Королевский орден Обеих Сицилий

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Королевский орден Обеих Сицилий
I степени
II степени
Оригинальное название

Ordine reale delle Due Sicilie

Девиз

«За возрождение Отечества»
лат. «Pro renovata patria»

Страна

Неаполитанское королевство,
Королевство обеих Сицилий

Тип

орден

Основания награждения

За значительные заслуги перед государством

Статус

не вручается

Статистика
Дата учреждения

24 февраля 1808 года (Неаполь)

Первое награждение

1808 год

Последнее награждение

1819 год

Очерёдность
Старшая награда

Орден Святого Фердинанда за Заслуги

Короле́вский о́рден Обе́их Сици́лий (итал. Ordine reale delle Due Sicilie, фр. Ordre royal des Deux-Siciles) — национальный орден Неаполитанского королевства, а затем Королевства обеих Сицилий, существовавший в период с 1808 по 1819 год.





Учреждение и упразднение

Орден был учреждён 24 февраля 1808 года Жозефом Бонапартом в начале его правления Неаполитанским королевством. Своей организационной структурой орден копировал наполеоновский орден Почётного легиона. Похожими были и знаки отличия этих орденов, с отличием в центральном гербе и надписью на латинском вокруг него «Jos. Napoleon Sic. Rex Instituit» («Учреждён королём сицилийским Жозефом Наполеоном»).

После коронования Жозефа испанской короной в 1809 году новый король сицилийского королевства Иоахим Мюрат немного изменил дизайн знаков отличия. Этот орден не надолго пережил наполеоновскую империю. В 1815 году знак его был соответствующим образом изменён королём Фердинандом, а в 1819 году уже в рамках нового Королевства обеих Сицилий орден был упразднён.

Организация и членство

Существовало пять степеней членства в ордене (как организации) в трёх классах (по старшинству):

Классы Степени
Гроссмейстер (Грандмастер) ордена
1. Высшие члены
ордена
1. Рыцарь Большого креста
2. Великий офицер
2. Командоры
3. Командор
4. Офицер
3. Кавалеры
5. Рыцарь

Количество членов ордена было ограничено: 50 высших членов, 100 командоров и 650 кавалеров. Отдельно существовала административная должность Великого канцлера ордена, на которую указом короля Жозефа был назначен Багли Бичиньяно.

Инсигнии

Все знаки отличия были изготовлены из золота, орденская лента — ясно-голубого цвета (в первоначальных вариантах также предлагалась лента с чередующимися полосами голубого, алого, снова голубого и белого цвета[1]). Пятиконечная звезда покрывалась рубиновой эмалью. Каждый из глав ордена ордена вводил некоторые различия в дизайн инсигний.

При Жозефе Бонапарте

Золотая пятиконечная звезда, покрытая рубиновой эмалью, подвешивалась остриём вниз (перевёрнутая звезда). В центре звезды медальон, покрытый ясно-голубой эмалью с гербом Неаполя — тринакрия[2], выполненная из золота. Вокруг герба надпись на латинском «Sicil rex instituit» (или, в позднем варианте, «Joseph Napoleon Sicil rex»). С обратной стороны герб Сицилии (вздыбленный конь, вырубленный в золоте) и латинская надпись из голубой эмали «Pro Renovata patria» («За возрождение Отечества») — девиз ордена.

Командорский знак отличия представлял собой такую же звезду, в разрезе верхних лучей которой восседал золотой орёл с распростёртыми крыльями. Над орлом корона, за которую осуществлялась подвеска к муаровой ленте.[уточнить]

Большой крест — знак отличия высших членов ордена, был выполнен из серебра с золотой эмалью в центре. Звезда, в отличие от младших степеней, не перевёрнутая. Лучи звезды без покрытия эмалью. В центральном медальоне изображены два сплетённых золотых венка с листьями из зелёной эмали, вокруг венков обод с голубой эмалью и латинской надписью «Joseph Neapoles Siciliarum rex instituit»[3].

При Иоахиме Мюрате

Мюрат, став преемником Жозефа на Неаполитанском троне в 1809 году, изменил латинскую надпись на лицевой стороне на «Joachim Napoleo Sicil Rex», существовали варианты с надписью «Gioacchino re di Napoli». Неаполитанский знак Тринакрии заменён на золотой портрет короля Иоахима.

При Фердинанде I

Новый король и гроссмейстер вернул наполеоновский стиль звезды и креста, но поменялись легенды, — с лицевой стороны на латинскую надпись «Ferdinandus Borbonius utriusque Siciliae Rex P.F.A.», а на обороте на «Felicitati restituta X Kal., Jun. MDCCCXV.» Цвета муаровой ленты были возвращены к первоначальному неутверждённому проекту Наполеона с четырьмя полосами.

Расположение знаков отличия на мундире

(1808-1815 г.)
(1815-1819 г.)
Кавалеры ордена (рыцари)
(1808-1815 г.)
(1815-1819 г.)
Командоры
(1808-1815 г.)
(1815-1819 г.)
Рыцари Большого креста

</center>

Некоторые известные члены ордена

Гроссмейстеры

<center>

</center>

Высшие члены ордена

Командоры

Кавалеры

Напишите отзыв о статье "Королевский орден Обеих Сицилий"

Ссылки

  • [www.klm-mra.be/archief/engels/collecties/OMD-empire/Sicile_m/Sicile.html Фотографии знаков отличия ордена мюратовской эры из «Бельгийского музея королевской армии и военной истории»]

Литература

  • Giacomo Bascapè, Marcello Del Piazzo. Insegni e simboli. Araldica pubblica e privata medievale e moderna. — Roma: Ministero per i beni e le attività culturali, 2009. — P. 901-916. — ISBN ISBN 88-7125-159-8.

Примечания

  1. [www.klm-mra.be/archief/frans/collecties/OMD-empire/Sicile/t1.html Фотография проекта ордена времён Жозефа Наполеона]. [archive.is/gnDX Архивировано из первоисточника 6 сентября 2012].
  2. Тринакрия — древний символ Сицилии в виде головы горгоны Медузы на трискелионе.
  3. [www.klm-mra.be/archief/engels/collecties/OMD-empire/Sicile_m/Sicile.html См. фотографии из экспозиции Бельгийского музея королевской армии и военной истории]. [archive.is/BZKwW Архивировано из первоисточника 15 января 2013].

Отрывок, характеризующий Королевский орден Обеих Сицилий

Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.