Коржибски, Альфред

А́льфред Коржи́бски (Кожи́бски, Коржи́бский, Корзи́бски, Корзы́бский) (Alfred Habdank Skarbek Korzybski [kɔˈʐɨpski]^? (3 июля 1879, Варшава — 1 марта 1950, Лейквилл, штат Коннектикут) — польский и американский исследователь, ученый, основатель Общей Семантики.

Биография

Ранний период жизни и карьера

Родился в польской аристократической семье в Российской империи. Получил образование в Варшавском политехническом университете. В период Первой мировой войны служил офицером разведки в российской армии. После ранения переехал в Северную Америку в 1916 году (сперва в Канаду, затем в США) для координирования поставок артиллерийского снаряжения на военный фронт. Он также давал лекции польско-американским аудиториям о конфликте, выступая за продажу облигаций военных займов.

По окончании войны он решил остаться в США и принял гражданство в 1940 году. Его первая книга «Manhood of Humanity» была опубликована в 1921 году. В книге он подробно описал новую теорию человечества — человечества как класса жизни, способного развиваться, основываясь на аккумулированных другими знаниях (англ. time-binding class of life).

Общая семантика

Пиком исследовательской работы Коржибски стало основание дисциплины, названной им общей семантикой. Коржибски предупреждал о том, что не следует путать общую семантику с семантикой, другой дисциплиной. Основные принципы общей семантики, включающие привязку ко времени, описываются в работе «Наука и здравомыслие» (Science and Sanity), изданной в 1933 году. В 1938 году Коржибски основал Институт общей семантики (Institute of General Semantics), которым руководил до самой смерти в 1950.

В упрощённом варианте суть работы Коржибски заключается в утверждении, что познание людей ограничено, во-первых, структурой их нервной системы и, во-вторых, структурой их языка. Люди не могут напрямую переживать мир, и взаимодействуют с ним только посредством «абстракций» (невербальных впечатлений или сведений, полученных центральной нервной системой, и вербальных индикаторов, выраженных в языке). Иногда наше восприятие и наш язык на самом деле бывают обманчивы в отношении «фактов», с которыми нам приходится взаимодействовать. Человеческому пониманию того, что происходит, иногда недостаёт структурного сходства с тем, что происходит в действительности. Коржибски акцентировал внимание на том, что следует более осознанно подходить к вопросу несоответствия нашего описания реальности, наших гипотез и теорий о реальности и самой реальности.

Структурный дифференциал Коржибски

В работе «Наука и здравомыслие» Альфред Коржибски описывает инструмент, который может помочь тренировке осознанности абстрагирования. По словам автора, не важно сколько теории о правилах дорожного движения и о конструкции автомобилей знает человек, если он хочет научиться управлять автомобилем необходимы также практические навыки. Одно только знание о том, что наш язык способствует отождествлению абстракций разного порядка не сможет заставить нас не делать этого отождествления.

Коржибски и «быть»

Иногда комплексная теория, разработанная Альфредом Коржибски, редуцируется до вопроса относительно глагола «быть» (англ. to be). Однако его система включает в себя более сложные вопросы и термины, такие как «порядок абстракции» и «осознание абстрагирования». Зачастую преувеличенно утверждается, что Коржибски выступал против использования глагола «быть» («являться»), однако он лишь высказывался, что определённое использование глагола «быть» в смысле определения внутренней сущности предмета ошибочно в своей структуре. Например, выражение «П. является дураком», высказанное в отношении человека по имени П., совершившего нечто почитаемое за глупость. В своей системе Коржибски отказывался от определения сущности (идентификационности, от англ. identity) явлений, то есть указывал на то, что «карта не есть территория». Коржибски выступал за ограничение данного конкретного способа использования глагола «быть», при этом допуская и ошибочное его использование при условии осознания структурных ограничений, связанных с подобным неверным употреблением глагола.

Влияние

Исследования Коржибски оказали влияние на развитие гештальттерапии и рационально-эмоциональной поведенческой терапии (REBT). Согласно третьему изданию «Science and Sanity», американская армия во время Второй мировой войны использовала систему Коржибски для лечения военных неврозов в Европе под руководством д-ра Дугласа Келли, впоследствии работавшего психиатром в тюрьме для нацистских военнопленных (Нюрнберг). Идеи Коржибски оказали влияние на Грегори Бейтсона, Уильяма Барроуза, Фрэнка Герберта, Бакминстера Фуллера, Дугласа Энгельбарта, Элвина Тоффлера, Роберта Хайнлайна, Альфреда Ван Вогта, Роберта Антона Уилсона и других.

В лингвистике теоретические наработки Коржибски получили практическое воплощение в виде группы языков-прим.

Библиография

• Korzybski A. Manhood of Humanity. (Foreword by Edward Kasner, notes by M. Kendig) — Institute of General Semantics, 1950. Hardcover, 2nd edition, 391 pages, ISBN 0-937298-00-X
• Korzybski A. Science and Sanity: An Introduction to Non-Aristotelian Systems and General Semantics. (Preface by Robert P. Pula.) — Institute of General Semantics, 1994. Hardcover, 5th edition. ISBN 0-937298-01-8.
• Alfred Korzybski: Collected Writings 1920—1950 — Institute of General Semantics, 1990. Hardcover, ISBN 0-685-40616-4

См. также

• Общая семантика
• Язык-прим
• Соотношение карты и территории
• Гипотеза лингвистической относительности

• Роберт Антон Уилсон

• Жак Фреско

Ссылки

• [gs-rus.blogspot.ru Более подробная биография Альфреда Коржибски на русском языке, а также другие материалы по Общей Семантике]
• [vk.com/generalsemantics Сообщество по теме Общей Семантики (группа) VK]
• [ability.org.ru/index.php?showforum=42 Форум на русском языке об Общей Семантике и о личности Альфреда Коржибски]
• [www.generalsemantics.org/ Institute of General Semantics]

Отрывок, характеризующий Коржибски, Альфред

– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.