Королева Марго

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Королева Марго
La Reine Margot

Худ. Ж. Фрагонар. Сцена в спальне королевы Марго во время Варфоломеевской ночи.
Жанр:

Исторический роман

Автор:

Александр Дюма-отец

Язык оригинала:

французский

Дата написания:

1845

Текст произведения в Викитеке

«Королева Марго» (фр. La Reine Margot) — исторический роман Александра Дюма (1845), образующий первую часть трилогии о гугенотских войнах, которую продолжают книги «Графиня де Монсоро» и «Сорок пять».



Сюжет

Эпоха гражданских войн во Франции, кровавых столкновений католиков и гугенотов. 18 августа 1572 года католичку Маргариту де Валуа венчают с главой протестантов Генрихом Наваррским в политических целях. На момент свадьбы у Марго была любовная связь с герцогом де Гизом, а у Генриха с придворной дамой Екатерины Медичи, мадам де Сов. В первую брачную ночь к молодой жене приходит герцог, но следом за ним Маргариту посещает король Наваррский, и де Гиз прячется в кабинете. Генрих предлагает Марго быть союзниками во всех придворных интригах, она соглашается, и муж уходит. Герцог тоже уходит от Маргариты, разрывая с ней любовные отношения. Первую брачную ночь Марго проводит в одиночестве, и муж, и любовник оставили её одну.

Протестантская знать проводит время в пирах и увеселениях с католическим королевским двором. Король Карл IX называет отцом адмирала де Колиньи. Кажется, что хрупкий мир восстановлен. В это время в Париж приезжает де Ла Моль, протестантский дворянин, со свитой Генриха Наваррского и останавливается в гостинице «Путеводная звезда». Там он встречает графа Аннибала де Коконнаса и завязывает с ним дружбу. А между тем 22 августа в адмирала стрелял убийца, но промахнулся, гугеноты возмущены и требуют найти стрелявшего. Уже зреет заговор. 24 августа, в день св. Варфоломея, несколько головорезов де Гиза во главе с Бэмом убивают адмирала, и это служит началом к резне протестантов, кровавой Варфоломеевской ночи. Коконнас, опьянённый кровью, вместе с хозяином гостиницы мэтром Ла Юрьером пытается убить Ла Моля, но тот сбегает в Лувр, Граф догоняет его и встречает Ла Моля в комнате Маргариты. Бедный гугенот, раненый, прижимается к королеве и просит защитить его. Де Коконнас убегает в ярости, а Марго оставляет у себя лечить Ла Моля, который уже влюблён в неё без памяти. Граф бежит к протестанту-ростовщику, которому должен денег и дерётся на шпагах с его сыном. За поединком и победой Аннибала наблюдает Аннриета, герцогиня Неверская, подруга Маргариты, а после того, как он потерял сознание, герцогиня приютила его.

Через некоторое время весь королевский двор поехал посмотреть на труп Колиньи, там же встретились Ла Моль и Коконнас и договорились о дуэли. Во время дуэли оба были ранены, но Аннибал больше, чем де Ла Моль. Забыв старые обиды, Лерак купил у врача чудесное снадобье, которое и вылечило Коконнаса. А став возлюбленными королевы и герцогини, они окунаются в придворный мир интриг, главой которых является Екатерина. И когда Ла Моль заказал у парфюмера Рене куколку Маргариты с иглой в сердце для того, чтоб она его любила вечно, Чёрная вдова сделала так, чтобы их признали виновными в заговоре против короля, и двоих друзей посадили в Бастилию. Там на пытках Ла Молю раздробили кости на ногах, а Аннибал этого избежал, благодаря давнему рукопожатию с парижским палачом, и на «пытках» рассказал всё в удобном им свете. Двух отважных дворян казнили. Преданные им возлюбленные похоронили их, как католиков.

В конце книги король Карл IX умер, а на трон взошёл любимый сын Екатерины, герцог Анжуйский, Генрих III.

Экранизации

Напишите отзыв о статье "Королева Марго"

Ссылки

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Королева Марго

– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.