Корнфорт, Фанни
| Фанни Корнфорт |
Фанни Корнфорт (англ. Fanny Cornforth; 3 января 1835 года — 24.02.1909) — натурщица, домохозяйка и любовница Данте Габриэля Россетти.
Биография
Родилась в семье кузнеца в Суссексе, настоящее имя — Сара Кокс (англ. Sarah Cox)[1]. С Россетти познакомилась в 1858 году, став его моделью и возлюбленной в отсутствие Элизабет Сиддал.
Когда в 1860-м году Сиддал вернулась, Россетти женился на ней, в ответ Корнфорт вышла замуж за механика Тимоти Хьюза (англ. Timothy Hughes), но долго они вместе не прожили.
После смерти Элизабет Сиддал в 1862 году переехала к Россетти в качестве домохозяйки, и их отношения длились до самой его смерти[2]. В то же время он находился в связи с Джейн Моррис, которая была замужем за Уильямом Моррисом, поэтому роман приходилось держать в секрете.
Что касается Корнфорт, то её отношения с Россетти не были тайной ни для кого. Она происходила из низших социальных слоев, и её необразованность и грубый акцент всегда шокировали его друзей[2]. С течением времени Корнфорт сильно прибавила в весе, за что получила от Россетти прозвище «Дорогой слоник»[3]. В свою очередь она называла его «Носорожек», намекая и на его увеличившийся размер талии. Находясь в разлуке, Россетти рисовал и посылал ей слоников.
После серьезного ухудшения здоровья Россетти и всё большего вмешательства и включённости в его жизнь его семьи Корнфорт была вынуждена покинуть дом Россетти в 1877 году. В ноябре 1879 года она вышла замуж за Джона Шотта (англ. John Schott)[3].
На следующий год после смерти Россетти она вместе с мужем открыла галерею Россетти, чтобы продать некоторые имевшиеся у неё картины. Муж её умер в 1891-м, и Корнфорт осталась жить со своим пасынком Фредериком до смерти того в 1898-м, после чего вернулась в Западный Суссекс, продолжив жить с семьёй мужа, пока не была против воли отправлена в работный дом (предположительно её золовкой Розой)[4].
В конце жизни страдала от сенильной деменции и 30-го марта 1907-го года поступила в психиатрическую лечебницу в Суссексе, где умерла от пневмонии 24-го февраля 1909-го года[4].
По утверждению её биографа и историка искусства К. Уолкера, была похоронена на кладбище Чичестера и именована в документах как Сара Хьюз[5].
На картинах
- 1859 — Bocca Baciata (Музей изящных искусств, Бостон).
- 1861 — Лукреция Борджиа / Lucrezia Borgia
- 1861 — Прекрасная Розамунда / Fair Rosamund
- 1865 — The Blue Bower
- 1868 — Леди Лилит / Lady Lilith
- 1874 — Святой Грааль
Напишите отзыв о статье "Корнфорт, Фанни"
Ссылки
- ↑ [steyningmuseum.org.uk/boxfiles/ttcox.html Fanny Cornforth].
- ↑ 1 2 Шестаков В. П. Прерафаэлиты: мечты о красоте. — М.: Прогресс-Традиция, 2004. ISBN 5-89826-217-2.
- ↑ 1 2 [www.whistler.arts.gla.ac.uk/biog/Corn_F.htm Center for Whistler Studies](недоступная ссылка — история). Проверено 7 февраля 2008.
- ↑ 1 2 Kirsty Stonell Walker. [fannycornforth.blogspot.co.uk/2015/03/fanny-found.html Fanny Found] (19-е марта 2015-го года).
- ↑ [fannycornforth.blogspot.co.uk/2015/03/fannys-final-farewell.html Fanny's Final Farewell].
Отрывок, характеризующий Корнфорт, Фанни
Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
