Королевство Афганистан
Королевство Афганистан | |||||||||
پادشاهي افغانستان | |||||||||
Королевство | |||||||||
| |||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
Карта Афганистана | |||||||||
Столица | Кабул | ||||||||
Крупнейшие города | Кабул, Джелалабад, Мазари-Шариф, Кандагар | ||||||||
Язык(и) | Пушту, дари | ||||||||
Религия | Ислам (суннитского толка) | ||||||||
Форма правления | конституционная монархия | ||||||||
Династия | Баракзай | ||||||||
Король | |||||||||
- 1926-1929 | Аманулла-хан | ||||||||
- 1929 | Инаятулла-хан | ||||||||
- 1929-1933 | Мухаммед Надир-шах | ||||||||
- 1933-1973 | Мухаммед Захир-шах | ||||||||
Короле́вство Афганиста́н (пушту د افغانستان واکمنان Dǝ Afġānistān wākmanān; дари پادشاهي افغانستان Pādešāhī-ye Afġānestān) — название государства Афганистан в период после упразднения эмирата в 1929 году и до революции 1973 года.
История
Королевство было провозглашено Мухаммедом Надир-шахом взамен упраздняемого эмирата; последним эмиром был Хабибулла Гази. После смерти Надир-шаха в ноябре 1933 года королём становится его сын Мухаммед Захир Шах, который был в конечном итоге свергнут собственным двоюродным братом Мухаммедом Даудом в 1973 году. Именно в этот период своей истории, под руководством шаха правительство Афганистана наладило взаимоотношения с внешним миром, прежде всего Советским Союзом, Великобританией и США.
Под руководством Захир Шаха Афганистан объявляет о своём нейтралитете во время Второй мировой войны и осуществляет дипломатическую политику неприсоединения. Премьер-министр Афганистана, в то время им являлся будущий президент Мухаммед Дауд занимался развитием современной промышленности и образования в стране.
Напишите отзыв о статье "Королевство Афганистан"
Ссылки
- [history.howstuffworks.com/asian-history/history-of-afghanistan.htm/printable История Афганистана (англ.)]
Это заготовка статьи по истории Афганистана. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Королевство Афганистан
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.