Коорт, Яан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Яан Коорт
эст. Jaan Koort
Имя при рождении:

Jaan Koort

Дата рождения:

6 ноября 1883(1883-11-06)

Место рождения:

et:Kanepi vald, Ливония Тартумаа

Дата смерти:

14 октября 1935(1935-10-14) (51 год)

Место смерти:

Москва, СССР

Гражданство:

Эстония Эстония

Жанр:

скульптура, живопись

Работы на Викискладе

Яан Коорт (эст. Jaan Koort; 6 ноября 1883, община Соотага прихода Яакси, совр. волость Тарту, Тартумаа, Эстония — 14 октября 1935, Москва, СССР) — эстонский скульптор, художник и специалист по керамике. Один из создателей национальной эстонской художественной школы XX века.





Биография

С 1896 по 1900 годы обучался в Тарту, а в 1901 году обучался на курсах немецкого Ремесленного общества.

С 1902 по 1905 годы обучался в Центральном училище технического рисования Штиглица в Санкт-Петербурге, но вынужден был оставить учёбу из-за участия в революционных событиях 1905 года.

С 1905 по 1908 годы обучался в Париже, где занимался скульптурой в Школе изящных искусств (Ecole des Beaux-Arts) и в частных мастерских. До 1915 года жил в Париже.

В 1915—1916 годах работал в Москве, а в 1916 году переселился в Тарту, где вместе с К. Мяги, Н. Трийком и К. Раудом активно включился в местную художественную жизнь.

С 1923 года жил и работал в Таллине, среди известных работ — скульптурные светильники административного здания на площади Свободы в Таллине (ныне — мерия Таллина), скульптура косули в Козьем саду Таллина (1930, улица Нунне).

С 1934 года работал в СССР, куда скоро перевёз и семью. Технический директор керамического завода в Гжели (СССР)[1].

Скоропостижно скончался 14 октября 1935 года в Москве от пневмонии. Похоронен в Таллине на кладбище Рахумяэ. В честь художника названы улицы в Таллине и Тарту.

Творчество

В ранний период испытал влияние символизма. В 1910 — 1920-е годы создал ряд портретов («Портрет жены», гипс, 1913—1914; базальт, 1916, Художественный музей, Таллин) и типологических изображений эстонских крестьян («Мужчина с трубкой», гипс, 1919; дерево, 1920, Тартуский художественный музей), вырубленная из мрамора работа «Коленопреклонен­ная» (1923). Один из вариантов этой скульптуры находится в Париже, в Люксембургском музее.

Ряд детских головк «Ра Коорт» (1923, палисандр), «Пастушок» (1921, базальт) и другие находятся в музеях Эстонии. Центральное место в творчестве Коорта принадлежит пор­третам эстонских крестьян («Старый эстонец», 1919, дуб; 1923, гранит; «Голова старика», 1922, дерево).

Художник исполнил ряд анималистических произведений («Косуля», бронза, 1929, Горисполком, Таллин), один экземпляр которой установ­лен в саду скульптур музея, другой — в скверике на улице Вакзали в Таллине. Также мастер сыграл значительную роль в развитии эстонской художественной керамики.

Семья

  • Сын — Пееп Коорт (эст. Peep Koort; 1920—1977), педагог, доктор философии.
  • Дочь — Туи Исис Леа Коорт (эст. Tui Isis Lea Koort; 1914 Париж — 2005), историк искусства.

Напишите отзыв о статье "Коорт, Яан"

Примечания

  1. [www.vtallin.ru/tallin_page.php?id=49&code=YAan_Koort Творчество Яана Коорта]

Литература

  • Kaalu Kirme, Jaan Koorti päevaraamat, Kirjastus Kunst, Tallinna 1989.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Коорт, Яан

– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.