Корнаро, Марко

Марко Корнаро итал. Marco Cornaro<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет Марко Корнаро</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Марко Корнаро</td></tr>
59-й венецианский дож
21 июля 1365 — 13 января 1368
(под именем Марко Корнаро)
Предшественник:	Лоренцо Челси
Преемник:	Андреа Контарини
Вероисповедание:	католик
Рождение:	1285(1285) Венеция
Смерть:	13 января 1368(1368-01-13) Венеция
Место погребения:	Собор Санти-Джованни э Паоло
Род:	Корнаро
Имя при рождении:	Марко Корнаро (Корнер)
Супруга:	Джованна Скровеньи Катерина

Марко Корнаро или Корнер (итал. Marco Cornaro; 1285, Венеция — 13 января 1368, там же) — 59-й венецианский дож, первый по счёту из знатного венецианского рода Корнаро, избран на должность в 1365 году. Дед королевы Кипра Катерины Корнаро.

Всегда оставаясь верным республиканским олигархическим идеалам, на которых стояла Венецианская республика, Марко Корнаро был хорошим дожем и принёс мир в государственные учреждения, потрясенные заговорами, нацеленными на свержение республиканской формы правления. Его короткое правление отметилось переходом некоторых венецианских территорий под власть Генуи и Османской империи, хотя в то время Венеция переживала экономический рост, а также возобновила торговлю с Египтом.

Биография

Молодость и политическая карьера

Марко Корнаро был сыном Джованни де Аньезе (чей «дом» не сохранился до наших дней) и имел пятерых братьев. Его семья (Корнер, хотя часто употребляется Корнаро) была очень важна для Венеции и считается одной из самых старых (восходя к римским Корнелиям) и могущественных. Он был женат два раза: сначала на Джованне Скровеньи из Падуи, которая родила ему трёх сыновей и двух дочерей; затем на некой Катерине, о которой мало что известно, кроме её скромного происхождения, из-за которого у Марко возникли трудности при вступлении на пост дожа.

В молодости, он занимался торговлей с Востоком, но без большого успеха; напротив, он с отличием продвигался по службе. Он много раз был послом у императора Карла IV и папы Климента VI, а также входил в состав венецианской делегации на избрание папы Урбана V в Авиньон. К тому же, он руководил важными городами в венецианских владениях.

Венеция, по причине закрытия Большого совета в 1297 году, переживала время потрясений, в результате Венецианская республика превратилась в настоящую олигархию, к управлению которой были допущены лишь несколько десятков семей. Конечно, это не было хорошо воспринято большинством населения, в особенности богатыми торговцами, которым не дали дворянский титул. На деле, от заговоров никто не отказывался, напротив, многие хотели убрать новую олигархическую форму правления (заговор Марин Бокконио (1300 год) или Марино Фальера (1355 год) или попытка покушения на Лоренцо Челси (1365 год)).

Марко оказался верным республике и отличился во время заговора дожа Марино Фальера, который убедил некоторых городских дворян объединится с ним для осуществления плана по свержению республики и установлению его единоличной власти. Когда заговор был раскрыт, Корнаро, в то время самый старший сенатор и поэтому автоматически бывший вице-дожем, привёл в лагуны венецианский флот, чтобы помешать интервенции повстанцев с материка.

Он также работал в течение короткого периода до избрания дожа (17 апреля — 21 апреля 1355 года). Мало что известно о периоде его жизни после 1355 года — разве что о его участии (правда, безуспешном) в выборах дожа во время «конклава» 1361 года, победителем в которых вышел Лоренцо Челси. В то время, Марко был наделён титулом рыцаря, однако он не знал кем.

Правление

Смерть Лоренцо Челси, официально от психического заболевания, и конклав, избравший его 21 июля, вызвали некоторую напряженность в венецианском обществе, которое, едва предотвратив заговор 1355 года, боялось возвращения к гражданской войне.

Несмотря на клевету, осыпавшуюся на его голову из-за низкого происхождения его жены, Марко был идеальным кандидатом на пост дожа: пожилой (80 лет), скромный, преданный. На это пост также баллотировались Джованни Фоскарини и преемник Марко Андреа Контарини, но победа досталась Корнаро, и 21 июля 1365 года он стал дожем.

В течение двух с половиной лет его правления, Венеция не увидела больших перемен в отношении международной торговли, главного источника богатства Венеции, хоть при новом доже республика потеряла острова Хиос, Лесбос и Фокею, которые перешли под власть Генуэзской республики. Корнаро успешно восстановил торговлю с Египтом, убедив папу Урбана V отменить запрет на торговлю с неверными. Дож также начал строительство крыла Дворца дожей. Когда в Кандии (Крит) началось восстание, венецианские войска истребили население острова и разрушили много деревень, впоследствии заселив эти земли своими преданными поселенцами. К тому же, Корнаро с уважением относился к государственным органам, что очень отличало его от своих высокомерных предшественников.

Марко Корнаро умер на рассвете 13 января 1368 года. Он был похоронен в соборе Санти-Джованни-э-Паоло. Его надгробный памятник украшен скульптурами с изображением Мадонны и Младенца авторства Нино Пизано.

Литература

• Da Mosto Andrea. I dogi di Venezia — Флоренция, 1983.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Корнаро, Марко

– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.