Сардинское королевство

Сардинское королевство
итал. Regno di Sardegna
←   ←   ← 1720 — 1861 →   →
Флаг (1816—1848) Герб
Столица	Кальяри (де-юре), Турин (де-факто)
Язык(и)	итальянский, французский (письменные) пьемонтский язык, окситанский, сардинский, франкопровансальский (разговорные)
Денежная единица	сардинский скудо, пьемонтский скудо (до 1816) сардинская лира (1816—1861)
Площадь	73 810 км² (1859)
Население	5 167 000 (1857)
Форма правления	конституционная монархия
Династия	Савойская династия
История
-  1720	Образовано
-  1796	Вторжение Наполеона
- 9 июня 1815	Венский конгресс
- 4 марта 1848	Конституция
- 17 марта 1861	Объединение Италии

К:Появились в 1720 годуК:Исчезли в 1861 году

Сардинское королевство (итал. Regno di Sardegna, сард. Regnu de Sardigna, пьем. Regn ëd Sardëgna; часто называвшееся также, по его центральной области Пьемонт-Сардиния или Сардиния-Пьемонт) — государство, существовавшее в Европе с 1720 по 1861 годы; под конец его существования в его состав из ранее самостоятельных государств Италии входили, кроме острова Сардинии, княжество Пьемонт, герцогства Аоста и Монферрат, графство Ницца, герцогства Савойя и Генуя. Общая площадь его территории равнялась 76 000 км², население — 5 167 000 жителей (1857). Столица — Турин.

После образования Королевства Италия (1861 год) бывшее Сардинское королевство составило в нём области Сардинию, Пьемонт, Лигурию и часть провинции Павии; Савойя и Ницца перешли к Франции.

XVIII век

В 1720 году герцог савойский Виктор-Амадей II в обмен за полученное им по Утрехтскому миру (1713) королевство Сицилию получил от Австрии гораздо менее населённый и менее богатый остров Сардинию. Новообразованное государство получило имя королевства Сардинского, хотя важнейшей и по населению, и по политическому значению его частью остался Пьемонт, главный город которого (Турин) сохранил значение столицы. Оно состояло тогда, кроме Сардинии, Савойи и Ниццы, из западной половины нынешнего Пьемонта (Турин и Кунео).

В 1730 году Виктор-Амадей отрекся от престола в пользу своего сына Карла-Эммануила III (1730—1773 годы). Через год он попытался поднять восстание, чтобы вернуть себе корону, но был арестован и в 1732 году умер под арестом.

Энергичный, умный и смелый Карл-Эммануил упорно стремился к расширению территориальных владений, заключая для этой цели союзы то с Францией, то с Австрией.

В 1733 году он заключил оборонительный союз с Францией и в войне за польский престол он командовал соединёнными французскими и сардинскими войсками. В 1734 году нанёс поражения австрийцам при Парме (29 июня) и под Гвасталлой (19 сентября) и взял Милан. В следующем году он одержал победу над имперским полководцем Кенигсеком. По Венскому миру 1738 года он получил только часть герцогства Миланского (Новару и Тортону).

В войне за австрийское наследство Карл Эммануил снова заключил союз с Францией, надеясь получить герцогство Миланское, однако видя желание Франции передать эту территорию Испании, он присоединился договорами в Турине (1742 год) и Вормсе (1743 год), к Австрии, за что получил от последней графство Ангиери, значительную часть княжества Павии, и владения Бобио и Пьяченцу. Испанский инфант дон Филипп пришел с испанским войском в Савойю, и взял Шамбери, но Карл Эммануил победил его 5 марта 1744 года при Кампо-Санто. Свежие французско-испанские войска прогнали короля с позиции при Виллафранке и осадили Конию. В 1745 году неприятель завоевал Тортону, Пьяченцу, Аллесандрию и Валенсу и разбили 27 сентября австрийско-сардинское войско при Бассиньяно. Франция предложила королю нейтралитет, но он не согласился и приготовился к дальнейшей борьбе. 8 марта 1746 года он взял Асти с 6000 французов, потом завоевал несколько городов и получил подкрепления в виде 30 000 австрийских воиск. С ними он разбил неприятеля 16 июня при Сант-Антонио, недалеко от Пьяченцы, прогнал французов и испанцев из своих владении и вторгся в Дофине и Прованс. После своих побед Карл Эммануил достиг Ахенским миром 1748 года беспрерывного мира до своей кончины и благоденствия государства.

При Карле-Эммануиле было отменено крепостное право, введён новый кодекс гражданских и уголовных законов, имения духовенства обложены налогом, проложены новые дороги, прорыты новые каналы. Все это имело характер борьбы с церковью и с остатками феодального строя, происходившей исключительно в интересах централизации и абсолютизма.

В следующее за тем царствование Виктора-Амадея III (1773—1796 годы), не обладавшего силою и умом отца, приобретения предыдущей эпохи были потеряны, преимущественно вследствие безумной роскоши короля и двора, а также их любви к военным парадам. Король усиленно заботился о войске, усердно копируя Фридриха II, но, несмотря на это, первый же опыт доказал совершенную негодность сардинской армии. Финансы были подорваны, государство обременено тяжёлым долгом, духовенство восстановлено во всех своих правах. К концу XVIII в. Сардинское королевство ещё более, чем другие страны Северной Италии, было страной духовенства, дворянства и военных. Под конец царствования Виктор-Амадей счел нужным поддержать Людовика XVI, с которым был связан семейными узами, и вмешался в войну с Французской республикой.

Период революционных и Наполеоновских войн

С началом революционных войн французская армия под командованием Монтескью вторглась в Савойю и Ниццу. Сардинцы не оказывали сопротивления и обе области были включены в состав французской республики. Прочие сардинские владения остались незанятыми. 25 апреля 1793 года король заключил с Англией союз, по которому он за 200 000 фунтов стерлингов ежегодно должен был выставлять против Франции 50 000 войско. В 1794 году военные действия возобновились. Французы, вторгнувшиеся в Пьемонт в 1795 году, были вытеснены австро-сардинскими войсками. Новые французские армии под командованием Шерера и Келлермана 23-25 ноября победили союзников в нескольких сражениях и заняв генуэзскую Ривьеру заставили отступить тех в Альпы. В 1796 году Бонапарт, отрезав сардинское войско от австрийского, вынудил Виктора-Амадея 28 апреля к перемирию, а 15 мая к окончательному миру, по которому Савойя и Ницца были уступлены Франции. Король умер от скорби.

Его сын Карл Эммануил IV употребил все силы, чтобы восстановить расстроенное государство, но тщетно. Внутренние волнения народа, война с новой Лигурийской республикой, и наконец война с Францией 1798 года лишили его всех владений на материке. Он вынужден был оставить столицу и отправиться на Сардинию. Между тем Франция учредила временное правительство в Пьемонте.

В 1799 году русско-австрийское войско под командованием Суворова вырвало Пьемонт из французских рук и вернуло Сардинское управление, но под тягостным влиянием Австрии. Отважный переход Наполеона через Сен-Бернар и сражение при Маренго 14 июля 1800 года опять привели дела государства в неприятный оборот. Бонапарт предложил королю Сардинскому вернуть Пьемонт, если тот уступит Савойю и Ниццу, но Карл Эммануил не согласился. Потеряв надежду сохранить целостность своих владений, он 4 июня 1802 года сложил правление, в пользу своего сына Виктора Эммануила I. 11 сентября 1802 года Бонапарт присоединил Пьемонт к Франции и разделил его на 6 департаментов.

Период реакции. Восстание 1821 года

С падением Наполеона, в 1814 году, сардинские владения на материке освободились от французского владычества и опять достались прежнему царствующему дому, а Венским конгрессом 1815 года к королевству были присоединены княжество Монако и герцогство Генуэзское. На Венском конгрессе в королевстве был решён вопрос о престолонаследии в том смысле, что в случае бездетной смерти Виктора-Эммануила и его единственного остававшегося в живых брата, Карла-Феликса, корона должна перейти к младшей линии Савойского дома, к принцу Карлу-Альберту Кариньянскому.

14 мая 1814 года Виктор-Эммануил вместе с сардинскими эмигрантами вступил в Турин. Как и его предшественники, он был орудием в руках католического духовенства и придворных, а эти последние жаждали возможно более полного восстановления своего прежнего положения и мечтали о мести врагам. Уже 21 мая король издал эдикт, которым всё введённое французами объявлялось отменённым. Эдикт возвращал иезуитов и уничтожал религиозное равноправие, отнимал у иноверцев гражданские права, снова предписывал евреям носить особые знаки и лишал их права владеть недвижимостью, восстанавливал духовные, военные и другие особые суды с применением колесования и четвертования. Не довольствуясь этим, правительство решило даже уничтожить проложенные французами дороги (что было частично приведено в исполнение), а построенный ими мост через По близ Турина был спасён от разрушения только благодаря тому, что возле него была поставлена часовня в честь возвращения короля. От владычества французов сохранились только все введённые ими весьма тяжёлые подати.

В общем, реакция в Пьемонте свирепствовала в эту эпоху даже сильнее, чем в остальной Италии, так что даже австрийский режим в Ломбардии мог считаться либеральным в сравнении с сардинским, и Меттерних иногда сдерживал рвение Виктора-Эммануила. Стремление к равенству и свободе оставили, однако, глубокий след в умах населения, преимущественно городского. Тайные общества карбонариев были распространены по всему королевству; даже среди аристократии и среди офицеров было немало сторонников революции, а студенты Туринского университета почти поголовно мечтали о ней. Дружеские отношения с заговорщиками поддерживал и принц Кариньянский, сумевший уверить их в искренности своих революционных убеждений.

В 1821 году произошёл бунт: 10 марта, следуя примеру восстания в Неаполе, несколько офицеров в Алессандрии подняли солдат, захватили крепость и провозгласили так называемую испанскую конституцию и итальянское королевство. То же самое повторилось и в нескольких других второстепенных городах (Фоссано, Тортона). 12 марта отряд мятежников вступил в Турин и, восторженно встреченный частью городского населения, а также офицерами местного гарнизона, без боя занял цитадель. Виктор-Эммануил 13 марта отрёкся от престола в пользу своего брата Карла-Феликса, а так как последний находился за границей, в Модене, то до приезда его регентом стал принц Кариньянский, Карл Эммануил Альберт. Народ устремившись к замку новоиспеченного регента заставил его принять испанскую конституцию. 14 марта была учреждена временная хунта, составившая либеральное министерство под председательством Фердинанда даль Поццо, устроена национальная гвардия с предводителем заговорщиков генералом Сантарозой, в должности военного министра, а принц Кариньянский присягнул на верность новому порядку вещей.

Новый король, однако, ещё из-за границы выразил порицание всему совершившемуся, вождей конституционной партии объявил мятежниками и приказал принцу-регенту во главе оставшихся верными войск отправиться в Новару и там ожидать дальнейших приказаний. В Новарре верный королю генерал-лейтенант Сальери де ла Торре вооружился для восстановления королевской власти. Принц Кариньянский отказался от революции, бежал из Турина, обнародовав приказ войскам вновь стать под королевское знамя.

В Савойе, Генуе и прочих материковых территориях Карл Феликс определил трех военных губернаторов с неограниченной властью. Духовенство должно было содействовать уничтожению беспорядков. Инсургенты, испуганные успехами австрийских войск в Неаполе, тщетно старались воспламенить умы народа ложным толкованием политических дел. В Павии собралось 20 000 австрийских войск, под командованием генерала Бубны. Верное сардинское войско под командованием де ла Торре увеличилось до 6000 человек. 8 апреля были открыты военные действия против инсургентов.

Тем временем. Сантароза во главе революционных войск двинулся навстречу королю, возвращавшемуся на родину с австрийской армией. 8 апреля 1821 года произошёл бой под Новарой, в котором революционеры были наголову разбиты. 10 апреля королевские полки вступили в Турин, генерал Бубна занял важную позицию при Казале и 11 апреля стал перед Алессандрией. Инсургентов объял панических страх. Их вождь Арсальди поспешил с несколькими студентами в Геную, где известие о революции было принято довольно холодно. В Савойе военный губернатор, генерал д’Андецено успел сохранить порядок.

Возмущение везде было уничтожено, множество инсургентов оставило страну и австрийские войска заняли до 1823 года все важнейшие пункты в королевстве. Король Карл-Феликс восстановлен во всех правах абсолютной власти. Участники революции, которым не удалось бежать за границу, и вместе с ними масса совершенно невинных людей были отданы под суд и подвергнуты либо смертной казни, либо продолжительному тюремному заключению. Печать была почти уничтожена; туринский и генуэзский университеты закрыты на год, а потом подчинены новому, совершенно полицейскому регламенту. Произошло совершенное преобразование, которое хотя и не уменьшило неудовольствия, но по крайней мере не допустило возобновления новых беспорядков. Король начал преследовать протестантов, живущих в Турине и Пньяроле, которые до конца 1827 года должны были продать своё имущество и удалиться. Новые гонения потерпели и Вальденцы.

В 1828 году произошли новые смуты в Пьемонте и Савойе, но они были быстро погашены силой, многие знатные лица были отправлены в темницы, крепости в Пьемонте подготовлены в боевое состояние, войска собраны на границе с Францией.

Реформы

В 1831 году на престол вступил Карл Альберт, отрекшийся от своих либеральных увлечений. Католическое духовенство пользовалось при нём прежней властью; абсолютизм был прежним; цензура сохранена. Однако положение печати все же стало немного легче, в области судопроизводства были произведены некоторые реформы, положение университетов стало несколько свободнее, улучшены пути сообщения, приняты меры для подъёма сельского хозяйства и обрабатывающей промышленности. Развитие последней, рост городов, участившиеся сношения с Францией подготавливали дальнейшее движение. По отношению к Австрии Карл-Альберт держался самостоятельнее, чем его предшественник, явно стремясь к усилению своего влияния в других частях Италии и мечтая о распространении на них своей власти.

В 1836 году толпа революционеров из поляков, итальянцев и немцев под предводительством Мадзини и Ромарино вторглись в Пьемонт. Это вторжение, хотя и не имело успеха, заставило обратить серьезное внимание на состояние государства. Были сделаны серьезные реформы в законодательстве и судопроизводстве, заключены торговые договоры с Францией, Англией, Нидерландами, Ганзейскими городами, Данией, Портой и Австрией.

Когда в 1848 году в Италии появились первые признаки революционного брожения, Карл-Альберт решился предупредить его уступками и 8 февраля обещал конституцию, опубликованную 4 марта. Для приведения её в действие 8 марта было сформировано либеральное министерство под председательством гр. Бальбо. При нём был созван первый Сардинский парламент.

На пути к объединению Италии

Когда вспыхнула революция в Милане, Карл Альберт решился оказать ей поддержку, рассчитывая присоединить Ломбардию к своим владениям. В прокламации 25 марта он заявил, что Италия должна сама, без вмешательства других держав, решать свои дела («L’Italia farà da sé»), и двинул войска на помощь миланцам (см. Австро-итальянская война). Министерство Бальбо вышло в отставку 26 июля 1848 года, тотчас после поражения при Кустоцце; следовавшие за ним министерства быстро падали жертвой военных неудач и собственной двусмысленной политики; все они больше думали об усилении Савойской династии, чем о борьбе за объединение (Рисорджименто) и свободу Италии; поэтому они очень недружелюбно смотрели на народные движения, которые только и могли бы доставить перевес сардинскому правительству над более сильной в военном отношении Австрией. Наибольшее значение в ряду этих министерств имел кабинет Джоберти (декабрь 1848 — февраль 1849 годов).

После вступления на престол Виктор Эммануил II поручил власть маркизу Д’Адзельо (май 1849 — октябрь 1852 года). 6 августа 1849 года был заключён в Милане мир между Австрией и Сардинией.

В ноябре 1849 года при сильном министерском давлении были произведены выборы, давшие в палате умеренно-либеральное большинство. В 1850 году влиятельным лицом в кабинете Д’Адзельо становится граф Кавур, который с 1852 года являлся почти бессменным (с перерывом в 1859—1860 гг.) руководителем сардинской политики. Заботясь о поднятии международного значения Сардинии, Кавур склонил Виктора-Эммануила принять вместе с Францией и Англией активное участие в Крымской войне.

В 1861 году в результате Рисорджименто образовалось Королевство Италия; сардинская конституция стала итальянской конституцией, и Сардинское королевство прекратило самостоятельное существование. В отличие от многих европейских монархов, итальянские короли продолжили нумерацию королей Пьемонта и Сардинии.

Литература

• Manno, «Storia della Sardegna» (до 1773, Турин, 1825).
• Mimant, «Hist. de Sardaigne» (П., 1825);
• Brofferio, «Storia di Piemonte» (Турин, 1849-52);
• его же, «Storia del parlamento subalpino» (Милан, 1866-70);
• Cesare di Saluzzo, «Hist. militaire de Piémomt» (2 изд., Турин, 1859-61);
• Pinelli, «Storia militare de Piemonte» (Турин, 1855);
• Ricotti, «Storia della monarchia piemontese» (Флор., 1861-69);
• Bianchi, «Storia della monarcһіа piemontese 1773-1861» (Турин, 1877—1885);
• «Relazioni diplomatiche della monarchia di Savoia 1554-1814» (Турин, 1888 и сл.);
• Beauchamp, «Hist. de la révolution de Piémont» (Пар., 1821-23);
• Santa Rosa, «De la révolution piémontaise» (П., 1822);
• Boggio, «La chiesa e lo stato in Piemonte» (Турин, 1854);
• Manno e Promis, «Bibliografia storica degli stati della monarchia di Savoia» (Турин, 1881 и сл.).

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Ссылки

• [www.antichistati.com/bigmap/samapen.htm Map of the Kingdom of Sardinia]
• [sites.google.com/site/mantualex/home/contesto Международные договоры]

См. также

• Список королей Сардинии
• Список королев Сардинии

Отрывок, характеризующий Сардинское королевство

– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.