Коплениг, Иоганн

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иоганн Коплениг
Johann Koplenig
Дата рождения:

15 мая 1891(1891-05-15)

Место рождения:

Ядерсдорф, Гичталь

Дата смерти:

13 декабря 1968(1968-12-13) (77 лет)

Место смерти:

Вена

Награды:

Иога́нн Ко́плениг (нем. Johann Koplenig; 15 мая 1891, Ядерсдорф, Гичталь — 13 декабря 1968, Вена) — австрийский политический деятель, интернационалист, участник Гражданской войны в России, председатель Коммунистической партии Австрии. Занимая должность заместителя государственного канцлера во временном правительстве Карла Реннера, сыграл значительную роль в становлении Второй Австрийской Республики. В 1945—1959 годах являлся депутатом Национального совета Австрии.



Биография

Родом из батрацкой семьи, один из четырёх детей. Окончил только два класса начальной школы, поскольку семья не имела средств на его дальнейшее образование. Учился на сапожника. В 1909—1910 годах, в обучающей поездке для подготовки к сдаче экзамена на мастера, Коплениг познакомился с социал-демократическими идеями, вступил в Социал-демократическую партию Австрии, активно участвовал в рабочем движении в обувной и кожаной промышленности. В 1914 году был призван в армию, направлен на Восточный фронт, получил ранение и в 1915 году попал в плен к русским.

В 1918 году Коплениг вступил в партию большевиков и вошёл в руководство группы военнопленных в Нижнем Новгороде. Работал пропагандистом в нескольких лагерях военнопленных на Урале. Летом 1920 года Коплениг вернулся из плена на родину и погрузился в политическую работу в Книттельфельде, участвовал в выборах и организовал там местную ячейку КПА. В марте 1922 года на V съезде КПА Коплениг был избран одним из сопредседателей партии и представителем Штирии в партийном руководстве. В феврале 1923 года Коплениг был избран секретарём КПА в Штирии. Коплениг активно работал в Коминтерне, в 1928 году был избран в Исполком Коминтерна, в 1935 году — в Президиум ИККИ.

После Июльского восстания 1927 года Коплениг был арестован, ему были предъявлены обвинения в подстрекательстве и государственной измене, но в конечном счёте Коплениг был оправдан. В этот период Компартия Австрии стала последовательно противостоять наступавшему национал-социализму. В мае 1933 года деятельность КПА была запрещена по решению правительства Дольфуса, партия перешла на нелегальное положение. После февральских боёв 1934 года также была запрещена Социал-демократическая партия Австрии.

По итогам февральских событий многие социал-демократы перешли в КПА, которая превратилась в массовую нелегальную партию. Коплениг лишился австрийского гражданства и выехал в Прагу, откуда руководил нелегальной работой. После VII конгресса Коммунистического интернационала в 1935 году в КПА началось активное обсуждение вопроса об австрийском народе как самостоятельной нации, что привлекло в КПА широкий фронт всех политических партий, боровшихся за независимость Австрии.

В мае 1938 года Коплениг был вынужден покинуть Прагу и переехал в Париж, куда переместилось руководство КПА. После начала войны в сентябре 1939 года Коплениг перебрался в Москву, где руководил австрийской секцией центральноевропейского бюро Коминтерна и работал на радио.

Вернувшись после освобождения Вены на родину, Коплениг стал соучредителем Второй Австрийской Республики от имени КПА, был в числе четырёх, подписавших 27 апреля 1945 года Декларацию о независимости Австрии, вошёл в состав правительства.

До утверждения состава правительства Фигля по результатам первых выборов в Национальный совет, состоявшихся 25 ноября 1945 года, Коплениг занимал должность статс-секретаря без портфеля во временном государственном правительстве Карла Реннера, входил в политический совет правительства, состоявший из главы правительства и трёх статс-секретарей от трёх партий.

В мае 1965 года к XIX съезду КПА Коплениг заявил о своей отставке с поста председателя Компартии Австрии. Ему было присвоено звание почётного председателя КПА, а на пост председателя был избран Франц Мури.

Иоганн Коплениг был дважды женат, у него было двое детей. Дочь Элизабет — славистка и переводчица Солженицына, поддерживала связи с советскими диссидентами. Коплениг умер от рака, его останки после кремации были погребены на венском кладбище в Зиммеринге.

Напишите отзыв о статье "Коплениг, Иоганн"

Ссылки

  • Иоганн Коплениг // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/6400 Философская энциклопедия]
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/8570 Советская историческая энциклопедия]

Отрывок, характеризующий Коплениг, Иоганн

– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.