Корнуоллис, Чарльз

Чарльз Корнуоллис, 2-й граф Корнуоллис, 1-й маркиз Корнуоллис, виконт Броум, барон Корнуоллис-Эйский
англ. Charles Cornwallis, 2nd Earl of Cornwallis, 1st Marquess Cornwallis, Viscount Brome, Baron Cornwallis of Eye
Портрет кисти Д. С. Колпи (ок. 1795)
Дата рождения	31 декабря 1738(1738-12-31)
Место рождения	Гросвенор-сквер, Мейфэр, Лондон
Дата смерти	5 октября 1805(1805-10-05) (66 лет)
Место смерти	Газипур, Индия
Принадлежность	Великобритания Великобритания
Род войск	Британская армия
Годы службы	1757—1805
Звание	Генерал
Часть	1-й гвардейский пехотный полк
Командовал	Британские войска в Индии, Британские войска в Ирландии
Сражения/войны	Семилетняя война, Война за независимость США, Третья англо-майсурская война, Ирландское восстание (1798)
Награды и премии
Связи	брат Уильям Корнуоллис

Чарльз Корнуоллис, в дореволюционных, некоторых советских и современных изданиях встречается написание Корнваллис (англ. Charles Cornwallis, 2nd Earl of Cornwallis, 1st Marquess Cornwallis, Viscount Brome, Baron Cornwallis of Eye; (31 декабря 1738, Лондон — 5 октября 1805, Газипур, в настоящее время штат Уттар-Прадеш, Индия) — британский военный и государственный деятель. Генерал (1793 год). 2-й граф Корнуоллис (1762 год), 1-й маркиз Корнуоллис (1792 год). Старший брат адмирала Уильяма Корнуоллиса.

Ранние годы

Старший сын Чарльза Корнуоллиса, 5-го барона (с 1753 года — 1-го графа) Корнуоллиса (29 марта 1700 — 23 июня 1762, Хоуэллс, близ Бристоля) и Элизабет Тауншенд (умерла 1 декабря 1785). Родился в Лондоне, хотя поместья его семьи находились в графстве Кент.

Корнуоллисы обосновались в Броум-Хилл, близ Эя, в графстве Саффолк, в XIV веке. Представители рода представляли графство в Палате Общин в течение трёхсот лет. Фредерик Корнуоллис, получивший в 1627 году титул баронета , во время гражданской войны сражался на стороне короля Карла I и последовал вместе с его сыном, королём Карлом II, в изгнание. После реставрации Стюартов, в 1661 году Фредерик Корнуоллис получил титул барона Корнуоллиса-Эйсклого в графстве Саффолк (англ. Baron Cornwallis of Eye in the County of Suffolk). Его потомки, путём удачных браков, повысили влиятельность рода.

Чарльз Корнуоллис имел обширные связи. Его мать была дочерью Чарльз Тауншенд, 2-го виконта Тауншенд и племянницей премьер-министра Роберта Уолпола. Дядя Фредерик Корнуоллис, — архиепископом Кентерберийским (1768—1783). Дядя Эдуард Корнуоллис — лейтенант-губернатором Новой Шотландии (1749—1752) и губернатором Гибралтара (1761—1776).

Получил образование в Итонском (где он травмировал глаз от случайного удара, нанесённого ему Сутом Баррингтоном, впоследствии епископом Даремским, во время игры в хоккей) и Клэрском колледжах.

Семилетняя война

8 декабря 1757 года поступил на службу в 1-й гвардейский пехотный полк (Гвардейские гренадеры) в чине энсина. Его военное образование продолжилось: после поездки на континент с прусским офицером капитаном де Рогеном, в 1758 году обучался в Военной академии в Турине (Сардинское королевство).

Во время Семилетней войны служил в Германии. Часто ездил по делам службы в Великобританию. В 1758 году стал офицером в штабе маркиза Грэнби. В следующем году участвовал в сражении у Миндена — одном из крупнейших сражений войны. После сражения купил чин капитана в 85-м пехотном полку. В 1761 году служил в составе 11-го пехотного полка (11th Regiment of Foot), получил временный чин подполковника. Возглавлял свой полк в сражениях при Фелинггаузене и Вильгельмстале, был отмечен за храбрость.

Между двумя войнами

В январе 1760 года избран в Палате общин Парламента Великобритании от округа Эй. В 1762 году, после смерти отца, унаследовал титул графа Корнуоллис и занял его место в Палате лордов.

После заключения в 1763 году Парижского мирного договора вернулся в Англию. Стал политическим протеже ведущего лидера партии Вигов и будущего премьер-министра Рокингема.

Симпатизировал к американским колонистам. Был одним из пяти пэров, голосовавших против Закона о гербовом сборе 1765 года. Оказывал колонистам поддержку во время кризиса, который привёл к войне за независимость США.

В 1766 году стал полковником 33-го пехотного полка.

В 1771 году был назначен на почётную должность констебля Тауэра и лорда-лейтенанта Тауэр-Хамлетса.

Война за независимость США

В 1775 году, после начала вооружённых столкновений в окрестностях Бостона, Корнуоллис, отбросив прежние опасения относительно колонистов, начал искать возможность поступить на службу в Америку. Был назначен заместителем губернатора и главнокомандующего британскими войсками в провинции Квебек генерал-майора Карлтона, но не вступил в должность, так как вскоре был заменён генерал-майором Бергойном. В том же году произведён в генерал-майоры.

1 января 1776 года получил временный чин генерал-лейтенанта, в следующем году чин стал постоянным. В феврале, во главе 2,5 тысяч солдат, отплыл из Корка в Америку. На побережье Северной Каролины соединился с войсками генерала Клинтона. 28 июня принимал участие в неудачном штурме Чарльстона.

В 1776—1778 годах, под началом генерала Хау и Клинтона, воевал с колонистами в Нью-Йорке, Нью-Джерси и Пенсильвании. Участвовал в сражениях на Лонг-Айленде, при Брендивайне, Германтауне, Монмуте и многих других. В конце 1776 — начале 1777 года трижды потерпел поражение в боях с Вашингтоном: у форта Ли (20 ноября), при Трентоне (2 января) и Принстоне (3 января). 13 апреля 1777 года одержал победу над генералом Линкольном при Баунд-Брук. 25 ноября потерпел поражение от Лафайета при Глостере. 11 декабря разгромил пенсильванских ополченцев при Мэтсон-Форде. В ноябре 1778 года, узнав о болезни жены, вернулся в Англию.

В июле 1779 года снова прибыл в Америку. Весной 1780 года, вместе с Клинтоном, вторично осадил и взял Чарльстон. 16 августа нанёс поражение генералу Гейтсу при Камдене. В результате этой победы англичане смогли установить относительный контроль над Южной Каролиной. Но 15 марта 1781 года не смог разгромить армию генерала Грина при Гилфорде в Северной Каролине. После этой битвы Корнуоллис оставил территорию обеих Каролин, кроме Чарльстона, и ушёл в Виргинию. Под натиском превосходящих сил Континентальной армии Вашингтона и французской армии генерала Рошамбо отступил к Йорктауну, где 27 сентября был осаждён и уже 19 октября капитулировал, вместе с 9-тысячной армией.

После возвращения в Великобританию

Вскоре после капитуляции, был освобождён из плена и 21 января 1782 года вернулся в Англию.

В августе — сентябре 1785 года был чрезвычайным посланником при дворе прусского короля Фридриха II. Вместе с герцогом Йоркским присутствовал на проводимых лично королём манёврах в Силезии. Во время торжественного обеда во дворце Сан-Суси и на силезских манёврах встречался с Лафайетом. В следующем году был награждён орденом Подвязки.

Индия

12 сентября 1786 года был назначен генерал-губернатором Ост-Индской компании и главнокомандующим британскими войсками в Индии.

В 1790—1792 годах вёл войну с Княжеством Майсур. Нанёс поражение майсурскому правителю Типу Султану и заставил его уступить Компании часть своих владений и выплатить контрибуцию. 8 октября 1792 года Корнуоллису был дарован титул маркиза. В следующем году он получил чин полного генерала.

Провёл ряд административных и законодательных преобразований. В 1793 году ввёл на территории владений Компании Кодекс Корнуоллиса, действоваший до 1833 года. Согласно этому кодексу, весь административный аппарат компании на территории Индии делился на три части. Чиновникам первого (налогового) и второго (судебного) звена запрещалось ведение частной торговли, так как это могло наносить урон авторитету и экономическим интересам Компании. Финансовые потери таких служащих планировалось покрыть за счёт выплаты более щедрого жалования.

22 марта 1793 года администрация Корнуоллиса приняла закон о «постоянном заминдари». По этому закону заминдары лишались судебных и полицейских функций, которые передавались специально организованной полиции. Местное управление зависимых территорий было отдано в руки окружных коллекторов (сборщиков налогов), состоящих на службе Компании.

Корнуоллис реорганизовал местную судебную систему: местные суды в части гражданского права подчинялись провинциальным судебным инстанциям, а в части уголовного — специальным окружным судам по уголовным делам. Все высшие судебные и гражданские должности имели право занимать только британцы, местное население отстранялось от участия в управлении зависимых от Компании территорий.

13 августа 1793 года был уволен с должности и вернулся в Англию.

Последние годы

В 1795—1801 годах был генералом артиллерии.

14 июня 1798 года назначен лорд-лейтенантом Ирландии и главнокомандующим британских войск в Ирландии. К концу сентября жестоко подавил, начавшееся ещё в марте, восстание. Подготовил парламентскую унию с Англией. О деятельности Корнуоллиса в Ирландии рассказано в его «Correspondence» (Л., 1859).

В 1801 году назначен послом во Францию. 27 марта 1802 года подписал Амьенский мирный договор.

9 января 1805 года Корнуоллис снова был назначен генерал-губернатором Ост-Индийской компании, 20 марта того же года — главнокомандующим британскими войсками в Индии. Но через несколько месяцев после прибытия в Индию скончался. Похоронен в Газипуре. На его могиле ему установлен памятник. Кроме того, впоследствии, памятник Корнуоллису установили на Мемориале Виктории в Калькутте.

Семья

14 июля 1768 года женился на Джемайме Тилликен Джонс (1747 — 14 апреля 1779). В браке родилось двое детей: дочь Мэри (28 июня 1769 — 17 июля 1840) и сын Чарльз (19 октября 1774 — 9 августа 1823).

Ссылки

• [jrshelby.com/kimocowp/cornwal.htm CHARLES, EARL CORNWALLIS]
• [www.thepeerage.com/p19799.htm#i197984 The Peerage profile of Cornwallis]

Отрывок, характеризующий Корнуоллис, Чарльз

– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.