинарной отрасли знания был связан с подготовкой третьего издания Большой Советской Энциклопедии», в которой он был научным консультантом и в которой впервые должны были появиться статьи «Сексология» и «Сексопатология». «Поскольку эта проблематика давалась на страницах БСЭ впервые, мне пришлось задуматься о месте сексологии среди прочих научных дисциплин, причем не только медицинских», — вспоминал Кон.

Книга «Введение в сексологию», первоначально изданная в Венгрии (1981), ГДР и ФРГ (1985), несмотря на поддержку ведущих советских биологов и обществоведов, включая два института Академии наук, десять лет распространялась в самиздате и вышла на русском только в 1988 году (издательство «Медицина»). В этой книге впервые было обосновано существование сексологии не как частной медицинской субдисциплины, а как междисциплинарной области знания, которая не может развиваться без участия общественных и гуманитарных наук. Эта точка зрения была принята советской научной общественностью. В числе поддержавших книгу учёных-гуманитариев были видные антропологи и этнографы (В. П. Алексеев, С. А. Арутюнов, А. Г. Козинцев, Б. Н. Путилов, Ю. И. Семёнов, С. А. Токарев, А. М. Хазанов), философы (В. Ж. Келле) и социологи (В. А. Ядов, Б. М. Фирсов). Столь же дружелюбны и внимательны были биологи (В. Г. Кассиль, Е. М. Крепс, П. В. Симонов) и медики (А. М. Свядощ, Г. С. Васильченко, З. В. Рожановская, А. И. Белкин, Л. И. Спивак, В. Е. Каган). После издания книга получила преимущественно положительные отзывы. Известный американский культуролог Даниэль Ранкур-Лаферрьер оценил её как «веху в истории сексологии», подчеркнув, что это книга не о «сексе в СССР», а широкое исследование междисциплинарной отрасли знания. «Теперь, с появлением книги Кона (и предположив, что гласность выживет), можно надеяться, что сексологические исследования в Советском Союзе имеют будущее», — писал он.

Медицинские сексологи прямо связывают возникновение в России сексологии как науки со статьями Кона в «Вопросах философии» и Большой медицинской энциклопедии. Для Кона эта работа была прежде всего науковедческой, его интересовало, как на стыке нескольких разных дисциплин формируется новая область знания. Но для широкой публики, в том числе профессиональной, «Введение в сексологию» стало важнейшим источником знаний о сексуальности как таковой, что побудило автора продолжить работу в этом направлении, тем более, что крушение советской власти поставило перед обществом много новых острых проблем.

Как социолога Кона интересовали прежде всего социальные проблемы, связанные с сексуальным поведением. В 1993—1997 годах В. Червяковым, В. Д. Шапиро и другими сотрудниками Кона, при его непосредственном участии, были проведены три крупных анкетных исследования, которые бесспорно показали, что тенденции развития подростковой сексуальности в России — те же, что и в странах Запада (снижение возраста сексуального дебюта, отделение сексуальной активности не только от матримониальных планов, но и от любви, усиление гедонистической мотивации, уменьшение гендерных различий и т. д.), и чреваты теми же опасностями (нежелательные беременности, аборты, инфекции, передающиеся половым путём, включая ВИЧ) и т. д. Чтобы глубже понять эти процессы и вписать их в определённый культурно-исторический контекст, Кон написал монографию «Сексуальная культура в России» (1997, 2 доп. изд. 2005) — первое обобщающее исследование одного из самых закрытых аспектов русской истории.

Желая минимизировать отрицательные последствия сексуальной революции, Кон писал о негативных последствиях абортов, опубликовал несколько популярных книг и вузовских учебных пособий по сексологии. В интервью Кона журналу «Огонёк» (июль 1988 года) впервые в советской печати были раскрыты социально-психологические аспекты эпидемии ВИЧ и было подчёркнуто, что главным направлением борьбы с ней должна быть профилактика.

Одним из первых в России он обратил внимание на опасность сексуального насилия и сексуальных посягательств на детей в частности, инициировал создание телефонной службы доверия. Начиная с 1966 года, Кон энергично доказывал необходимость введения в России, по примеру западных стран, сексуального образования подростков, а также опубликовал несколько популярных книг и вузовских учебных пособий по сексологии («Вкус запретного плода. Сексология для всех» (1997), «Введение в сексологию» (1999) и «Сексология. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений» (2004)). В 2005 году Всемирная ассоциация сексуального здоровья удостоила его Золотой медали за выдающийся вклад в сексологию и сексуальное здоровье.

Гомосексуальность

В начале 1980-х годов Игорь Кон одним из первых пытался поставить вопрос об отмене уголовного преследования гомосексуальности. Однако его инициатива наталкивалась на непонимание и противостояние как учёных, в том числе медиков, так и властей.

Его первая монография о гомосексуальности («Лики и маски однополой любви», 2-е изд. 2003) «пробила» в России запрещённую тематику. Книга обобщает современные данные об однополой любви не только с позиций биологии и медицины, но и с точки зрения общественных и гуманитарных наук. Автор рассматривает различные теории гомосексуальности, историю и этнографию однополых отношений у народов мира, психологические особенности однополой любви, проблемы однополых браков, этапы её декриминализации и депатологизации и так далее. Подробно освещается также история и положение «инаколюбящих» в России. Книга получила положительные отзывы специалистов. Однополой любви и гомофобии Кон также посвятил ряд научных и публицистических статей, в том числе — в профессиональных медицинских журналах, где привыкли воспринимать геев исключительно как пациентов.

Когда в 2005—2006 годах гомофобия стала приобретать размах в России, Игорь Кон специально занялся её изучением. В статье «Секс и меньшинства. Как гомофобия становится ксенофобией» он высказал мнение, что гомофобия органически связана с другими формами советско-русской ксенофобии, а в статье «Гомофобия как лакмусовая бумажка российской демократии» провёл систематический анализ российских опросов общественного мнения, описал особенности российской политической (в отличие от бытовой, трайбалистской) гомофобии, показал, что она не вытекает из личного опыта россиян, и какую опасность она для них представляет.

Игорь Кон активно поддерживал российское правозащитное ЛГБТ-движение. В 1991 году он выступил в газете «Аргументы и факты» в пользу юридического признания первых лесбигеевских правозащитных организаций. В 1995 году он поддержал требования о регистрации лесбигеевской национальной организации «Треугольник». В 2009 году Кон выступал в качестве жюри ЛГБТ-кинофестиваля «Бок о Бок». В 2010 году он защищал в суде архангельскую ЛГБТ-организацию «Ракурс». Игорь Кон принимал участия в различных круглых столах и заявлениях, посвящённых защите прав человека в отношении гомосексуалов.

Гендерные исследования

В начале 2000-х годов Кон перешёл от сексологических проблем к гендерным. С 1999 года в центре научных интересов Кона стоял глобальный проект «Мужчина в меняющемся мире». Это попытка на конкретно-научном материале проследить, как нормативный канон маскулинности и реальные (или приписываемые им) психические черты мужчин трансформируются в мире, в котором привычная мужская гегемония становится проблематичной, и каковы особенности протекания этих процессов в России. Общие выводы проекта изложены в одноимённой книге, а их проекция на психологию развития — в книге «Мальчик — отец мужчины» (2009), содержащей не только очерк исторической антропологии мальчишества, но и обобщение новейших научных данных по таким актуальным, но плохо исследованным сюжетам, как совместное и раздельное обучение, школьное насилие (буллинг и хейзинг), причины неодинаковой успеваемости мальчиков и девочек, истоки и следствия мальчишеской агрессивности и политического экстремизма, явные и скрытые эффекты силового соревновательного спорта и тому подобное.

Просветительская деятельность по проблеме насилия над детьми

Едва ли не первой в стране тревожной публикацией на эту тему была статья И. С. Кона «Осторожно: дети. Жертва сексуальной агрессии — ребёнок» в самой многотиражной советской газете «Труд» (1991). В его первой (и единственной в то время) массовой книге по сексологии «Вкус запретного плода» (1992, 1997) совращению детей и подростков посвящён специальный параграф, который был затем помещен в Интернет. Сайт «Национальный узел Интернет-безопасности в России» называет его в числе двух первых отечественных интернет-публикаций по данному вопросу.

В 1997 году, по просьбе Ассоциации детских психиатров, Кон выступал на Всероссийской конференции «Дети России: насилие и защита» с докладом «Совращение детей и сексуальное насилие в междисциплинарной перспективе», который был затем опубликован параллельно в двух научных журналах, «Социальная и клиническая психиатрия» и «Педагогика». В конце 1980-х положительно оценивали работы Кона, в частности «этнографический подход Кона к развитию ребёнка», американский психолог Ян Вальсинер и Г. А. Комарова.

Происшествия

В январе 2001 года во время публичной лекции в МГУ в Кона бросили тортом. Группу молодых людей выдворили из зала только с помощью милиции, после чего лекция была продолжена и закончилась аплодисментами аудитории. После этого выступления под дверь квартиры И. С. Кона положили муляж взрывного устройства и угрожали убийством. «На той лекции торжествовало какое-то мракобесие, было видно, что специально организованные люди свистели, топали, я реально боялся за Игоря Семеновича, — вспоминает один из учеников Кона, сексолог, психотерапевт Евгений Кульгавчук. — После лекции мы вместе ехали в машине, и меня поразило, с каким спокойствием и достоинством держался Игорь Семенович. Он с легкой грустью сказал буквально два слова о произошедшем и тут же переключился на научные темы. О них он говорил с жаром, увлеченно, воодушевленно». Впрочем, запугиваниям учёный не поддался, а изучение истории сексуальной контрреволюции, по его мнению, не менее интересно и поучительно, чем история советской сексофобии и беспредела 1990-х годов.

В октябре 2009 года группа националистов во главе с Романом Зенцовым попыталась сорвать презентацию книги учёного «Мальчик — отец мужчины», проходящую в рамках ЛГБТ-кинофестиваля «Бок о Бок», где Кон также выступал в качестве члена жюри.

Личность

По воспоминаниям друзей и современников Игорь Семёнович Кон отличался спокойным, сдержанным характером и вёл простой, почти аскетический образ жизни. Большую часть жизни прожил с матерью, а после её смерти в 1989 году жил один. Социолог Александр Гофман вспоминал: «…он в значительной мере и в ряде отношений был одиноким человеком. Но, опять-таки, это было „одиночество в миру“, так как этот одинокий человек был целиком открыт миру; его всегда глубоко волновало и заботило всё, что в нём происходит. Волновало и интересовало и как учёного, и как человека. Он не был анахоретом, любил общение, особенно с молодёжью и детьми, конечно, в свободное от работы время. Он любил путешествовать, по России и за её пределами, в молодости летом часто ходил в походы».

В своих мемуарах Кон отмечал, что в молодости увлекался оперой, но после посещения хореографического училища, куда был направлен для разбирательства происшествия по партийной линии, его вкусы изменились в сторону балета. Игорь Семёнович был большим знатоком живописи, часто использовал картины известных мастеров для иллюстрации своих популярных книг, особенно любил французских импрессионистов.

Всю жизнь Кон страдал от врожденного астигматизма и сильного разноглазия, семь диоптрий разницы. Вдаль он видел только левым глазом, а читал одним правым. Тем не менее в любых очках и без оных у него сохранялось бинокулярное зрение. В остальном Игорь Семёнович оставался исключительно здоровым человеком, вплоть до самой смерти сохранял ясный ум и чувство юмора.

Награды и премии

• Медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.
• Золотая медаль Всемирной ассоциации сексуального здоровья.
• Серебряная медаль РАН имени Питирима Сорокина.

Оценки деятельности

Как отмечал после смерти учёного социолог Владимир Ядов,

Игорь Кон создал свою научную школу и внёс неоценимый вклад в подготовку и воспитание нескольких поколений социальных исследователей, целый ряд которых являются сегодня видными учеными. Он остаётся в нашей памяти не только как выдающийся учёный, но и как истинный патриот своей Родины, который с достоинством представлял отечественную науку за её рубежами. Игорь Семёнович прожил нелёгкую жизнь свободомыслящего учёного, преследуемого разного рода «патриотами», которые протестовали против его позиции в области полового воспитания юношества вплоть до актов агрессии.

Другой видный российский социолог, Лев Гудков, подчёркивал:

Его просто временами травили, на его публичных выступлениях его оскорбляли, всякого рода демонстрации устраивали против него. Кон относился к этому в высшей степени достойно и терпеливо, понимая, что люди, с которыми он имеет дело, нуждаются в таком просвещении и длительном воспитании.

К этой точке зрения присоединился и политик Леонид Гозман:

Он был смелым человеком. Это он первым у нас написал о том, что гомосексуализм — не «извращение», а особенность, что гомосексуалистов нельзя преследовать. Он заранее знал, что реакция будет предсказуемой… Он пошел на это сознательно, понимая, что ничего кроме неприятностей, разработка этой темы лично ему не принесет. Он знал, что лучше него об этом никто не напишет, а писать надо.

Обращение Кона в 1990—2000-х годах к работам сексологической тематики, в частности к тематике гомосексуальности и проблеме полового воспитания, вызвало у некоторой части общества резко критическую реакцию, распространяемую затем и на другие его работы.

Критика началась также в связи с проектом сексуального образования российских школьников, руководство которым ему приписали, хотя, по словам Кона, весь 1996 год он провёл за рубежом, участвовал лишь в подготовке социологического мониторинга, никаких программ не читал, а по возвращении в Москву оценил проект как научно и политически неподготовленный. В адрес И. С. Кона прозвучали обвинения в «пропаганде педофилии и гомосексуализма», подрыве традиционных духовных ценностей и духовном растлении.

В подписанном тремя учёными 14 мая 2002 года «Комплексном заключении по содержанию, направленности и фактическому значению публикаций И. С. Кона» было заявлено, что проанализированные в нём семь работ академика никакого отношения к науке не имеют, а сам он являлся во времена СССР коммунистическим пропагандистом. И. С. Кон называется «этнокультурным содомитом». По мнению авторов заключения, публикации Кона направлены, в частности, на пропаганду в российском обществе половых извращений, декриминализацию в общественном сознании педофилии, преступлений на сексуальной почве. «В целом публичную деятельность И. С. Кона, по существу, можно считать активно ведущейся информационно-психологической войной, преступной деятельностью, направленной против детей и молодёжи, против традиционных духовных ценностей России, против общественной морали и важнейших социальных институтов в российском обществе». Авторами письма выступили доктор филологических наук В. Ю. Троицкий, доктор юридических наук М. Н. Кузнецов из Российской академии государственной службы при Президенте России, доктор биологических наук А. А. Прозоров.

Когда стало известно, что И. С. Кон умер, наиболее радикальным образом выступил один из высокопоставленных представителей иерархии Русской православной церкви протоиерей Димитрий (Смирнов), назвавший учёного «великим проповедником гомосексуализма и педофилии», «выдающимся педофилом и педерастом», начавшим «пропаганду Содома и Гоморры», и по поводу его кончины выразил «глубокое удовлетворение», по его мнению, от лица всех верующих:

… И вот сегодня, в этот пасхальный день, Господь освободил нас от того, чтобы быть согражданами этого человека. Поэтому, несмотря на то, что прогрессивное человечество и скорбит, но я думаю, все религиозные люди в нашей стране (и христиане, и мусульмане, и иудеи), восприняли эту весть с чувством глубокого … удовлетворения».

Размещённый в сети Интернет видеоролик с обращением священнослужителя вызвал волну возмущения в блогах. Многие, в частности, выражали недоумение в связи с тем, что в это же время другой официальный представитель церкви сообщил, что РПЦ не приветствует ликование по поводу смерти террориста Усамы бин Ладена. Ряд учёных и деятелей культуры выразили свой протест в связи с подобными заявлениями — в частности, было опубликовано «Письмо в защиту памяти Игоря Семеновича Кона», подписанное, среди прочих, В. М. Воронковым, И. В. Саморуковой, Г. М. Дашевским. Писатель и активист ЛГБТ-движения Андрей Дитцель в эфире «Радио Свободы», посвящённом памяти И. С. Кона, высказываясь по этому поводу, отметил, что учёный уделял много внимания проблеме суицидов среди гомосексуальных подростков и многих спас от самоубийства. «За одно это он мог бы быть, пожалуй, канонизирован», — выразился писатель, возмущаясь оскорбительной репликой протоиерея в контексте противоположной реакции РПЦ на гибель международного террориста.

Библиография

[www.igorkon.ru/biografy/80%20let%2028.php Полный список работ И. С. Кона.]

Ниже представлена избранная библиография.

Книги

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/VPoiskaxSebya/index.htm В поисках себя. Личность и её самосознание]. — М.: Политиздат, 1984. — 336 с.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/PsRanneyYunosty/index.htm Психология ранней юности]. — М.: Просвещение, 1989. — 256 с. — ISBN 5-09-001053-6.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/VkusZapretnogoPloda/index.htm Вкус запретного плода. Сексология для всех]. — М.: Семья и школа, 1997. — 464 с. — ISBN 5-88539-036-3.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/SexCulturaRussia/index.htm Клубничка на берёзке. Сексуальная культура в России]. — М.: ОГИ, 1997. — 464 с. — ISBN 5-900241-33-5.
  Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/SexCulturaRussia/index.htm Клубничка на берёзке. Сексуальная культура в России]. — 3-е изд., испр. и доп. — М.: Время, 2010. — 608 с. — ISBN 978-5-9691-0554-6.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/SocioPsyhology/index.htm Социологическая психология]. — Воронеж: МОДЭК, 1999. — 560 с. — ISBN 5-89395-106-9.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/VvedebieSexology/index.htm Введение в сексологию. Курс лекций. Учебное пособие для вузов]. — М.: Олимп, Инфра-М, 1999. — 288 с. — (Серия «Высшее образование»). — ISBN 5-7390-0817-4, ISBN 5-86225-624-5.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/PodrostokSex/index.htm Подростковая сексуальность на пороге XXI века]. — М.: Феникс+, 2001. — 208 с. — ISBN 5-9279-0025-9.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/RebenokSociety/index.htm Ребёнок и общество]. — М.: Академия, 2003. — 336 с. — (Серия «Высшее профессиональное образование»). — ISBN 5-7695-1420-5.

• Кон И. С. [de.slideshare.net/chronozaur/ss Лики и маски однополой любви: Лунный свет на заре]. — 2-е изд., перераб. и доп. — М. : ACT, 2003. — 576 с. — ISBN 5-17-015194-2.</span>
• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/ManBodyCulrure/index.htm Мужское тело в истории культуры]. — М.: Слово/Slovo, 2003. — 432 с. — ISBN 5-85050-704-3.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/Sexology/index.htm Сексология]. — М.: Академия, 2004. — 384 с. — (Серия «Высшее профессиональное образование»). — ISBN 5-7695-1679-8.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/Druzhba/index.htm Дружба]. — 4-е издание, доп. — СПб.: Питер, 2005. — 330 с. — ISBN 5-469-00180-6, ISBN 978-5-469-00180-5.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/MezhdisciplinarnyeIsseledovaniya/index.htm Междисциплинарные исследования. Социология. Психология. Сексология. Антропология]. — Ростов н/Д: Феникс, 2006. — 608 с. — (Серия «Высшее образование»). — ISBN 5-222-08626-7.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/80Let/index.htm 80 лет одиночества]. — М.: Время, 2008. — 448 с. — ISBN 978-5-9691-0324-5.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/ManWorld/index.htm Мужчина в меняющемся мире]. — М.: Время, 2009. — 496 с. — ISBN 978-5-9691-0397-9.

• Кон И. С. [www.pseudology.org/Kon/MalchikOtetsMuzgchiny/index.htm Мальчик — отец мужчины]. — М.: Время, 2009. — 704 с. — ISBN 978-5-9691-0469-3.

Статьи и другие публикации

• Кон, И. С. Психология предрассудка : О социально-психологических корнях этнических предубеждений // Новый мир. — 1966. — № 9. — C. 187–205.
• Кон, И. С. Половая мораль в свете социологии // Советская педагогика. — 1966. — № 12. — C. 64–77.
• Кон, И. С. Размышления об американской интеллигенции // Новый мир. — 1968. — № 1. — C. 175–197.
• Кон, И. С. Национальный характер — миф или реальность? // Иностранная литература. — 1968. — № 9. — С. 215–229.
• Кон, И. С. Диалектика развития наций : Ленинская теория наций и современный капитализм // Новый мир. — 1970. — № 3. — C. 133–149.
• Кон, И. С. Секс, общество, культура // Иностранная литература. — 1970. — № 1. — C. 243–255.
• Кон, И. С. Люди и роли // Новый мир. — 1970. — № 12. — С. 168–191.
• Кон, И. С. К проблеме национального характера // История и психология / Под ред. Б. Ф. Поршнева и Л. И. Анцыферовой. — М. : Наука, 1971. — С. 122–158.
• Кон, И. С. Юность как социальная проблема // Общество и молодёжь / Сост. В. Д. Кобецкий. — 2 изд., пер. и доп. — М. : Молодая гвардия, 1973. — С. 22–51.
• Кон, И. С. Психология юношеской сексуальности // Советская педагогика. — 1976. — № 5. — С. 66–75.
• Кон, И. С. Открытие «Я» : Историко-психологический этюд // Новый мир. — 1977. — № 8. — С. 176–195.
• Кон, И. С. Психология половых различий // Вопросы психологии. — 1981. — № 2. — С. 47–57.
• Кон, И. С. О социологической интерпретации сексуального поведения // Социологические исследования. — 1982. — № 2. — С. 113–122.
• Кон, И. С. Психология самостоятельности // Знание — сила. — 1985. — № 7. — С. 42–44.
• Кон, И. С. Многоликое одиночество // Знание — сила. — 1986. — № 12. — С. 40–42.
• Кон, И. С. Повседневность и нравственность // Знание — сила. — 1987. — № 6. — С. 52–56.
• Кон, И. С. Психология социальной инерции // Коммунист. — 1988. — № 1. — С. 64–75.
• Кон, И. С. Больше, чем друг : Подростки и гомосексуализм // Она. — 1997. — № 4. — С. 32–34.
• Кон, И. С. Гомоэротический взгляд и поэтика мужского тела // Митин журнал. — 1999. — № 58. — С. 215–239.
• Кон, И. С. Мужское тело как эротический объект // Человек. — 2000. — № 6. — С. 297–317.
• Кон, И. С. Гомосоциальность: Мотивы мужской дружбы // Люди лунного света. — № 1. — Май 2002. — С. 34–43.
• Кон, И. С. Трансформация сексуальности на рубеже веков // Люди лунного света. — 2002. — № 3 (Июль). — С. 38–47.
• Кон, И. С. Мужское тело и современная массовая культура // Люди лунного света. — 2002. — № 5 (Октябрь). — С. 32–41.
• Кон, И. С. Подростковая и юношеская сексуальность в России // Мир детства. — 2002. — № 4. — С. 43–56.
• Кон, И. С. О нормализации гомосексуальности // Сексология и сексопатология. — 2003. — № 2. — С. 2–12.
• Кон, И. С. Современное отцовство: мифы и проблемы // Семья и школа. — 2003. — № 4. — С. 17–20.
• Кон, И. С. Детство как социальный феномен // Журнал исследований социальной политики. — 2004. — Т. 2. — № 2. — С. 151–174.
• Кон, И. С. Инаколюбящие // Секс и жизнь. — 2004. — № 3. — С. 4–18.
• Кон, И. С. Сексуальная жизнь взрослого человека // Сексология и сексопатология. — 2005. — № 1. — С. 43–48.
• Кон, И. С. Отцовство как социокультурный институт // Педагогика. — 2005. — № 9. — С. 3–16.
• Кон, И. С. Секс и меньшинства : Как гомофобия становится ксенофобией // Новое время. — 2006. — № 15. — С. 32–35.
• Кон, И. С. Новое о мастурбации // Андрология и генитальная хирургия. — 2006. — № 1. — С. 15–22.
• Кон, И. С. Плюсы и минусы раздельного и совместного обучения // Педагогика. — 2006. — № 9. — С. 16–22.
• Кон, И. С. Мужская сексуальность по данным массовых опросов // Андрология и генитальная хирургия. — 2007. — № 4. — С. 19–28.
• Кон, И. С. Гомофобия как лакмусовая бумажка российской демократии // Вестник общественного мнения. — 2007. — № 4 (90). — С. 59–69.
• Кон, И. С. Гегемонная маскулинность как фактор мужского (не)здоровья // Андрология и генитальная хирургия. — 2008. — № 4. — С. 5–12.
• Кон, И. С. Сексуальное образование — глобальная задача 21 века // Социология: теория, методы, маркетинг. — 2009. — № 1. — С. 94–114.

Литература

• Борусяк Л. [www.polit.ru/article/2009/09/23/gofman/ Как в СССР изучали буржуазную социологию. Интервью Александра Гофмана Любови Борусяк] // Полит.ру. — 23.09.2009.
• Гофман А. Б. Светлой памяти учителя // Социологические исследования. — 2011. — № 9.

Ссылки

• [sexology.narod.ru/ y.narod.ru] — официальный сайт Игоря Кона;
• [www.igorkon.ru/ Сайт И. С. Кона] в проекте Института истории культур Институт истории культур «УНИК»;
• [www.pseudology.org/Kon/ Сайт И. С. Кона] в проекте электронной библиотеки «Псевдология».
• [polit.ru/article/2008/11/18/kon/ Раздельное обучение: плюсы и минусы] (выступление в рамках проекта Публичные лекции «Полит.ру»)

Отрывок, характеризующий Кон, Игорь Семёнович

– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.
[Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице, вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир. Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти три месяца – невероятно.
«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]
Князь Андрей сначала читал одними глазами, но потом невольно то, что он читал (несмотря на то, что он знал, на сколько должно было верить Билибину) больше и больше начинало занимать его. Дочитав до этого места, он смял письмо и бросил его. Не то, что он прочел в письме, сердило его, но его сердило то, что эта тамошняя, чуждая для него, жизнь могла волновать его. Он закрыл глаза, потер себе лоб рукою, как будто изгоняя всякое участие к тому, что он читал, и прислушался к тому, что делалось в детской. Вдруг ему показался за дверью какой то странный звук. На него нашел страх; он боялся, не случилось ли чего с ребенком в то время, как он читал письмо. Он на цыпочках подошел к двери детской и отворил ее.
В ту минуту, как он входил, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что то от него, и что княжны Марьи уже не было у кроватки.
– Мой друг, – послышался ему сзади отчаянный, как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгой бессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло в голову, что ребенок умер. Всё, что oн видел и слышал, казалось ему подтверждением его страха.
«Всё кончено», подумал он, и холодный пот выступил у него на лбу! Он растерянно подошел к кроватке, уверенный, что он найдет ее пустою, что нянька прятала мертвого ребенка. Он раскрыл занавески, и долго его испуганные, разбегавшиеся глаза не могли отыскать ребенка. Наконец он увидал его: румяный мальчик, раскидавшись, лежал поперек кроватки, спустив голову ниже подушки и во сне чмокал, перебирая губками, и ровно дышал.
Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика так, как будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукой до головы – даже волосы были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он не умер, но теперь очевидно было, что кризис совершился и что он выздоровел. Князю Андрею хотелось схватить, смять, прижать к своей груди это маленькое, беспомощное существо; он не смел этого сделать. Он стоял над ним, оглядывая его голову, ручки, ножки, определявшиеся под одеялом. Шорох послышался подле него, и какая то тень показалась ему под пологом кроватки. Он не оглядывался и всё слушал, глядя в лицо ребенка, его ровное дыханье. Темная тень была княжна Марья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустила его за собою. Князь Андрей, не оглядываясь, узнал ее и протянул к ней руку. Она сжала его руку.
– Он вспотел, – сказал князь Андрей.
– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.