Копенгагенский лингвистический кружок

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Копенга́генский лингвисти́ческий кружо́к (дат. Lingvistkredsen i København, фр. Cercle linguistique de Copenhague) — объединение датских лингвистов, включающее нескольких иностранных членов. Кружок основан в 1931 г. группой копенгагенских лингвистов во главе с Л. Ельмслевом и В. Брёндалем.

Другие названия этой школы:

  • Датский лингвистический кружок
  • Датский структурализм
  • Датская школа структурной лингвистики
  • Глоссематика.

Школа возникла в 1928 г. Первоначально представители школы называли своё направление фонематикой. В 1935 г. на II Международном фонетическом конгрессе выступали с докладами по фонологии. Затем, чтобы показать свою независимость от Пражского лингвистического кружка, назвали направление глоссема́тикой (от греч. γλώσσημα, род. п. γλωσσήματος — слово).

С 1939 г. выходит журнал «Acta Linguistica Hafniensia» («Копенгагенские лингвистические труды»). С 1944 г. выходит также непериодическое издание «Travaux du Cercle linguistique de Copenhague» («Труды Копенгагенского лингвистического кружка»).





Время функционирования, основные деятели, основные работы

Основные деятели

Важнейшие работы

Луи Ельмслев
  • Принципы всеобщей грамматики (1928).
  • Категория падежа (La catégorie des cas, 1935—1937).
  • Понятие управления (1939).
  • Язык и речь (1942).
  • Пролегомены к теории языка (1943).
  • Метод структурного анализа в лингвистике.
Ханс Йёрген Ульдалль
  • Основы глоссематики (1957).
Кнуд Тогебю
  • Структурная лингвистика.
Виго Брендаль
  • Структурная лингвистика (1939).

Общетеоретические, лингвистические, философские основания глоссематики

Особенности теории

  • Эмпирический принцип. Научное описание должно удовлетворять трем условиям: непротиворечивости, полноты (т.е. должно охватывать все элементы без остатка) и простоты (число исходных элементов должно быть минимальным).
  • Имманентность. Теория должна использовать только формальные определения, избегая реальных дефиниций, преобладающих в гуманитарных науках. Формальные определения не описывают объекты и не вскрывают их сути, а соотносят их с уже определенными объектами.
  • Дедуктивный характер лингвистического анализа. Осуществление анализа сверху, от текста и доведение его до нечленимых далее элементов. Цель анализа: исследуя процесс (текст), получить знание о системе, которая лежит за этим текстом, составляет его основу. Это даст возможность строить любые теоретически возможные тексты на любом языке (даже еще не существующем).
  • Панхрония. Главный интерес теории должен быть обращен к инвариантным чертам структуры, которая является вневременной сущностью. По отношению к структуре конкретные языки - всего лишь частные случаи её реализации.

Основные идеи

  • Язык понимается как структура. Глоссематика складывается как крайнее направление, строго формализованное в духе требований математики, логики, семиотики и философии неопозитивизма воззрения на язык.
  • Четырехчленное деление речевой деятельности «схема — норма — узус — акт речи». Выделение в языке плана выражения и плана содержания с дальнейшим различением в них формы и субстанции.
  • Язык как частный случай семиотических систем.

Теоретическая и методологическая база школы

Опирается на следующие положения Соссюра:

  • Различие языка и речи
  • Структурная организация языка
  • Язык — форма, а не субстанция
  • Означающее и означаемое
  • Особая роль понятия значимости
  • Синхрония и диахрония.

Достоинства датского структурализма

  1. Копенгагенские структуралисты поставили целью построить простую и непротиворечивую теорию, применимую к любому языку, и добились в этом успеха.
  2. Развили и углубили теорию Соссюра.
  3. Подчеркнули важность дедуктивного подхода (до них господствовал индуктивизм). Показали, что наиболее объективной формой является исчисление.

Недостатки датского структурализма

  1. Слишком общий характер основных понятий, не учитывающий специфику языка.
  2. Теории являлись теориями скорее семиотики, чем человеческого языка.
  3. Теории справедливы и для неязыковых знаковых систем, следовательно, это общие семиотические теории, не позволяющие описывать естественные языки.

См. также

Напишите отзыв о статье "Копенгагенский лингвистический кружок"

Литература

Ссылки

  • [www.lingvistkredsen.dk/index.html Официальный сайт] (датск./англ.)
  • [matling.spb.ru/files/strling/3.html Копенгагенская школа структурной лингвистики]


Отрывок, характеризующий Копенгагенский лингвистический кружок

– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…