Кордит

Кордит — название одного из видов нитроглицеринового бездымного пороха. Он был изобретён английскими химиками сэром Ф. Абелем и профессором Дж. Дьюаром в 1889 году. После надлежащего испытания принят на вооружение в Англии как метательный состав для личного стрелкового оружия и артиллерии.

Баллистит и кордит

В 1887 году в Великобритании Альфред Нобель разработал баллистит, один из первых нитроглицериновых бездымных порохов, состоящий в одном из последних вариантов из равных частей пороха и нитроглицерина.

Баллистит был модифицирован Фредериком Абелем и Джеймсом Дьюаром в новый состав — кордит. Он также состоит из нитроглицерина и пороха, но использует самую нитрированную разновидность пороха, нерастворимую в смесях эфира и спирта, в то время как Нобель использовал формы, растворимые в данных смесях.

Это привело к войне патентов между Нобелем и изобретателями кордита по поводу получения британских патентов. Нобель считал, что его патент включает в себя также и кордит, и это стало предметом ожесточённых судебных разбирательств между ним и Британским правительством в 1894 и 1895 гг. Вопрос усложнялся тем, что на практике невозможно приготовить одну из форм в чистом виде, без примеси второй. В итоге, суд вынес постановление не в пользу Нобеля.

В 1889-м году британский патент на похожий состав также получил оружейник Хайрем Максим, а в 1890-м году его брат Хадсон Максим запатентовал состав в США.

История

История кордита тесно связана с другим, столь же важным нитроглицериновым порохом, изобретенным известным в Европе нитроглицериновым заводчиком Нобелем ещё в 1887 г. и под именем баллистита введенным с 1890 г. для военной стрельбы в Италии и отчасти Германии и Австрии. Оба вида бездымного пороха представляют физически однородные, коллоидальные сочетания нитроглицерина и пироксилина, приведенные в формы, удобные для стрельбы; различия касаются, главным образом, с одной стороны — состава, применяемого для приготовления пироксилина, с другой — технологии изготовления. В то время как Нобель употребляет для своего пороха растворимый в смеси спирта с эфиром (так назыв. коллодионный) пироксилин с 11,2 % азота, близкий по своему составу к четырёхазотной клетчатке C₁₂H₁₆O₆(NO₃)₄, Абель и Дьюар берут лишь отчасти нерастворимый в той же смеси (обыкновенный) пироксилин с 12,7 % азота, отвечающий, по составу, пятиазотной клетчатке C₁₂H₁₅O₅(NO₃)₅. Растворимый пироксилин обладает способностью растворяться прямо в нитроглицерине и потому образует с ним желатинообразное сочетание при простом нагревании, обыкновенный же пироксилин лишен этой способности и может образовать подобные сочетания, как показали Абель и Дьюар, лишь при содействии подходящего летучего растворителя, откуда — различие в основе фабрикации того и другого пороха: баллистит желатинируется посредством нагревания, К. — помощью летучего растворителя. Оба вида пороха имеют много общего в своих свойствах 1) По анализам, произведенным в научно-технической лаборатории морского ведомства П. П. Рубцовым, К., кроме вышеозначенных двух составных веществ, заключает в себе вазелин, а именно содержит: нитроглицерина 57,64 % (с 18,3 % азота), пироксилина 37,23 % (с 12,7 % азота), вазелина 5,14 %. Баллистит же состоит из нитроглицерина 48,4 % (с 18,2 % азота), растворимого пироксилина 51,6 % (с 11,3 % азота). Способ фабрикации К. известен точно, относительно же баллистита имеются только общие сведения. При фабрикации К. для превращения смеси в коллоидальное состояние применяется как летучий растворитель ацетон (см.). Эта бесцветная жидкость, кипящая при 56°, растворяет составные части К. и после испарения оставляет однородное физически студенистое тело. Берут обычно ацетона в количестве 1/5 или даже 1/6 веса пироксилина и нитроглицерина вместе. Отвесив указанные вещества в требующейся пропорции, поступают далее таким образом. Полученные струны в свежем состоянии мягки и издают резкий запах ацетона, но по мере стояния на открытом воздухе, теряя этот растворитель, постепенно делаются твёрже и лишаются своего запаха. Тогда их разрезают на более короткие куски в резаках, позволяющих автоматически придавать этим кускам всякую желаемую длину. После того остается только нарезанные куски окончательно высушить для полного удаления растворителя. С этой целью они раскладываются тонким слоем на полотняных лотках и помещаются на полках в сушильных шкафах, через которые прогоняется ток теплого воздуха. При высушивании нельзя давать значительной температуры, так как нитроглицерин сам способен испаряться, особенно вместе с испаряющимся одновременно растворителем, а это повлекло бы за собой, с одной стороны, изменение состава продукта, с другой — постепенное загрязнение сушильни осаждающимися парами нитроглицерина, вследствие чего с течением времени она могла бы дать место неожиданному взрыву от какой-либо случайной причины. Поэтому в сушильнях обычно дают температуру не более 40 °C, или же, что ещё лучше, оставляют порох потерять свой растворитель продолжительным лежанием на открытом воздухе при обычной комнатной температуре. При фабрикации баллистита совсем не приходится иметь дело с этой операцией, хотя безопасность производства от того не увеличивается, так как испарение нитроглицерина возможно при всех нагреваниях, которые применяются в способе Нобеля. Отвесив высушенный вполне или до определенной (небольшой) степени влажности коллодионный пироксилин, погружают его в охлажденный до 8 °C избыток нитроглицерина в специальном сосуде, позволяющем выкачать из него воздух при действии разрежающей помпы; по мере удаления пузырьков воздуха из массы, нитроглицерин совершенно заполняет поры пироксилиновой мезги, а охлаждение препятствует значительному растворению последней. Полученная смесь затем подвергается выжиманию в центрифуге (или прессе) до тех пор, пока количество собираемого отжатого нитроглицерина не покажет, что вес его, оставшийся в мезге, как раз равен весу последней. С целью ослабить растворяющее действие на холоде, а также для нейтрализации могущей появиться при дальнейшей обработке азотной кислоты, к нитроглицерину предварительно прибавляется около 1 % какого-нибудь растворимого и нелетучего амина. Отжатая плотная масса разламывается на куски, и последние помещаются в сосуды, нагреваемые водой до 80°; смотря по толщине кусков, через более или менее короткое время масса делается пластической, желатинируется и становится неспособной выделять нитроглицерин ни при каких давлениях. Тогда куски вынимаются и кладутся на столик, с которого, с помощью деревянного скребка, затем подвигаются к нагретым до той же температуры (горячей водой или паром) валькам (фиг. 3) для превращения в листы толщиной в 1—2 мм.

Если листы являются прозрачными и без пятен, то они прямо свертываются в куски, подобно тканям, и подвергаются дальнейшей переработке. В противном случае (что бывает чаще всего), складывая их вдвое, вчетверо и т. д., пропускают ещё несколько раз между теми же нагретыми вальками; при этом пятна, происходящие от неподвергшихся желатинации частей массы, постепенно разминаются и, желатинируясь, исчезают. Чтобы облегчить выход воздушных пузырьков при повторной прокатке, сложенные друг с другом листы, перед поступлением в вальки, надрезаются вдоль на столике, с которого производится подача их, тем более, что горячее вальцевание, как бы ни были неправильны надрезы, всегда снова спаивает массу в однородные листы. Из полученных прозрачных тонких листов таким же образом получаются более толстые и т. д. Остается превратить теперь эти листы в зерна, которым Нобель придает или кубическую форму или же форму брусков с квадратным сечением. С этой целью в специальных машинах листы разрезаются вдоль и поперек, что можно производить или отдельно (сначала продольную резку, затем поперечную, напр. для брусковых форм), или в одной и той же резаке (напр. для мелких кубических форм). 2) Свойства обоих видов пороха близки между собой. По внешнему виду они отличаются только формой: К. — проволочной формы (откуда и само название его от английского слова corde — проволока), баллистит — кубической или брусковой формы. Уд. вес баллистита 1,64, а К. 1,56; эта разница в уд. весе обусловливается примесью к К. вазелина. Оба очень гибки, представляют значительное сопротивление разрыву, имеют темно-бурый цвет, в тонком слое прозрачны, легко режутся ножом, почти совсем не гигроскопичны и даже в насыщенном водяными парами пространстве при обычной температуре, могут поглотить не более 1 % влажности. Оба проявляют также почти одинаковую чувствительность к нагреванию при установленных для всяких видов бездымного пороха пробах Абеля и Вьеля (см. Нитроклетчатка), а именно: а) при пробе Абеля (нагреванием при 65 °C), в одинаковых условиях, жёлтая полоска на йодокрахмальной бумажке, означающая выделение достаточного количества окислов азота, появляется через 30—45 минут; б) при пробе Вьеля (нагреванием при 110 °C), также в одинаковых условиях, окрашивание нормальной лакмусовой бумажки в красный цвет от выделяющихся кислых паров наступает через 1 ч. 30 м — 2 ч. Сравнение нитроглицериновых порохов с видами бездымного пороха из одной нитроклетчатки показывает, что последние значительно превосходят их в этом отношении, выдерживая пробу Абеля до 3½ часов, а пробу Вьеля до 8 часов и более. Однако, наблюдения, сделанные в Англии над К., совершившим кругосветное плавание под тропиками, убедили, что после этого он не изменил своих свойств ни химических, ни баллистических, и потому сравнительно большая чувствительность к нагреванию не может препятствовать принятию его для военной стрельбы. Если тот и другой порох нагревать в пробирке, помещенной в парафиновую ванну, температура которой постепенно повышается со средней скоростью 5° — 6° в минуту, то К. взрывается около 175°, а баллистит около 185°. К удару между железными поверхностями оба почти одинаково чувствительны, причём взрывается собственно очень малая часть, подвергшаяся непосредственно механическому действию, соседние же части разбрасываются в стороны без изменения; но все попытки произвести детонацию их зарядов помощью капсюля с чистой гремучей ртутью или посредством запального патрона из прессованного пироксилина не привели ни к чему; заряды при этом или разбрасываются в стороны, или подвергаются только постепенному сгоранию, как при воспламенении накаленным телом. При употреблении для стрельбы в пушках, для уничтожения так назыв. затяжки, между зарядом и капсюлем (ударным или гальваническим) помещают передаточный воспламенитель, состоящий из нескольких граммов чёрного пороха. 3) Газы, развивающиеся при горении обоих порохов в запертом пространстве, состоят из углекислоты, окиси углерода, водорода, воды и азота. На основании исследований С. П. Вуколова в научно-технической лаборатории морского ведомства, 1 кг баллистита, при плотности заряжания 0,014, дает 0,187 кг жидкой воды или 233 л водяного пара, и 575 л сухих газов, измеренных при 0° и 760 мм давления, в 100 объёмов которых содержится:

• углекислого газа 35,0 %
• окиси углерода 34,1 %
• водорода 9,9 %
• азота 21,0 %

При этом на 1 кг пороха выделяется 1310 калорий тепла, считая воду жидкой; если же её принять газообразной, то есть общий объём газообразных продуктов горения 808 л, то количество отделяющегося тепла будет 1198 кал. Нобель, производя определения при больших плотностях заряжания, нашёл для общего объёма газов ту же величину 808 л, но количество отделяющегося тепла больше, а именно — 1365 кал. (считая воду жидкой) или 1269 (считая воду газ.). По исследованию того же Нобеля (а также Абеля и Дьюара), К. (диам. 1,2 мм), сгорая под давлением (окончательным) в 1524 атм., дает на 1 кг заряда: 0,1563 кг жидкой воды, пахнущей аммиаком (или 194 л водяного пара) и 698 л сухих газов при 0 °С и 760 мм, содержащих по объёму:

• углекислого газа 32,0 %
• окиси углерода 32,9 %
• водорода 18,0 %
• азота 17,1 %

и выделяет 1272 кал. тепла (считая воду жидкой), или 1178 кал., считая воду газообразной. С увеличением плотности заряжания или давлений, под которыми горение совершается, пропорции углекислого газа и водорода возрастают, пропорции же окиси углерода и воды, наоборот, уменьшаются. Вместе с тем замечено, что состав газов и, следовательно, общий объём их и количество отделяемого тепла изменяются в зависимости от размеров зерен пороха; напр., для более толстых струн К. (диам. 6,5 мм) Нобель получил, при давлении 1524 атм., на 1 кг заряда: 0,155 кг жидкой воды (с сильным запахом аммиака) или 192,5 л водяного пара, 692 л сухих газов с составом (?) по объёму 28,4 % СО₂, 33,8 % СО, 24,4 % H₂ и 13,4 % азота, при выделении тепла 1284 кал. (считая воду жидкой), или 1189 кал. (считая воду газообразной). Очевидно, вследствие содержания значительных количеств окиси углерода, продукты горения как баллистита, так и К. должны быть сильно ядовиты при вдыхании, что необходимо иметь в виду, применяя их для стрельбы из пушек в закрытых казематах и башнях. 4) Пользуясь, с одной стороны, приведенными опытными данными о горении, а с другой — теми общими отношениями, которые найдены для всех вообще взрывчатых веществ (см.), вычислением находим, что баллистит, сгорая, развивает температ. Т = 3000 °C и силу f = 10000 кг на 1 см², для К. же Т = 2850 °C и f = 10500 кг на 1 см². Откуда, сила К. больше, чем баллистита, но температура его газов меньше, что обусловливается примешиванием вазелина. Давления, вычисленные [Вычисления сделаны по формуле р = f Δ /(1— БΔ), где Б — коволюм, принятый, согласно современным воззрениям, равным всегда 0,001 объёма газов при нормальных условиях, то есть для баллистита Б = 0,808, для кордита = 0,890.] по найденным величинам f, согласуются достаточно с измеренными непосредственно в бомбе Сарро и Вьеля (см. Взрывчатые вещества), при тех же плотностях заряжания. Например, для баллистита:

При плотности заряжания, Δ	Вычисленные давления, р	Опытные давления
0,10	1088	1130
0,15	1706	1625
0,18	2105	2125
0,20	2386	2320

Для К., при Δ = 0,20, вычисленное давление = 2550 кг на 1 см², найденная же опытом величина = 2490 кг 5) При горении на открытом воздухе, под обыкновенным атмосферным давлением, оба вида пороха сгорают медленнее обычного дымного пороха, выбрасывая из горящей поверхности тонкие, шипящие лучи пламени, характерные для горящего нитроглицерина; это показывает, что в действительности нитроглицерин в том и другом порохе стремится сгорать как бы раньше находящегося в сочетании с ним пироксилина, оставляя последний догореть после. Подобным образом происходит горение и в запертой прочной камере, то есть под постепенно возрастающими давлениями. В самом деле, Вьелль показал, что, если при одной и той же плотности заряжания в регистрирующей манометрической бомбе (см. Взрывчатые вещества) взрывать одинаковые по весу заряды рассматриваемых порохов, изменяя размеры зерен, то, при условии геометрического подобия этих зерен, времена полного сгорания зарядов прямо пропорциональны толщине зерен; такая же пропорциональность может получиться лишь в том случае, когда сгорание каждого зерна происходит последовательно параллельными слоями, то есть действительно точно так же, как и на открытом воздухе, хотя бы при этом нитроглицерин и стремился выгорать раньше [Стремление нитроглицерина сгорать раньше пироксилина могло бы нарушить получающуюся пропорциональность лишь при больших размерах зерен; в опытах же Вьелля толщина не превосходила 3,5 мм.]. С другой стороны, принимая в каждый данный момент горения давление газов в бомбе равномерным и в то же время равновесие между этим давлением и сжатием крёшера непрерывно существующим, Вьелль по кривым этих сжатий и, следовательно, давлений газов от самого начала горения до конца, на основании тех же опытов мог вычислить пропорции зарядов, сгоревших через равные промежутки времени, и, зная число зерен и размеры их — найти и толщины сгоревших слоев через те же промежутки времени. Отсюда же легко можно было вычислить: а) элементарные скорости горения и б) изменения этих скоростей с увеличением давления, а именно: эта скорость и в см выражается показательными формулами — для кордита и = 0,496 p0,55, для баллистита и = 0,265 p0,6, где p — давление в кг на 1 см². Заметим, что прежние дымные порохи обычно не обладали способностью сгорать параллельными слоями: при воспламенении в прочных оболочках зерна их разбиваются внедряющимися в их поры накаленными газами на более мелкие части, которые и сгорают самостоятельно. Лишь специальные сорта этих порохов, приготовленные из мякоти под давлением до 3600 атм., в этом отношении сходны с описанными нитроглицериновыми; напр., такой сорт бурого пороха показывает элементарную скорость горения, выражаемую формулой u = 0,922 p0,25.

Способность баллистита и К. сгорать параллельными слоями делает очень лёгким выбор величины их зерен для орудий различных калибров, а равно и достижение правильности их баллистического действия. Следующие данные показывают, какими зарядами, при каких условиях и какие начальные скорости получаются с обоими этими порохами. В русской 3-линейной винтовке с пулей весом 13,7 гр., заряд в 2,0 гр. баллистита в виде кубиков со стороной 0,9 мм дает начальную скорость v = 615 м, при наибольшем давлении на дно канала p =2250 атм.; для К. же в виде струн диаметром в 0,9 мм при заряде также в 2,0 гр. получаются v = 620 м, p = 2300 атм. В легкой (полевой 8,7 сантиметровой пушке) со снарядом в 16¾ фунта баллистит, в виде перевязанных пучков из брусочков, длиной 170 мм, с квадратным поперечным сечением в 3 мм в стороне, при заряде в 0,688 кг дает v = 490 м, p = 1370 атм.; для получения же v = 435 м достаточен заряд его в 0,614 кг, между тем как чёрный, дымный крупнозернистый порох для этого должен быть взят в количестве 1,4 кг, то есть в 2,28 раза большем. Наилучшие результаты получаются в более длинных современных пушках, допускающих стрельбу при развитии давления в канале свыше 3200 атмосфер, а именно: по английским опытам, произведенным с 6" пушкой в 100 калибров длиной, заряд К, диам. 10,1 мм, весом 12,465 кг, в этих условиях сообщает снаряду весом 45,168 кг начальную скорость 1000 м, но по мере уменьшения длины скорости уменьшаются следующим образом:

Длина = 40 калиб. = 50 калиб. = 75 калиб. Начальная скорость = 851 м = 895 м = 965 м

Существенный недостаток обоих порохов при стрельбе проявляется, главным образом, в их способности производить быстрое выгорание канала орудий, которое, хотя и другого характера, сравнительно с бороздчатым выгоранием от бурого призматического пороха и представляет как бы только гладкое смывание металла, но все-таки крайне нежелательно, ввиду сокращения через это срока службы дорогостоящих пушек. Такое более сильное, чем обычно, выжигающее действие стоит в связи с теми высокими температурами, которые развиваются баллиститом и К. Абель и Дьюар затем и прибавляют к К. вазелин, чтобы, понижая через это количество отделяющегося тепла и температуру газов, ослабить выгорание. Опыт, однако, показывает, что даже более значительные количества вазелина мало помогают делу; таким путём понижается только средняя температура газов, вырывающиеся же из горящей поверхности зерен лучи нитроглицеринового пламени будут, наверно, иметь температуру более высокую.

Изображения

• The Royal Navy during the Second World War A24932.jpg

  Загрузка сырья в чан для приготовления нитроцеллюлозы

• Work at a Royal Ordnance Shell Filling Factory, January 1942 D6249.jpg

  Взвешивание кордита перед упаковкой

• Women making 9.2 inch gun cordite charges WWII IWM D 667.jpg

  Упаковка кордита в заряды для 9,2-дюймовых орудий

См. также

• Бездымный порох
• Нитроглицерин
• Баллистит, динамит

Ссылки

• И. Чельцов. Δ.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Кордит

– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.