Корбелецкий, Фёдор Иванович
| Фёдор Иванович Корбелецкий | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
село Дремайловка Нежинского уезда Киевской губернии, Российская империя |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Род деятельности: | |
| Жанр: | |
Фёдор Ива́нович Корбеле́цкий — (ок. 1775, с. Дремайловка Нежинского уезда Киевской губернии — 21 октября (2 ноября) 1837, Пермь) — русский писатель.
Содержание
Биография
Фёдор Иванович Корбелецкий в 1794 году закончил духовную семинарию, а в 1796 году — учительскую семинарию. Затем служил учителем, помощником землемера, затем служил в Министерстве финансов, где до 1805 года был помощником столоначальника.
19 августа 1812 года Министерство финансов Направило Корбелецкого из Петербурга в Москву и Калугу для решения оперативных вопросов управления финансами. Утром 25 августа он прибыл в Москву и в тот же день, выполнив возложенные на него обязанности, решил отправиться в Калугу, но не смог этого сделать, так как на постоялом дворе не было лошадей. Корбелецкий покинул Москву в ночь с 26 на 27 августа и остановился на ночлег в селе Богородицкое в семи верстах от города Верея, понадеявшись на защиту находившихся неподалёку в поле донских казаков. Однако утром 29 августа в село вошли французские войска. 29 и 30 августа Корбелецкий, уйдя в лес, пытался присоединиться к русским войскам. Вечером 30 августа он вышел на столбовую дорогу вблизи Вереи и вскоре он был остановлен французским пикетом, отведен в ближайшую деревню, а на утро был отправлен под стражей в главную квартиру Наполеона, где он был «удержан при наполеоновской свите под крепчайшим караулом». Он пытался бежать из села Вяземы, где Наполеон со свитой останавливался на ночлег 1 сентября, однако был схвачен[1]. Затем он вместе со свитой Наполеона попал в Москву, и был оставлен в Москве, при главной квартире, как человек, хорошо знающий французский язык и могущий служить проводником по столице.
Корбелецкому приходилось сопровождать Наполеона в его прогулках и близко стоять к свите императора. Эта близость, при которой не могли скрыться и некоторые интимные подробности[2], делает крайне интересной книгу Корбелецкого: «Краткое повествование о вторжении французов в Москву и о пребывании их в оной. С приложением оды в честь победоносного российского воинства» (СПб. 1813)[3].
23 сентября его освободили из-под стражи и ему был выдан пропуск, в котором писалось, что он был проводником у Наполеона и его отпускают за неимением в нём надобности. Корбелецкий был отпущен вместе с русским лекарем, они были даже награждены французами сто рублёвой ассигнацией, которую далее они публично сожгли в присутствии московских жителей. Корбелецкий покинул Москву только 27 сентября, так как он решил «побыть в оной, дабы всё положение неприятеля обстоятельнее узнать, а чрез то доставить правительству нашему подробнейщее о нём сведение». Лишь 2 октября Корбелецкий добрался до Санкт-Петербурга и доложил своему начальнику С. К. Вязмитинову «обо всем виденном, слышанном и замеченном».
После возвращения в Петербург Ф. И. Корбелецкий по подозрению в измене был заключён в Шлиссельбургскую крепость, где он и написал свои записки. Записки были изданы еще во время пребывания его в крепости, разрешение цензуры на их издание датируется 17 мартом 1813 года. В августе 1814 года Корбелецкий был освобожден из-за отсутствия состава преступления.
В 1816 году Корбелецкий служил бухгалтером в Петербурге и получил чин надворного советника.
В позднее, 1830 году Корбелецкий переехал в Пермь и служил в межевой конторе. В 1833 году он был уволен с формулировкой «за противозаконные действия и беспорядки», и предстал перед судом Пермской уголовной палаты.
Фёдор Иванович Корбелецкий умер в Пермской тюрьме 21 октября 1837 года.
Библиография
Кроме самого известного своего труда, Корбелецкий написал оды: «На прибытие из Москвы в Санкт-Петербург императора Павла I» (СПб. 1797) и «На победы в Италии» (СПб. 1799); перевёл с немецкого «Опыты пчеловодства» Фридерика (М. 1807).
Напишите отзыв о статье "Корбелецкий, Фёдор Иванович"
Примечания
- ↑ По словам самого Корбелецкого французы предполагали, что он является чиновником высокого ранга Министерства финансов, поэтому предполагали использовать его в своих дальнейших дипломатических переговорах с русским правительством.
- ↑ Корбелецкий в своем произведении, например писал:"Во всё мое трехнедельное при нём пребывание не заметил я, чтоб он смеялся или, по крайней мере, улыбнулся, и никогда не видел его с открытою головою. — Исключая случай при входе в Москву, Наполеона поразивший, он всегда сохранял постоянное хладнокровие и величавость".
- ↑ Об этой книге Корбелецкого историк А. И. Михайловский-Данилевский писал как об уникальном и единственном в своем роде источнике по истории Отечественной войны 1812 года («Отечественные записки», 1820, № 5,6, с. 246, 247).
Литература
- Подольская И. И. Биографический очерк о Фёдоре Ивановиче Корбелецком // Русские мемуары. Избранные страницы. 1800—1825 гг.: Сборник. — М.: Правда, 1989. — С. 158—163.
- Аленина З. Н., Ляпишев Г. В. Ф. И. Корбелецкий и его «Краткое повествование…» — история создания и использования // Эпоха наполеоновских войн: люди, события, идеи. — М., 2008. — С. 72–81.
Ссылки
Отрывок, характеризующий Корбелецкий, Фёдор Иванович
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
