Копшицер, Марк Исаевич
Поделись знанием:
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.
Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
| Марк Исаевич Копшицер | |
 | |
| Имя при рождении: |
Марк Исаевич Копшицер |
|---|---|
| Род деятельности: |
искусствовед, писатель, биограф |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Отец: |
Исай Зиновьевич Копшицер |
| Мать: |
Фаина Николаевна Копшицер |
Марк Исаевич Копшицер (29 августа 1923, Ростов-на-Дону — декабрь 1982, Ростов-на-Дону) — российский искусствовед, писатель, биограф.
Содержание
Биография
Родился 29 августа 1923 года в Ростове-на-Дону[1].
Его отец — Исай Зиновьевич был бухгалтером, мать — Фаина Николаевна — зубным техником. В 1937 году отец был арестован как враг народа за мнимую связь с маршалом Тухачевским.
В начале 1950-х годов Марк Исаевич работал инженером-проектировщиком в одном из КБ Аксая.
В 1973 году К. Чуковский, В. Каверин и С. Залыгин дали Марку Копшицеру рекомендации для вступления в Союз писателей СССР[1]. Но, несмотря на активную поддержку ростовских писателей В. Фоменко, В. Сёмина, Н. Скребова, И. Бондаренко, Г. Колесникова, В. Сидорова, В. Жака, Б. Изюмского, Н. Сухановой, тогдашнее консервативное руководство Союза провалило Марка Копшицера на приеме[1].
В декабре 1982 года Марк Копшицер покончил с собой.
Книги
- Марк Копшицер Валентин Серов. Серия «Жизнь в искусстве». — М.: Искусство, 1967.
- Марк Копшицер Мамонтов. Серия «Жизнь в искусстве». — М.: Искусство, 1972.
- Марк Копшицер Валентин Серов. Серия «Жизнь в искусстве». — М.: Искусство, 1972.
- Марк Копшицер Поленов. Серия ЖЗЛ. — М.: Молодая гвардия, 2010. — 336 с. — ISBN 978-5-235-03383-2.
Цитаты
- «Марк Исаевич, вчера пошел в книжную лавку и купил Вашу книгу, посвященную Валентину Серову. Прилег. Решил просмотреть. Читал до утра. Замучили Вы старика. Хочу Вам сказать, что Вы знаете Серовых лучше, чем я, хотя я годы провел у них в Переделкино. И хотя оба они умерли задолго до Вашего рождения…»[2] — Корней Чуковский, 1967.
- «И тут — из песни слова не выкинешь — придется коснуться больной темы для всех, кто знал, ценил и любил Марка Копшицера. Несмотря на столь весомые рекомендации, на активную поддержку многих ростовских писателей (В. Фоменко, В. Семина, Н. Скребова, И. Бондаренко, Г. Колесникова, В. Сидорова, В. Жака, Б. Изюмского, Н. Сухановой), тогдашнее, мягко выражаясь, консервативное руководство Союза с помощью послушного «болота» провалило Марка на приеме. Не могу не вспомнить некоторых колоритных деталей. На обсуждении один из наших «маститых» прозаиков изрек: «Раз он написал о художниках, так пусть и вступает в Союз художников». На что Владимир Дмитриевич Фоменко ядовито ответил: «А если бы Тургенев принес вам свои «Записки охотника», вы бы послали его в Союз охотников?» Что это было, зависть «великих», а иногда и бесталанных, литераторов к подлинному дарованию, злобный и корпоративный дух, с ходу отторгающий чужака, скрытый антисемитизм? Видимо, всего понемногу. Вся эта история стоила Марку большой нервотрепки. Впрочем, он вскоре подал документы в Союз художников, где обстановка была куда человечней, и был сразу же принят. Рекомендации туда ему дали три крупнейших столичных искусствоведа»[1] — Леонид Григорьян, 1993.
Напишите отзыв о статье "Копшицер, Марк Исаевич"
Ссылки
- [rostov-80-90.livejournal.com/tag/%D0%9A%D0%BE%D0%BF%D1%88%D0%B8%D1%86%D0%B5%D1%80%20%D0%9C%D0%B0%D1%80%D0%BA Марк Копшицер на сайте «Неизвестный Ростов»]
- [www.anr.su/literatura/kopshicer/shalit.html Марк Исаевич Копшицер]
- [www.donvrem.dspl.ru/Files/article/m19/1/art.aspx?art_id=358 Григорьян Л. Марк Исаевич Копшицер (1923—1982) // Донской временник. Год 1993-й / Донская государственная публичная библиотека. Ростов н/Д, 1993.]
Источники
- ↑ 1 2 3 4 Григорьян Л. [www.donvrem.dspl.ru/Files/article/m19/1/art.aspx?art_id=358 Марк Исаевич Копшицер (1923—1982)] // Донской временник. Год 1993-й / Донская государственная публичная библиотека. Ростов н/Д, 1993.
- ↑ Айзенштарк Э. [www.proza.ru/2008/07/23/474 Много, жирно и вкусно...] // Проза.Ру. — 2008. — 23 июля.
Отрывок, характеризующий Копшицер, Марк Исаевич
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.
Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
