Королевство обеих Сицилий

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Королевство Обеих Сицилий»)
Перейти к: навигация, поиск
Королевство обеих Сицилий
итал. Regno delle Due Sicilie
сиц. Regnu dî Dui Sicili
неап. Regno d'e Ddoje Sicilie

 

1816 — 1861



Флаг Герб
Столица Неаполь
Язык(и) итальянский, сицилийский, неаполитанский
Религия католицизм
Денежная единица пиастр Королевства обеих Сицилий
Площадь 111 900 км²
Население 8 703 000 чел. (1860)
Форма правления абсолютная монархия
Династия Бурбоны
История
 - 12 декабря 1816 основано
 - 12 февраля 1860 упразднено
К:Появились в 1816 годуК:Исчезли в 1861 году

Короле́вство обе́их Сици́лий[1] (итал. Regno delle Due Sicilie, сиц. Regnu dî Dui Sicili, неап. Regno d'e Ddoje Sicilie) — государство в Южной Италии, существовавшее в период 18161861 годов и созданное при объединении Неаполитанского и Сицилийского королевств. Было самым большим по территории из государств Апеннинского полуострова. Название «Неаполитанское королевство» по-прежнему нередко неофициально применялось и к объединённому Королевству обеих Сицилий. Столицей страны был Неаполь, правящей династией — Неаполитанские Бурбоны. В результате Рисорджименто вошло в состав Италии.

После объединения Италии в конце XIX века территория бывшего Королевства обеих Сицилий продолжала сохранять определённое своеобразие в экономических, социальных, культурных и языковых аспектах и получило общее название Южная Италия, до настоящего времени в значительной степени ассоциирующаяся с низким уровнем развития, аграрным укладом жизни, засильем каморры и мафии.





Название

Название «Две Сицилии» происходит от разделения средневекового Сицилийского королевства, которому до 1285 года принадлежали Сицилия и Меццоджорно. В результате войны Сицилийской вечерни сицилийский король утратил сам остров Сицилию в пользу Арагона. Несмотря на то, что ему осталась только полуостровная часть, названная Неаполитанским королевством, он сохранил себе титул «короля Сицилии» и в обиходе продолжал называть королевство Сицилийским. Точно так же себя титуловали арагонские правители Сицилии, тоже называя островную часть Сицилийским королевством. Таким образом возникло «две Сицилии».

История

Решением Венского конгресса Неаполь — после поражения, понесенного королём Неаполя Иоахимом Мюратом при Толентино (2 мая 1815 года), был возвращен королю Неаполя Фердинанду IV. Фердинанд IV по возвращении в Неаполь объединил свои владения в Италии и принял титул короля Обеих Сицилий с именем Фердинанд I.

Свободные учреждения, введенные в 1812 году на острове Сицилия, по настоянию Англии были уничтожены. Тайным договором с Австрией (в 1815 году) Фердинанд обязался не вводить конституции и не допускать учреждений более либеральных, нежели учреждения Ломбардии. Ленивый, неспособный король мало внес изменений в учреждения, сохранившиеся со времен французского господства, но предоставил их естественному ходу дел, и они пришли в упадок. Администрация была слаба и не в состоянии была в достаточной степени ограждать общественный порядок; во всех провинциях стало процветать разбойничество. Всеобщее недовольство поддерживалось тайным обществом карбонариев и проникло в армию.

Когда в 1820 году получено было известие о событиях в Испании, революционное движение вспыхнуло и в Неаполе. Двор отказался от всякой мысли о сопротивлении. Король назначил своего сына Франциска полномочным своим наместником; последний передал главное начальство над армией либеральному генералу Пепе и обещал ввести испанскую конституцию, которой торжественно присягнул и король (13 июля).

Между тем в Сицилии введена была не испанская, а собственная конституция 1812 года; в Палермо 18 июля было учреждено временное правительство, которое провозгласило лишь личную унию с Неаполем; но вскоре неаполитанские войска вновь покорили остров и 5 октября взяли Палермо.

Тем временем в Лайбахе состоялся конгресс держав, на котором присутствовал Фердинанд, отрекшийся от конституции, которой присягнул. Австрией, Пруссией и Россией решено было вмешательство в дела королевства Обеих Сицилий. Неаполитанские войска после небольшого сражения при Пети (7 марта) были рассеяны австрийским экзекуционным корпусом; 24 марта австрийцы вступили в Неаполь, где, как и на острове Сицилия, был восстановлен с неумолимой жестокостью и кровавыми жертвами старый порядок.

Сын Фердинанда, Франциск (1825—1830), оставался верным системе своего отца.

Сын и преемник его, Фердинанд II (1830—1859), сначала ввел некоторые полезные реформы и в особенности привел финансы в превосходное состояние; но так как он насильственно подавлял всякие свободные стремления, то достаточно было внешнего повода, чтобы вновь вызвать внутреннюю борьбу. Таким поводом послужили реформы, частью произведенные, частью обещанные папою Пием IX в 1847 году; в особенности в Сицилии они вызвали такое возбуждение, что уже в январе 1848 года там вспыхнуло восстание. Тщетно Фердинанд 10 февраля даровал ей конституцию; Сицилия объявила (13 апреля) династию Бурбонов низложенной и избрала королём герцога генуэзского, сына сардинского короля Карла-Альберта. Между тем неаполитанские войска утвердились в восточной половине острова, и, когда переговоры, проведенные во время перемирия, заключенного по настоянию Франции и Англии, не увенчались успехом, они в апреле возобновили военные действии и 15 мая заняли Палермо, что было равносильно покорению всего острова.

В Неаполе 15 мая произошло восстание буржуазии, но оно было подавлено швейцарской гвардией, нашедшей поддержку в фанатической, разнузданной черни. 13 февраля 1849 года парламент был распущен, конституция фактически отменена. Реакция в Неаполе и Сицилии приняла более суровый характер, чем где бы то ни было; 22 тысячи человек подверглись каре за политические преступления; своих либеральных министров король сослал на галеры.

Его власть выродилась в военный деспотизм; в то же время тайные революционные общества подтачивали основы государства. Представления Англии и Франции были Фердинандом резко отклонены, вследствие чего западные державы отозвали своих представителей из Неаполя (октябрь 1856 года). Попытки к восстанию в 1856 и 1857 годах не увенчались успехом. Король боялся оставаться в Неаполе и удалился в замок Казерта, где окружил себя многочисленными охранными войсками.

После его смерти (22 мая 1859 года) на престол вступил юный, односторонне воспитанный и неопытный сын его Франциск II, который вопреки всем стараниям русского и французского послов уклонился от соглашения с Сардинией в видах объединения Италии. 11 мая 1860 года Гарибальди высадился в Марсале, на острове Сицилия; 6 июня Палермо было в его власти. Король образовал либеральное министерство, выразил готовность к дарованию амнистии и к заключению союза с Сардинией, восстановил конституцию 1848 года, но было уже поздно. В августе Гарибальди появился в Калабрии; 6 сентября король покинул Неаполь и с оставшеюся ему верною частью армии в количестве 40 000 человек отступил за Вольтурно; 7 сентября Гарибальди торжественно вступил в столицу.

Вслед за тем состоялся плебисцит, который подавляющим большинством голосов (1 732 000 голосов против 11 000) высказался за соединение с Италией. Завоевание королевства завершили сардинские войска; заняв Капую (2 ноября), они осадили Гаэту, куда удалился король, и, несмотря на мужественную защиту, принудили её к сдаче (13 февраля 1861 года). Цитадель Мессины держалась до 12, Чивителла дель Тронто — до 20 марта; после этого королевство Обеих Сицилий сделалось частью королевства Италии.

Семья низложенного короля, не делавшая никаких серьёзных попыток к возвращению себе престола, а в лице отдельных своих представителей даже примирившаяся с новою Италией, переселилась в Рим.

Короли Обеих Сицилий, 1816—1861

Факты

См. также

Напишите отзыв о статье "Королевство обеих Сицилий"

Примечания

  1. [www.gramota.ru/slovari/dic/?lop=x&word=королевствообеих* орфографический словарь]: «Короле́вство обе́их Сици́лий (ист.)»

Литература

Отрывок, характеризующий Королевство обеих Сицилий

… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.