Корнелии Лентулы
Корнелии Лентулы лат. Lentulus, мн. ч. Lentuli | |
Период |
V век до н. э. — конец I века |
---|---|
Родоначальник: | |
Подданство |
Лентулы (лат. Lentulus, мн. ч. Lentuli) — когномен древнеримского рода Корнелиев.
Название когномена, возможно этрусского происхождения; Плиний утверждает[1], что основатели рода культивировали чечевицу, за что и получили прозвище, образованное от лат. lens (мн. ч. lentes) — «чечевица».
Первые сведения о представителях рода появляются во времена вторжения галлов под предводительством Бренна в 390 году до н. э. (или 387 году до н. э.), а именно о патриции-сенаторе Гнее (или Луции) Корнелии Лентуле, который, согласно Титу Ливию[2], при осаде галлами Капитолия отговаривал других сенаторов выплачивать выкуп и предлагал прорываться с оружием в руках.
Первые известные представители рода, занявшие высшие римские магистратуры: консул в 327 году до н. э. Луций Корнелий Лентул, консул в 303 году до н. э. Сервий Корнелий Лентул и консул в 275 году до н. э. Луций Корнелий Лентул Кавдин.
Цицерон использовал слова Appietas и Lentulitas для описания прирождённых патрициев[3]. Все известные плебеи — носители этого имени, — например, народные трибуны[4], являются вольноотпущенниками или их потомками.
Известные представители
- Гней Корнелий Лентул (V век до н. э.)
- Гней Корнелий Лентул (IV век до н. э.)
- Луций Корнелий Лентул — консул 327 года до н. э.
- Сервий Корнелий Лентул (около 375 — около 320 года до н. э.) — дядя Сервия Корнелия Лентула, отец Тиберия Корнелия Лентула и дед Луция Корнелия Лентула Кавдина
- Тиберий Корнелий Лентул
- Сервий Корнелий Лентул — консул 303 года до н. э.
- Луций Корнелий Лентул Кавдин — консул 275 года до н. э.
- Луций Корнелий Лентул Кавдин — консул 237 года до н. э., великий понтифик
- Публий Корнелий Лентул Кавдин — консул 236 года до н. э.
- Публий Корнелий Лентул — претор 214 года до н. э.
- Гней Корнелий Лентул Клодиан — консул 201 года до н. э.
- Луций Корнелий Лентул — консул 199 года до н. э.
- Сервий Корнелий Лентул — претор Сицилии в 169 году до н. э.
- Публий Корнелий Лентул — консул 162 года до н. э.
- Публий Корнелий Лентул Кавдин — претор
- Луций Корнелий Лентул — консул 130 года до н. э.
- Гней Корнелий Лентул — консул 146 года до н. э.
- Публий Корнелий Лентул Марцеллин — монетарий около 100 года до н. э.
- Гней Корнелий Лентул — консул 97 года до н. э.
- Публий Корнелий Лентул Марцеллин — квестор пропретор Кирены в 75—74 годах до н. э.
- Гней Корнелий Лентул Клодиан — консул 72 года до н. э.
- Публий Корнелий Лентул Сура — участник заговора Катилины, казнён 5 декабря 63 до н. э.
- Гней Корнелий Лентул Клодиан — претор 59 года до н. э.
- Публий Корнелий Лентул Спинтер — консул 57 года до н. э.
- Гней Корнелий Лентул Марцеллин — консул 56 года до н. э.
- Публий Корнелий Лентул Марцеллин — монетарий 50 года до н. э., квестор Гая Юлия Цезаря в 48 году до н. э.
- Луций Корнелий Лентул Крус — консул 49 года до н. э.
- Луций Корнелий Лентул Крусцеллион — претор 44 года до н. э., сын Луция Корнелия Лентула Круса
- Луций Корнелий Лентул — консул-суффект 38 года до н. э.
- Публий Корнелий Лентул Спинтер — сын Публия Корнелия Лентула Спинтера, участник заговора против Гая Юлия Цезаря
- Гней Корнелий Лентул — квестор Ахайи в 29 году до н. э.
- Луций Корнелий Лентул Марцеллин — пасынок Октавиана Августа
- Гней Корнелий Лентул — консул 18 года до н. э.
- Публий Корнелий Лентул Марцеллин — консул 18 года до н. э.
- Луций Корнелий Лентул — консул 3 года до н. э.
- Косс Корнелий Лентул — консул 1 года до н. э.
- Публий Корнелий Лентул Сципион — консул-суффект 2 года
- Сервий Корнелий Лентул Малугинен — консул-суффект в 10 году
- Публий Корнелий Лентул Сципион — консул-суффект 24 года
- Косс Корнелий Лентул — консул 25 года
- Гней Корнелий Лентул Гетулик — консул 26 года
- Публий Корнелий Лентул — консул 27 года
- Луций Корнелий Лентул Сципион — консул-суффект 27 года
- Гней Корнелий Лентул Гетулик — консул-суффект 55 года
- Косс Корнелий Лентул — консул 60 года
- Косс Корнелий Лентул Гетулик (около 25 — около 75 года) — сын Гнея Корнелия Лентула Гетулика и Апронии
Напишите отзыв о статье "Корнелии Лентулы"
Примечания
- ↑ Плиний Старший. Естественная история, XVIII, 3:текст на [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Roman/Texts/Pliny_the_Elder/home.html латинском]
- ↑ Тит Ливий. История от основания города, IX, 4: текст на [www.thelatinlibrary.com/liv.html латинском] и [www.ancientrome.ru/antlitr/livi/index.htm русском]
- ↑ Цицерон. Ad Familiares, III, 7
- ↑ Цицерон. Pro Lege Manilia или De Imperio Cn. Pompei, 19
См. также
- Публий Лентул — вымышленный римский сенатор
Ссылки
- [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0002.001/738?rgn=full+text;view=image Корнелии Лентулы] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
- Лентулы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Отрывок, характеризующий Корнелии Лентулы
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.