Королевский театр Ковент-Гарден

Королевский театр в Ковент-Гардене
Фасад со стороны Боу-стрит
Основан	1732
Здание театра
Местоположение	Лондон
Координаты	51°30′46″ с. ш. 00°07′21″ з. д.51.5128917° с. ш. 0.1227667° з. д. / 51.5128917; -0.1227667
Ссылки
[www.roh.org.uk/ Официальный сайт]
Королевский театр Ковент-Гарден на Викискладе

К:Театры, основанные в 1732 году

Королевский театр в Ко́вент-Га́рдене (англ. Theatre Royal, Covent Garden) — театр в Лондоне, служащий местом проведения оперных и балетных спектаклей, домашняя сцена Королевской оперы и Королевского балета. Расположен в районе Ковент-Гарден, по которому и получил название.

Современное здание театра — третье по счёту расположенное на этом месте. Оно было построено в 1858 году и подверглось кардинальной реконструкции в 1990-е годы. Зал вмещает 2268 зрителей, ширина просцениума 12,2 м, высота — 14,8 м.

История

Первый театр

Первый театр был построен на рубеже 1720—1730-х годов на месте расположенного здесь прежде парка по инициативе режиссёра и импресарио Джона Рича. Он открылся 7 декабря 1732 года спектаклем по пьесе Уильяма Конгрива «Так поступают в свете» (англ. The Way of the World). Перед спектаклем актёры торжественной процессией вошли в театр, внеся Рича на руках.

На протяжении почти столетия театр Ковент-Гарден был одним из двух лондонских драматических театров, поскольку ещё в 1660 году король Карл II разрешил постановку драматических спектаклей только в двух театрах (вторым был не менее знаменитый театр «Друри-лейн»). В 1734 году в «Ковент-Гардене» был поставлен первый балет — «Пигмалион» с Мари Салле в главной партии, танцевавшей, вопреки традиции, без корсета.

В конце 1734 года в «Ковент-Гардене» начали ставить оперы — прежде всего, сочинения Георга Фридриха Генделя, бывшего музыкальным руководителем театра: первой была поставлена его ранняя, хотя и сильно переработанная, опера «Верный пастух», затем в январе 1735 года последовала новая опера «Ариодант» и другие. В 1743 году здесь была исполнена оратория Генделя «Мессия», и в дальнейшем исполнение ораторий на религиозные темы в дни Великого Поста стало в театре традицией. На этой же сцене впервые были поставлены оперы Томаса Арна и оперы его сына, Майкла.

Второй театр

В 1808 году театр «Ковент-Гарден» был уничтожен пожаром. Новое здание было возведено за первые девять месяцев 1809 года по проекту Роберта Смёрка и открылось 18 сентября постановкой «Макбета». Менеджмент театра поднял цены на билеты, чтобы окупить стоимость нового здания, однако публика на протяжении двух месяцев срывала спектакли постоянными криками, хлопками и свистом, в результате чего руководство театра вынуждено было вернуть цены к прежнему уровню.

В первой половине XIX века на сцене театра чередовались оперы, балеты, драматические постановки с участием выдающихся трагиков Эдмунда Кина и Сары Сиддонс, пантомима и даже клоунада (здесь выступал знаменитый клоун Джозеф Гримальди). Положение изменилось после того, как в 1846 году в результате конфликта в Королевском театре, значительная часть его оперной труппы во главе с дирижёром Майклом Коста перешла в «Ковент-Гарден»; зал был реконструирован, и 6 апреля 1847 года театр открылся вновь под названием Королевская итальянская опера постановкой оперы Россини «Семирамида».

Девять лет спустя, 5 марта 1856 года разразился пожар и театр сгорел во второй раз.

Третий театр

Третий театр в Ковент-Гардене был построен в 1857—1858 годах по проекту архитектора Эдуарда Барри. Он открылся 15 мая 1858 года постановкой оперы Мейербера «Гугеноты».

Во время Первой мировой войны театр был реквизирован и использовался как склад. Во время Второй мировой войны в здании театра был танцзал.

После окончания войны, в 1945 году началось возрождение театра. Балетной труппе Нинет де Валуа, выступавшей в театре «Сэдлерс-Уэллс», было предложено оставить частную сцену Лилиан Бейлис и переехать сюда в качестве национального балета. В результате 20 февраля 1946 года театр открылся «Спящей красавицей» Чайковского в постановке Оливера Мессела. Одновременно началось создание оперной труппы, для которой театр Ковент-Гарден стал бы домашней сценой, — и 14 января 1947 года оперная труппа Ковент-Гардена, будущая Лондонская королевская опера, представила здесь оперу Бизе «Кармен».

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Королевский театр Ковент-Гарден

– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.