Королевство Араукания и Патагония

Королевство Араукания и Патагония
Royaume d'Araucanie et de Patagonie
Виртуальное государство
1860 —
Флаг Королевства Араукании и Патагонии Герб Королевства Араукании и Патагонии
Девиз Независимость и свобода (исп. Independencia y Libertad)
Карта Араукании и Патагонии
Язык(и)	Французский, арауканский
Форма правления	Монархия
Монарх
- 1860 — 1878	Аврелий Антоний I

К:Появились в 1860 году

Королевство Араука́ния и Патаго́ния (фр. Royaume d’Araucanie et de Patagonie; иногда называемое Новая Франция) — эфемерное государственное образование, созданное в 1860 году французским адвокатом и авантюристом Орели Антуаном де Тунаном на юге Южной Америки (в восточной части Патагонии и Араукании). Хотя Антуан де Тунан и объявил о создании непризнанного государства, но реальным суверенитетом оно пользовалось лишь в течение небольшого периода времени благодаря союзам, заключённым с некоторыми лонко (вождями) преобладающего в этих местах индейского народа мапуче, на некоторых территориях Араукании, которые ныне входят в состав Чили. В это время местное индейское население было вовлечено в отчаянную вооружённую борьбу, чтобы сохранить свою независимость перед лицом враждебного военного и экономического вторжения (Завоевание пустыни, Умиротворение Араукании), совершённого правительствами Чили и Аргентины, которые стремились получить земли для увеличения своего сельскохозяйственного потенциала.

Во время посещения Араукании в 1860 году де Тунан выразил свою солидарность с борьбой народа мапуче, и группа лонко (верховных вождей племён мапуче) избрала его своим королём — будучи убеждёнными, что их борьба станет успешнее с участием европейца, который будет представлять их интересы и действовать от их имени. Королевство Араукания и Патагония было провозглашено Орели Антуаном де Тунаном 16 ноября 1860 года, вскоре была принята конституция страны, а 20 ноября было объявлено о «присоединении» Патагонии. Де Тунан после этого приступил к созданию правительства, объявил столицей страны город Перкенко, придумал трёхцветный флаг с синей, белой и зелёной полосами и даже отчеканил монеты страны с надписью Nouvelle France (Новая Франция).

Его усилия, направленные на международное признание государства мапуче, были сорваны чилийским и аргентинским правительствами, которые его арестовывали, заключали в тюрьму и несколько раз депортировали на родину. Предполагается, что именно провозглашение де Тунаном Королевства Араукания и Патагония привело к началу активной фазы чилийской кампании по оккупации Араукании. Президент Чили Хосе Хоакин Перес уполномочил Корнелио Сааведра Родригеса, главнокомандующего чилийскими войсками в арауканской кампании, захватить де Тунана. Де Тунан не получил дальнейшего наказания, так как считался сумасшедшим, и был помещён чилийскими и аргентинскими властями в сумасшедший дом в Чили. «Король» Орели-Антуан де Тунан умер в полной нищете во Франции в 1878 году после нескольких лет бесплодной борьбы за восстановление своей «законной» власти над «завоёванным» им королевством. Историки Саймон Колье и Уильям Сэйтер считают создание Королевства Араукания и Патагония «любопытным и полукомическим эпизодом».

Французский продавец шампанского Гюстав Лавард под впечатлением от этой истории решил предъявить свои права на вакантный трон после смерти де Тунана под именем Ахиллеса I. Он стал наследником «престола» де Тунана.

Потомки первого короля претендуют на «трон» Араукании и Патагонии по сей день. Современный преемник первого арауканского короля, принц Филипп, живёт во Франции и отказался от претензий своего предшественника на королевство, но хранит память об Орели-Антуане и оказывает постоянную поддержку сегодняшней борьбе индейцев мапуче за самоопределение. Он организовал чеканку серий памятных монет Королевства из мельхиора, серебра, золота и палладия с 1988 года. Впоследствии Филипп, он же Филипп Бойру, как говорят, всё же снова предъявил претензии на свой титул. Когда он однажды посетил Аргентину и Чили, то был встречен в штыки местными СМИ и получил довольно холодный приём от многих организаций мапуче, хотя и не от всех.

Правители Араукании

• Аврелий Антоний I, король (1860—1878)
• Ахилл (Ахиллес) I, король (1878—1902)
• Антоний (Антонио) II, король (1902—1903)
• Лаура Тереза I, королева (1903—1916)
• Антоний (Антонио) III (1916—1952)
• Филипп (Фелипе), принц (1952—2014)
• Антоний (Антонио) IV (с 2014 г.)

Отрывок, характеризующий Королевство Араукания и Патагония

Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.