Корнилов, Владимир Николаевич

Владимир Корнилов
1960-е годы
Дата рождения:	29 июня 1928(1928-06-29)
Место рождения:	Днепропетровск
Дата смерти:	8 января 2002(2002-01-08) (73 года)
Место смерти:	Москва
Гражданство:	СССР СССР Россия Россия
Род деятельности:	поэт, прозаик
Язык произведений:	русский

Владимир Николаевич Корнилов (29 июня 1928, Днепропетровск — 8 января 2002, Москва), советский российский поэт, писатель и литературный критик.

Биография

Родился в семье инженеров-строителей.

С началом войны был эвакуирован в Новокузнецк (Сибирь), затем переехал в Москву. В 1945—1950 учился в Литературном институте, откуда трижды исключался за прогулы и «идейно порочные стихи».

Первые стихи Корнилова были опубликованы в 1953 году. Однако с тех пор его произведения пропускались в печать нечасто, и лишь с внесёнными цензурой исправлениями. В 1957 году был рассыпан набор уже свёрстанного сборника стихов «Повестка из военкомата». Только в 1964 году в издательстве «Советский писатель» была напечатана его первая книга стихов «Пристань», а в 1965 году Корнилова по рекомендации Ахматовой принимают в Союз писателей СССР.

Нелёгкая судьба ожидала и прозаические произведения Корнилова. Первую и вторую свои повести — «Без рук, без ног», законченную в 1965 году, и «Девочки и дамочки», написанную в октябре 1968 года — автор долго и безуспешно пытался опубликовать в Советском Союзе. Первую не напечатали, вторая в декабре 1971 года была набрана, но сразу же после этого рассыпана.

Своё третье и самое крупное прозаическое произведение — роман «Демобилизация» — Корнилов уже не стал пытаться опубликовать на родине. Он передал свои произведения на Запад, где с 1974 года они были напечатаны.

Публикации в самиздате и в зарубежных русскоязычных изданиях, а также выступления Корнилова в поддержку Юлия Даниэля и Андрея Синявского (1966) вызвали недовольство советской власти.

Член советской секции «Международной амнистии» (с 1975 года). По рекомендации Г. Бёлля был принят во французский Пен-клуб (с 1975 года).

Корнилов подписал письмо «главам государств и правительств» с просьбой защитить академика Андрея Сахарова, и в марте 1977 его исключают из Союза писателей СССР (принят в 1965; восстановлен в 1988). Книги были изъяты из библиотек и продажи в 1979 году.

Вновь начал издаваться в СССР с 1986 года.

Скончался Корнилов от опухоли костей 8 января 2002 года.

Творческая манера

Стихи Корнилова проникнуты болью за родную страну, тем не менее поэт пытается философски осмыслить явления окружающей его жизни. Когда во время перестройки стихи Корнилова стали публиковаться чаще, вышло одно из самых проникновенных его стихотворений, в котором он рассуждает о внезапно дарованной людям свободе:

Не готов я к свободе —

По своей ли вине?

Ведь свободы в заводе

Не бывало при мне.

<…>

Океаны тут пота,

Гималаи труда!

Да она ж несвободы

Тяжелее куда.

Я ведь ждал её тоже

Столько долгих годов,

Ждал до боли, до дрожи,

А пришла — не готов.

(«Свобода», 1987)

В 90-е годы поэт тоже живо откликался на проблемы России. Так, в 2000 году он написал стихотворение «Попытка гимна» — своеобразный отклик на события, связанные с утверждением гимна России на музыку гимна СССР.

Вольфганг Казак в своём «Лексиконе русской литературы XX века» отмечал:

Стихи Корнилова можно сравнить с письмами к самому себе. То, что он говорит в них о детстве, о временах военной службы, о любви и искусстве, исполнено высокого чувства ответственности перед жизнью, обнаружива­ет серьёзность поисков смысла бытия. Соот­ветственно с этим Корнилов ограничивает себя, го­воря только о существенном, пишет скупо и конкретно; он любит аллитерации и звучный стих, тщательно избегая всего лишнего.

В то же время поэзия Корнилова встречала резкую критику, обвинения в неграмотности языка и примитивности содержания.

Сочинения

• Собрание сочинений в двух томах, 2004

Стихи

• Пристань. Стихи, М., Советский писатель, 1964
• Возраст. Стихи, М., Советский писатель, 1967
• Музыка для себя. М., Правда, 1988
• Надежда, М., Советский писатель, 1988
• Польза впечатлений, М., Современник 1989
• Избранное, М., Советский писатель, 1991
• Суета сует. М., 1999

Проза

• Сказать не желаю, М., Политиздат, 1973 (повесть о революционере Викторе Обнорском)
• Девочки и дамочки // «Грани», № 94, 1974 (повесть о рытье окопов в 1941 году под Москвой мобилизованными женщинами)
• Без рук, без ног // «Континент», № 1, 1974 и № 2, 1975 (герой повести, подросток, видит жизнь вскоре после окончания войны)
• Демо­билизация, Frankfurt/M., Посев, 1976 (роман изображает жизнь московской интеллигенции в се­редине 50-х гг.)
• «Каменщик, каменщик…», Frankfurt/M., 1980 (роман охватывает вре­менной отрезок от начала века до брежнев­ской поры; в центре его — человек, ушедший во внутреннюю эмиграцию)
• Демобилизация. М., Московский рабочий, 1990

Критика

• Покуда над стихами плачут… Книга о русской лирике, М., 1997 («Моя задача не только рассказать о русской поэзии и русских поэтах, но прежде всего пробудить любовь к стихам»)

Литература

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>

Ссылки

• [www.peoples.ru/art/literature/poetry/newtime/vladimir_kornilov/ Биография]
• [www.belousenko.com/wr_Kornilov.htm Биография и отрывки из произведений]
• [magazines.russ.ru/authors/k/kornilov/ Биография, статьи, стихи]
• [www.ozon.ru/context/detail/id/197082/ Рубцы и раны] (Корнилов об Андрее Туркове, 1999)
• [www.stihi.ru/2004/04/05-327 Стихи на «Стихи.ру»]

Отрывок, характеризующий Корнилов, Владимир Николаевич

– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»