Королевский театр Дании

Королевский театр Дании
Королевский театр, 2002 год.
Основан	1748 год
Здание театра
Местоположение	Копенгаген, Дания
Координаты	55°40′45″ с. ш. 12°35′10″ в. д.55.6793667° с. ш. 12.5863500° в. д. / 55.6793667; 12.5863500
Руководство
Директор	Эрик Якобсен дат. Erik Jacobsen
Ссылки
[www.kglteater.dk/ teater.dk]
Королевский театр Дании на Викискладе

К:Театры, основанные в 1748 году

Королевский театр (дат. Det Kongelige Teater), а за пределами Дании — Королевский театр Дании (англ. Royal Danish Theatre) — первый национальный театр Дании, основанный в XVIII веке; крупнейший в стране. С 1848 года в здании театра была открыта организация под управлением датского министерства культуры, занимающаяся обеспечением и контролем над постановками спектаклей, которая также носит название Датского королевского театра.

Предшественники

В марте 1720 года при поддержке (а главное — спонсировании) французского инженера и виноторговца Этьена Капиона (дат. Etienne Capion) в Копенгагене (на улице дат. Kongens Nytorv) открылся Дом Театра (дат. Gjethus, Tjærehuset). Однако, в виду того, что постановки были в основном на французском и немецком языках, король Дании Фредерик IV запретил эту деятельность. Тогда Капион договорился с французским актёром и театральным постановщиком Рене Монтегю (дат. Rene Magnon de Montaigu) о создании сцены (таким образом, театр изначально был частной антрепризой), где могли бы играть на датском языке.

Открытие Датской сцены (дат. Lille Grønnegade, а позднее — Ny Adelgade) произошло 23 сентября 1722 года, и первой постановкой была переведённая комедия Мольера «Скупой, или Школа лжи». В период с 1722 по 1728 годы в жизни театра деятельную роль принял Людвиг Хольберг, который участвовал в наборе труппы (которая состояла в основном из его учеников по университету), занимался постановками, а его комедии составили основу репертуара театра. Вскоре после «Скупого» на Датской сцене состоялась премьера комедии Хольберга «Оловянщик-политикан» (дат. Den politiske Kandestöber, иногда также — Жестянщик-политикан)

Комедии Хольберга, высмеющивающие дворянство и бюргерство, естественно вызвали ожесточённую травлю со стороны правящих кругов. В 1727 году Капион обанкротился (по другим данным, он уже в 1725 году угодил за долги в тюрьму), и в 1728 году театр был закрыт приказом короля. После пожара в Копенгагене 1728 года здание театра не сохранилось, а с приходом к власти в 1730 году Кристиан VI восстановление многих построек было ограничено. Тем более Кристиан VI, будучи ярым пиетистом, был противником массовых развлечений. Известно, что театр был подпольно восстановлен в квартирах. После коронации Фредерика V театр смог выйти из подполья, что позволило вновь собрать старую команду Капиона и Хольберга. Восстановление началось с 1747 года спектаклями и постановками в разных местах города.

Создание

11 ноября 1747 года Фредериком V был издан указ о строительстве в Копенгагене театра на Королевской площади. Архитектором стал Николай Эйгтвед (дат. Nikolai Eigtved), имевший с 1735 года звание градостроителя. Причем Эйгтвед завершил строительство в рекордные сроки: первый камень в фундамент был заложен 4 июля 1748 года, а открытие состоялось уже 18 декабря того же года. Средства на строительство и финансирование Королевской датской сцены, как окрестили театр, шло за счёт магистрата.

После 1769—1770 года, а именно кризиса в Дании, финансирование театра было ограничено. В результате чего, Кристиан VII, любивший театр, решил оказать поддержку на своём уровне. И 1 ноября 1772 года театр, перешедший под эгиду королевской семьи, стал Королевским уже в буквальном смысле. Были наняты должностные лица, подчинённые непосредственно королю, занимающиеся распределением средств, и театр перешёл в ведение Министерства двора.

Обновление

Оригинальные театр мог вместить до 600 зрителей, и вскоре оказался слишком мал, чтобы вместить всех желающих. В 1749 году была проведена внутренняя модернизация, которая позволила освободить место для оперных декораций и увеличить число зрительских мест. Недостаток места и аварийность здания, вызванная повышенной влажностью земли, привели к тому, что в 1772 году было принято решение о восстановлении театра.

Архитектором стал Каспар Харсдорф (дат. Caspar Frederik Harsdorff). Здание нового театра стало выше, был расширен вход. И хотя театр открылся (так, 26 марта 1773 года в театре прошла премьера сатирической пьесы Йохана Весселя «Любовь без Чулок» (дат. Kierlighed uden Strømper), 1772 года), однако строительство не было завершено до конца, ремонтные работы велись вплоть до 1792 года.

Следующее преобразование театр претерпел в 1837 году, когда были вывезены боковые стены, за счёт чего расширили зрительный зал. В 1855 году сцена демонтировали и заменили на большую. В 1857 году пространство сцены было увеличено снова, чтобы освободить место для новых декораций и занавеса. Занимался этим архитектором Нильс Небелонг (дат. Niels Sigfred Nebelong).

В конце концов, постоянные перестройки привели к тому, что здание мало того что неприглядно выглядело и многие функции его не были практичными (переносы уборных привели к тому, что постоянно текли трубы), так еще и пришло в аварийное состояние. При этом свалки строительного мусора и влажность привлекли к зданию полчища крыс. Разговоры о новом здании театра велись еще с 1857 года, но комиссия по этому вопросу была созвана только в 1867 году (так получилось, что по соседству был как раз снесён дом, и у комиссии не возникло проблем с выбором нового места для театра). В 1871 году был объявлен конкурс.

Первый камень в фундамент нового здания был заложен 18 октября 1872 года, а торжественное открытие состоялось только 15 октября 1874 года. Задержка была вызвана перерасходом бюджетных средств, что привело к импичменту нескольких министров. Только в 1883 году новое здание театра должным образом было украшено внешне, благодаря финансированию фонда Карлсберга. Новое здание содержало всего одну сцену, рассчитано на 1600 мест и имеет специальную ложу для монарха.

Подразделения и другие сцены

В конце XVIII века на базе Королевского театра образовались три самостоятельные труппы: драматическая, балетная и оперная. До этого в Королевском театре шли только драматические спектакли.

В 1857 году при театре начинает работать хореографическое училище, а с 1886 года — драматическая школа. С 1909 года при театре открываются оперные классы. В 1931 году в соседнем здании была построена еще одна сцена — Новая сцена (дат. Nye scene, Stærekassen), таким образом, Королевский театр располагал уже двумя сценическими площадками (на одной из которых шли драматические спектакли, а на второй — опера и балет), что позволило разделить пространство между драмой и музыкальным театром.

Оперный театр Копенгагена

В 2001 году на острове в центре Копенгагена, напротив дворца Амалиенборг и Мраморной церкви, началось строительство нового оперного театра. Общая стоимость строительства составила более 500 миллионов долларов США. Торжественно открытый 15 января 2005 года оперный театр был передан в ведение Королевского театра Дании.

Оперный театр имеет две сцены, четырнадцать этажей (5 из которых под землей). Большой зал (по названию большой сцены) может вместить от 1492 до 1703 зрителей (в зависимости от размеров оркестровой ямы, в которой помещается до 110 музыкантов). Второй зрительный зал — Таккеллофтет (дат. Takkelloftet) вмещает до 180 зрителей. В фойе здания Оперного театра расположены кафе и ресторан.

Театральный Дом

В 2008 году завершилось строительство еще одной площадки для Королевского театра. Обсуждение строительства началось еще в 1880 году, когда уже тогда существующий театр не соответствовал новым тенденциям драматического искусства. Строительство взяла на себя основанная в 1983 году компания «Лунгард и Транберг» (дат. Lundgaard & Tranberg).

Так же, как и построенный в 2005 году Оперный театр, Театральный Дом (дат. Skuespilhuset, англ. Royal Danish Playhouse) находится в гавани Копенгагена, как раз напротив Оперного театра и в непосредственной близости от дворца Амалиенборг и портового квартала Нихавн. Театральный Дом представляет собой комплекс зданий из стекла и мрамора недалеко от воды: около 40% здания находится непосредственно над водой.

В наше время

В настоящее время Датский Королевский театр испытывает финансовые трудности. Это обусловлено тем, что старая публика уходит, а новая не появляется, хотя театр отстроил новый зал и оперу. Популярность потеряли все три вида искусства: в 2009 году общее число проданных билетов составило 542 тысяч (в 2008 году — около 667 тысяч), в 2010 году ожидается увеличить это число до 630 тысяч. Хотя прибыль в 2009 году составила около 3,5 миллионов крон, к 2011 году необходимо собрать еще 23,2 миллиона. В связи с этим введён план экономии, согласно которому часть сотрудников будет уволена, а количество представлений будет уменьшено в пять раз. Также театру удалось увеличить спонсорскую поддержку на 82 %: с 18,9 миллионов крон в 2008 году до 34.5 миллионов в 2009 году.

Известные деятели

• Кристиансен, Эйнар — директор Королевского театра в 1899—1909 годах.

Ссылки

• [www.kglteater.dk/ Официальный сайт Датского Королевского театра]. (датск.)

Отрывок, характеризующий Королевский театр Дании

«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.