Коробейники (фильм, 1910)

Коробейники
Жанр	драма
Режиссёр	Василий Гончаров
Автор сценария	Василий Гончаров
В главных ролях	Василий Степанов Андрей Громов Александра Гончарова
Оператор	Владимир Сиверсен
Кинокомпания	Торговый дом Ханжонкова
Длительность	15 мин.
Страна	Российская империя Российская империя
Язык	русский
Год	1910
Выход фильма «Коробейники»

К:Фильмы 1910 годаК:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

«Коробе́йники» — немой фильм режиссёра Василия Гончарова.

Сюжет

Жизнь странствующих сельских торговцев ярко обрисована знатоком крестьянского быта Н. А. Некрасовым в известной народной песне «Коробейники», и этот сюжет снят для того, чтобы иллюстрировать глубокую драму, произошедшую с торговцами-коробейниками, павшими от руки грабителей, и горе молодой девушки Катерины, оплакивающей своего жениха, молодого коробейника. Едва золотое солнце начало показываться, чтобы совершить свой дневной путь, как коробейники, собравши свои товары и осенивши себя широкими крестами, собрались в путь-дорогу искать счастья в торговле. Но не так легко было уйти из родимого села коробейнику Ванюше. Крепко по сердцу пришлась ему черноокая Катерина. Перед уходом они свиделись в колосистой ржи. Целовались, миловались и клялись друг дружку любить. Свидетелями были голубое небо да высокая рожь.
Распрямись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани.
С приходом коробейников вся деревня всколыхнулась. Старухи, парни, молодицы, красные девицы выходили, выбегали, коробейников встречали. Платки, ленты покупали, сбереженья отдавали. Бойко коробейники торговали. Припрятанные пятаки переходили в кошельки коробейников.
Ой! Пуста, пуста коробушка,
Полон денег кошелёк.
Коробейники остановились на постоялом дворе. Товары проданы, барыши поделены. Помолившись Богу, улёгся спать старик. Только Ванька прижимает к груди алую ленту — подарок Екатерины. Едва забрезжила заря, как коробейники тронулись домой. Из глубокой чащи навстречу коробейникам вышел лесник. Видя недоброе в замыслах лесника, коробейники просят его идти вперёд. Ни мольбы, ни просьбы не тронули злодея — он безжалостно убивает беззащитных коробейников. Почитай — что разом грянули два ружейных выстрела. Невольным свидетелем является пастух, слышавший выстрелы и крики в лесу. Убийца пьёт в кабаке и похваляется награбленными деньгами, он не чувствует, что надвигается его гибель. Свидетель-пастух сообщает целовальнику, и тот посылает за полицией.
Пейте, пейте, православные!
Я, ребятушки, богат!
Два бекаса нынче славные
Мне попали на заряд.
Нагрянувшая полиция арестовывает убийцу и, скрутивши ему руки, ведёт по улице. Среди народа находится Катерина, она узнаёт от пастуха об убийстве коробейников, она бежит в лес и, увидев труп милого дружка Ванюши, заливается горючими слезами. С захватывающим интересом смотрится эта сильная бытовая драма, дружно и сильно сыгранная артистами.

Критика

Ещё со времён выхода «Власти тьмы» я в долгу перед Т/д А. Ханжонков. Посмотрев её на своём экране, я хотел сейчас же отметить тот большой шаг, каким шагнула эта не покладая рук работающая фирма, но, к сожалению, что-то задержало меня и я замолчал эту прекрасную картину. Было это, конечно, досадно, но, на мою радость, предоставился новый случай: фирма открыла свой сезон иллюстрацией некрасовских «Коробейников». Недавно эта картина шла у меня, и теперь пора, кажется, воздать должное этой симпатичной фирме. «Коробейники» — настолько хорошая, выдающаяся картина, настолько она хороша технически и согрета продуманным исполнением, что честь и хвала самому представителю фирмы, и режиссёру, и исполнителям. Стиль выдержан прекрасно. Глаз почти не оскорбляется какими-либо наивностями или шероховатостями — получилась сочная, яркая, красивыми мазками нарисованная картина, оставляющая действительно большое, цельное впечатление.

Цензура

В Москве «Коробейники» разрешены к демонстрированию местной администрацией, но вот пристав Лефортовской части запрещает печатать описание картины «Коробейники». Есть пословица: «Что ни город, то — норов», а по-нашему теперь следует пользоваться пословицей: «Что ни город — то цензура». Подобными распоряжениями обезличивается программа, и интерес к кинематографии может упасть. Необходимо спасаться. Необходимо хлопотать об общей для всей России цензуре картин, одновременно необходимо затронуть вопрос об упразднении иностранной цензуры для кинематографа, ибо фактически комитет не может её контролировать, не имея демонстрационной комнаты.

Ссылки

• [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=13927 «Коробейники»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»

Отрывок, характеризующий Коробейники (фильм, 1910)

Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.