Корнер, Джованни I

Джованни I Корнер итал. Giovanni I Corner<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет Джованни I Корнера авторства Себастьяно Риччи.</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Джованни I Корнера</td></tr>
96-й венецианский дож
4 января 1625 — 23 декабря 1629
(под именем Джованни I Корнер)
Предшественник:	Франческо Контарини
Преемник:	Николо Контарини
Вероисповедание:	католик
Рождение:	11 января 1551(1551-01-11) Венеция
Смерть:	23 декабря 1629(1629-12-23) (78 лет) Венеция
Место погребения:	Церковь Сан-Николо да Толентини, Венеция
Род:	Корнаро
Имя при рождении:	Джованни Корнаро (Корнер)
Супруга:	Кьяра Дольфин
Дети:	шесть сыновей (в том числе дож Франческо Корнер) и шесть дочерей

Джованни I Корнер или Корнаро (итал. Giovanni I Cornaro; 11 ноября 1551, Венеция — 23 декабря 1629, там же) — 96-й венецианский дож, второй по счёту из знатного венецианского рода Корнаро, избран на должность 4 января 1625 года. Он был прадедом 111-го дожа Джованни II Корнера.

Его правление отметилось борьбой семьи Корнаро с Реньеро Дзено, начавшим публично критиковать её и раскрывать тёмные дела семейства дожа.

Семья

Корнаро принадлежали к старейшим, богатейшим и влиятельнейшим семьям Венеции. Они сделали своё состояние в первую очередь за счёт кредитования. Четверо членов семейства стали дожами Венеции. Катерина Корнаро была королевой Кипра с 1474 по 1489 год.

В XVII веке, семья отличалась недобросовестным ведением дел и вопиющим фаворитизмом.

Биография

Джованни Корнаро был сыном Маркантонио и Чечилии Джустиниани. Прежде чем стать дожем, позади у Джованни была посредственная и скучная карьера — было очевидно, что он не мог занять такой высокий пост.

Он был капитаном в Вероне, подестой Падуи (1600) и Брешии (1603), управляющим, и даже стал прокуратором Сан-Марко (1609) (предварительно заплатив за этот пост). Но, согласно некоторым хроникам, он был больше обязан своими должностями своему знатному происхождению, чем личным качествам.

Напротив, несмотря на свои слабые способности, он был богат и имел, по старому обычаю, связи с Церковью.

Он взял себе в жёны Кьяру Дольфин, которая также происходила из семьи дожей. У них было шесть сыновей и шесть дочерей. Джованни дал своим сыновьям прибыльные и влиятельные должности.

Джованни Корнаро, довольный своим положением и успехом своих детей, в любом случае не собирался становиться кандидатом на пост дожа после смерти его предшественника Франческо Контарини, он лишь стремился продолжать свои дела и провести последние годы в спокойствии, но судьба уготовала ему совсем другое будущее.

Правление

После ожесточённых столкновений между старыми и новыми семьями (case vecchie и case nove), Джованни Корнер был единогласно избран дожем на 42-м туре голосований 4 января 1625 года.

После своего избрания, его сыновья Альвизе и Франческо (последний женился на дочери бывшего дожа Антонио Приули) сохранили свои должности сенаторов, что не было разрешено по венецианским законам. После сближения отца с Ватиканом, с которым Корнаро всегда поддерживали хорошие отношения, сын Корнера Федерико стал епископом Виченцы и кардиналом. Четвёртый сын Маркантонио стал священником в соборе Святого Марка. Самый младший, Джорджо, отличился тем, что обходил торговые законы Венеции. В конце концов, один из двоюродных братьев Корнера стал советником дожа.

В 1627 году, Реньеро Дзено, член Совета десяти, начал критиковать семью Корнаро за всё большее сосредоточение полномочий в своих руках. Дзено, сумевший раскрыть незаконную деятельность Антонио Приули, пригрозил дожу взятием под стражу и потребовал создать специальную комиссию. Чтобы избавиться от него, Корнаро преступили закон: 30 декабря 1627 года Реньеро Дзено был тяжело ранен Джорджо Корнаро и его сообщниками во дворце дожей (которого Дзено, между прочим, обвинял в торговле контрабандными товарами . Джорджо сбежал из города и потом был изгнан; его недвижимое имущество было арестовано. Тогда, Дзено начал прилюдно критиковать и обвинять своих врагов. 23 июля 1628 года, Корнаро прервали одно из таких публичных выступлений и вызвали беспорядки по всему городу, пытаясь, при поддержке своих союзников, изгнать Реньеро из Венеции. 17 сентября 1629 года, суд Quarantina General отложил исполнение приговора против Дзено. Затем, партия дожа терпит серьёзные поражения, и он даже выдвинул предложение о своей отставке, но оно было отклонено.

Новая война вырисовывалась в Монферрате, но в тот период дож уже был не в состоянии управлять страной.

Джованни Корнер умер несколько месяцев спустя, 23 декабря 1629 года. Он был похоронен в семейной часовне в венецианской церкви Сан-Николо да Толентини.

Ссылки

• [rolandomirkobordin.jimdo.com/repubblica-di-venezia-catalogazione-delle-monete-dei-dogi-cronaca-storico-politica-numismatica/giovanni-i-corner-doge-96/ rolandomirkobordin.jimdo.com]
• [venipedia.it/personalit%C3%A0/dogi/corner-giovanni-i venipedia.it]

Отрывок, характеризующий Корнер, Джованни I

– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.