Копенгагенский лингвистический кружок
Копенга́генский лингвисти́ческий кружо́к (дат. Lingvistkredsen i København, фр. Cercle linguistique de Copenhague) — объединение датских лингвистов, включающее нескольких иностранных членов. Кружок основан в 1931 г. группой копенгагенских лингвистов во главе с Л. Ельмслевом и В. Брёндалем.
Другие названия этой школы:
- Датский лингвистический кружок
- Датский структурализм
- Датская школа структурной лингвистики
- Глоссематика.
Школа возникла в 1928 г. Первоначально представители школы называли своё направление фонематикой. В 1935 г. на II Международном фонетическом конгрессе выступали с докладами по фонологии. Затем, чтобы показать свою независимость от Пражского лингвистического кружка, назвали направление глоссема́тикой (от греч. γλώσσημα, род. п. γλωσσήματος — слово).
С 1939 г. выходит журнал «Acta Linguistica Hafniensia» («Копенгагенские лингвистические труды»). С 1944 г. выходит также непериодическое издание «Travaux du Cercle linguistique de Copenhague» («Труды Копенгагенского лингвистического кружка»).
Содержание
Время функционирования, основные деятели, основные работы
Основные деятели
- Луи Ельмслев (1899-1965) — основатель школы
- Ханс Йёрген Ульдалль (1907-1957)
- Вигго Брёндаль (1887-1942)
- Кнуд Тогебю
Важнейшие работы
- Принципы всеобщей грамматики (1928).
- Категория падежа (La catégorie des cas, 1935—1937).
- Понятие управления (1939).
- Язык и речь (1942).
- Пролегомены к теории языка (1943).
- Метод структурного анализа в лингвистике.
- Ханс Йёрген Ульдалль
- Основы глоссематики (1957).
- Кнуд Тогебю
- Структурная лингвистика.
- Виго Брендаль
- Структурная лингвистика (1939).
Общетеоретические, лингвистические, философские основания глоссематики
Особенности теории
- Эмпирический принцип. Научное описание должно удовлетворять трем условиям: непротиворечивости, полноты (т.е. должно охватывать все элементы без остатка) и простоты (число исходных элементов должно быть минимальным).
- Имманентность. Теория должна использовать только формальные определения, избегая реальных дефиниций, преобладающих в гуманитарных науках. Формальные определения не описывают объекты и не вскрывают их сути, а соотносят их с уже определенными объектами.
- Дедуктивный характер лингвистического анализа. Осуществление анализа сверху, от текста и доведение его до нечленимых далее элементов. Цель анализа: исследуя процесс (текст), получить знание о системе, которая лежит за этим текстом, составляет его основу. Это даст возможность строить любые теоретически возможные тексты на любом языке (даже еще не существующем).
- Панхрония. Главный интерес теории должен быть обращен к инвариантным чертам структуры, которая является вневременной сущностью. По отношению к структуре конкретные языки - всего лишь частные случаи её реализации.
Основные идеи
- Язык понимается как структура. Глоссематика складывается как крайнее направление, строго формализованное в духе требований математики, логики, семиотики и философии неопозитивизма воззрения на язык.
- Четырехчленное деление речевой деятельности «схема — норма — узус — акт речи». Выделение в языке плана выражения и плана содержания с дальнейшим различением в них формы и субстанции.
- Язык как частный случай семиотических систем.
Теоретическая и методологическая база школы
Опирается на следующие положения Соссюра:
- Различие языка и речи
- Структурная организация языка
- Язык — форма, а не субстанция
- Означающее и означаемое
- Особая роль понятия значимости
- Синхрония и диахрония.
Достоинства датского структурализма
- Копенгагенские структуралисты поставили целью построить простую и непротиворечивую теорию, применимую к любому языку, и добились в этом успеха.
- Развили и углубили теорию Соссюра.
- Подчеркнули важность дедуктивного подхода (до них господствовал индуктивизм). Показали, что наиболее объективной формой является исчисление.
Недостатки датского структурализма
- Слишком общий характер основных понятий, не учитывающий специфику языка.
- Теории являлись теориями скорее семиотики, чем человеческого языка.
- Теории справедливы и для неязыковых знаковых систем, следовательно, это общие семиотические теории, не позволяющие описывать естественные языки.
См. также
- Структурная лингвистика
- Американская школа структурной лингвистики (Дескриптивизм)
- Пражский лингвистический кружок
- Генеративная лингвистика
- Гипотеза Сепира — Уорфа
Напишите отзыв о статье "Копенгагенский лингвистический кружок"
Литература
- Апресян Ю. Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М., 1966.
- Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка // Сборник «Новое в лингвистике», вып. 1. М., 1960. С. 215—262 (перевод на русский язык).
- История языкознания XIX—XX вв. в очерках и извлечениях, часть II.* Звегинцев В. А. Глоссематика и лингвистика // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1960. Вып. 1.
- Мельничук А. С. [tapemark.narod.ru/les/239c.html Копенгагенский лингвистический кружок]; [tapemark.narod.ru/les/107b.html Глоссематика] // Лингвистический энциклопедический словарь, М., 1990
- Основные направления структурализма. М., 1964.
Ссылки
- [www.lingvistkredsen.dk/index.html Официальный сайт] (датск./англ.)
- [matling.spb.ru/files/strling/3.html Копенгагенская школа структурной лингвистики]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
|
Отрывок, характеризующий Копенгагенский лингвистический кружок
– Как же, как теперь помню его зубы.– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…