Кориелтаувы

Кориелтаувы (Corieltauvi, более известные как Coritani) — древнее племя в Британии до римского завоевания, и после романизации Британии. Их территория находилась на месте современного Восточного Мидлендса, в округах Линкольншира, Лестершира, Ноттингемшира, Дербишира, Ратленда и Нортхемптоншира. Они граничили с Brigantes на севере, Cornovii на западе, Dobunni и Catuvellauni на юге, и Iceni на востоке. Их главным городом был Реты (Ratae Corieltauvorum), известный сегодня как Лестер.

Римский период

Кориелтаувы оказали римлянам небольшое или совсем никакого сопротивления, возможно приветствуя их как защитников против агрессивных соседей, таких как бриганты. Реты был захвачен римлянами в 44 году нашей эры, и IX Испанский легион были расквартирован там. Fosse Way, римская дорога и ранняя граница римской области, проходил через территорию племени.

Города и поселения

Основные города кориелаувов:

• Реты
• Линдум (ныне Lincoln)

Не идентифицированные местности:

• Драгонби (Dragonby)
• Слифорд (Old Sleaford)

Литература

• Tomlin, R S O (1983). «Roman Leicester, a Corrigendum: For Coritani should we read Corieltauvi?». Transactions of the Leicester Archaeological and Historical Society 48.
• Tomlin, R S O (1983). «Non Coritani sed Corieltauvi». The Antiquaries’ Journal 63.
• Pope, Manley (1862). «A History of the Ancient Kings of Britain». London: Simpkin, Marshall, and Co. Retrieved April 21, 2009.

Отрывок, характеризующий Кориелтаувы

Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!