Королевская капелла (Гранада)

Капелла
Королевская капелла Capilla Real
Страна	Испания
Город	Гранада
Конфессия	Католичество
Тип здания	капелла
Архитектурный стиль	готика исабелино
Автор проекта	Энрике Эгас (Enrique Egas)
Строительство	1505—1517 годы
Статус	Музей
Сайт	[www.capillarealgranada.com/index.en.html Официальный сайт]

См. также: Королевская часовня

Королевская капелла (исп. La Capilla Real de Granada, Capilla Real, Капилья Реаль) — усыпальница католических королей — Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского, примыкающая к Гранадскому собору.

История

Гранада была последним городом на территории Пиренейского полуострова, остававшимся во владении мавров. Её сдача католическим королям 2 января 1492 года положила конец многовековой Реконкисте и стала важной вехой правления монархов, которые не только обосновались в роскошном дворце исламских правителей — Альгамбре, но и пожелали, чтобы их останки были похоронены в этом городе. Приказ об этом был отдан 13 сентября 1504 года, когда началось строительство Королевской капеллы.

Строительство продолжалось в 1505—1517 годы. Капелла была посвящена святым Иоанну Крестителю и Иоанну Евангелисту.

Захоронения

Королева Изабелла скончалась раньше, чем закончилось строительство. Король Фердинанд умер несколько лет спустя, также не увидев здания готовым. Их тела нашли временное упокоение в монастыре Святого Франциска в Альгамбре, откуда они были перенесены для перезахоронения в 1521 году.

Кроме католических королей в капелле покоятся тела их второй дочери королевы Хуаны Безумной и её мужа Филиппа Красивого. Другие захоронения:

• Мигел да Паш (инфант Мигель), сын инфанты Изабеллы Астурийской (1-й дочери католических монархов) и Мануэля I Португальского. Умер в Гранаде в 1500 г. в возрасте двух лет, некоторое время был наследником корон Испании и Португалии.

Кроме того, здесь находились захоронения Изабеллы Португальской, инфантов Фердинанда и Хуана, а также королевы Марии Португальской, но в 1574 году они были перезахоронены в Эскориале по приказу Филиппа II.

Архитектура

Королевская капелла примыкает к собору Гранады, но не составляет с ним архитектурного единства. В плане она имеет один неф, 8-угольный пресбитерий, которому предшествует кафедра, а также хоры. Она имеет единственный фасад, тремя остальными сторонами примыкая вплотную к собору, табернаклю и сакристии.

Здание является самой крупной погребальной капеллой в Испании. Благодаря щедрости монархов она также отличается особой роскошью. Законченная в 1521 году, капелла является одним из последних памятников стиля исабелино в Испании.

Фасад здания украшен в стиле пламенеющей готики и исабелино многочисленными эмблемами, гербами и девизами Католических монархов. Потолки капеллы — нервюрные готические.

Надгробие

Одно из помещений капеллы занято масштабными скульптурными надгробиями:

1. Надгробие католических монархов, выполненное из каррарского мрамора флорентийским скульптором Доменико Фанчелли к 1517 г. Согласно испанской традиции, иконография изображения короля имеет милитаристский аспект — Фердинанд облачён в полный доспех. Изабелла изображена просветлённой и скромной. Данное надгробие — пример перенесения на испанскую почву типа, разработанного Полайоло для гробницы папы Сикста IV.
2. Надгробие Хуаны и Филиппа создано тремя скульпторами — Доменико Фанчелли, Бартоломе Ордоньесом и Пьетро де Карона.

Непосредственно под надгробиями под полом капеллы находится открытая для обозрения с лестницы крипта, где стоят гробы.

Алтарь

Алтарь, возвышающийся в полигональной абсиде, был выполнен Фелипе Вигарни (исп. Felipe Vigarny) в 1520—1522 гг. из полихромной древесины, и является одним из первых примеров ретабло, выполненных в стиле платереско. Четвёртый ряд ретабло увенчан фигурой распятого Христа, с Марией и Иоанном у его ног. В нижней части по обеим сторонам находятся фигуры Католических монархов работы Диего де Силое. Основным сюжетом алтаря является сцена обезглавливания Иоанна Крестителя, выполненная с присущей испанским скульпторам натуралистичностью.

Кроме того, в зале с надгробиями находятся два алтаря-реликвария, выполненные Алонсо де Мена в 1632 г. Они украшены рельефными изображениями монархов из династии Габсбургов. В капелле перед хорами находится ретабло в стиле платереско работы Бартоломе де Хаэна, 1523 г.

Собрание

Собрание Королевской капеллы включает ряд произведений знаменитых европейских художников, по преимуществу Северного Возрождения (королева Изабелла предпочитала нидерландское искусство). Это Рогир ван дер Вейден, Ганс Мемлинг и Дирк Боутс, а также более мелкие мастера. Из итальянцев присутствует Боттичелли и Перуджино.

Несколько картин, прежде хранившихся в капелле, заменены копиями: «Снятие с креста» Рогира ван дер Вейдена (теперь в Прадо) и «Сдача Гранады» Прадильи (копия кисти Морено Карбонеро).

В музее находятся ценные ювелирные предметы: в первую очередь, это корона и скипетр Изабеллы и меч Фердинанда. Также экспонируются статуи коленопреклоненных католических монархов работы Бигарни.

Отрывок, характеризующий Королевская капелла (Гранада)

Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.