Королевство Сицилия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Королевство Сицилия
итал. Regno di Sicilia

 

1130 — 1816



 

Флаг Герб

Сицилийское королевство по состоянию на 1154 год. Границы государства оставались неизменными вплоть до вхождения в состав объединённой Италии
Столица Палермо
Денежная единица Сицилийская пиастра
К:Появились в 1130 годуК:Исчезли в 1816 году

Королевство Сици́лия (итал. regno di Sicilia, сиц. Regnu di Sicilia) — государство, существовавшее на юге современной Италии с 1130 по 1861 год. Включало собственно остров Сицилию, а также, в разное время, Южную Италию с Неаполем и, до 1530 года, Мальту. До 1282 года называлось Королевство Апулии и Сицилии, после 1302 года — Королевство Тринакрия[1]. В определённые периоды истории принадлежало испанским королям и императорам Священной Римской империи. В 1816 году было объединено с Неаполитанским королевством в Королевство Обеих Сицилий. В 1861 году Королевство Обеих Сицилий вошло в состав объединённой Италии.





Королевство нормандцев

Нормандцы вторглись на Сицилию в 1061 году и разгромили арабов в битвах при Энне (1061), Черами (1064) и Мисилмери (1068). Затем нормандцы около двадцати лет покоряли остров, и к 1090 году полностью контролировали его территорию.

В 1127 году умер герцог Апулии нормандского происхождения Вильгельм II, и Апулия и Сицилия объединились под властью его кузена, графа Сицилии Рожера II. Рожер поддержал антипапу Анаклета II и был коронован последним как король Сицилии на Рождество 1130 года. Последующие десять лет Рожер был занят отражением нападений извне и подавлением мятежей графов Бари, Капуи, Алифе и Неаполя.

В 1139 году по Миньянскому договору папа Иннокентий II признал Рожера королём. Адмирал Рожера, Георгий Антиохийский, завоевал Махдию в Африке (Ифрикии), в результате чего Рожер получил неофициальный титул «Короля Африки». Флот Рожера нанес также несколько существенных поражений Византии, сделав Сицилию почти на сто лет ведущей морской державой в Средиземноморье.

Сын и наследник Рожера, Вильгельм I Злой, названный так за подавление мятежей баронов, которым, возможно, сочувствовали авторы хроник, почил в мире в 1166 году, оставив на троне малолетнего сына. Было учреждено регентство, страну охватили распри, едва не погубившие династию и длившиеся до начала самостоятельного правления юного короля Вильгельма II Доброго, дальнейшее царствование которого было отмечено миром и благополучием. Когда он умер в 1189 году, наследников не осталось, и королевство вновь погрузилось в хаос.

В 1190 году трон захватил Танкред из Лечче, затем восстал родственник последнего Рожер ди Андрия, а потом вмешался германский император Генрих VI Гогенштауфен, женатый на Констанции, дочери Рожера II. Победили Генрих VI и Констанция, и королевство в 1194 году перешло к германским императорам из династии Гогенштауфенов.

Власть Гогенштауфенов

В 1197 году королём стал трехлетний сын Генриха VI, Фридрих. Его дядя и опекун Филипп Швабский назначил в 1198 году регентом Маркварда фон Анвайлера, маркграфа Анконы. Права Фридриха подтвердил и папа Иннокентий III, но этого оказалось недостаточно.

Вальтер III де Бриенн женился на дочери Танкреда де Личе, и предъявил свои претензии на сицилийский трон (1201 год). В 1202 году войско Штауфенов, возглавляемое канцлером Вальтером Палеарийским и Дипольдом фон Фобургом, потерпело поражение от армии Вальтера де Бриенна. Регент Марквард был убит, а пятилетний король Фридрих попал к союзнику де Бриенна, Вильяму Каппаронскому. Тем не менее, Дипольд продолжал войну в материковой Италии до смерти Вальтера де Бриенна (в 1205 году), после чего освободил Фридриха и передал его под защиту канцлера Вальтера Палеарийского в 1206 году.

В 1207 году произошла ссора между Дипольдом и Вальтером Палеарийским, в результате которой Дипольд сначала захватил королевский дворец, а затем был выбит оттуда Вальтером. На этом десятилетняя война за трон закончилась.

Фридрих II продолжил реформу законов, начатую еще его дедом королем Рожером II. Результатом в 1231 году стала Мельфийская конституция, известная под латинским названием Liber Augustalis, свод законов для его владений, который не только был существенным шагом вперед для своего времени, но и служил долгие годы образцом свода законов. Королевство Сицилия стало первым европейским государством с сильной централизованной королевской властью, свободным от феодальных усобиц. Провозглашался примат письменного закона над феодальным обычаем. С небольшими модификациями, Liber Augustalis составлял основу сицилианского права до 1819 года.

Фридрих II также построил Кастель дель Монте и в 1224 году основал в Неаполе университет Федерико II, один из первых в Европе, много столетий остававшийся единственным университетом в Южной Италии.

На протяжении своего долгого, полувекового царствования Фридрих II чувствовал себя более королём Сицилии, чем императором Священной Римской империи. Ему наследовал в 1250 году император Конрад IV, гораздо более занятый войнами в Германии, чем своим Сицилийским королевством. Он, впрочем, явился в Неаполь (в 1253 году), взял город и вскоре после этого умер по дороге в Германию. Наследником (в 1254 году) стал его двухлетний сын Конрадин. Реально же все это время Сицилией правил незаконный сын Фридриха II Манфред Сицилийский, который после распространения ложных слухов о смерти Конрадина в 1258 году объявил себя королём Сицилии.

Папа Климент IV не признал прав Манфреда на королевство, и «передал» его брату короля Франции Луи IX Карлу Анжуйскому, который и вступил на престол после гибели Манфреда в 1266 году. Пытавшийся вернуть королевство и собравший для этого наемное войско Конрадин, после первоначальных успехов потерпел поражение под Тальякоццо, был взят в плен и казнен в Неаполе в 1268 году. Он был последним мужским представителем Гогенштауфенов.

Карл Анжуйский и Сицилийская Вечерня

В 1266 году Сицилия оказалась под властью Карла I, графа Анжуйского. Карл рассматривал завоевание Сицилии как первый шаг на пути к завоеванию всего Средиземноморья и готовился к войне с византийским императором Михаилом VIII Палеологом. Налоги, собираемые в Сицилии, уходили французам. Недовольство властью французов, не заботившихся о стране, привело в 1282 году к восстанию, известному как Сицилийская вечерня, и последующей Войне Сицилийской вечерни. Одно из предположений состоит в том, что Сицилийская вечерня была организована при участии Михаила VIII и его союзника, короля Педро III Арагонского, зятя Манфреда, но оно не является общепринятым.

Восстание началось в вечерню перед пасхой, 29 марта 1282 года, в Церкви Святого Духа около Палермо. Точно течение событий неизвестно, но в любом случае сицилианцы уничтожили около церкви отряд французов. По одной версии, один из французских офицеров пытался вытащить из толпы женщину и был убит её мужем, по другой, весь отряд намеревался развлечься с женщинами. В течение следующих шести недель сицилианцы вырезали тысячи французов на острове. Восставшие, понимая, что в одиночку против Карла Анжуйского им не выстоять, отправили гонцов к Педро III, предложив ему Сицилийскую корону. Педро принял предложение и 30 августа 1282 года он во главе огромной армии высадился в Трапани, по пути в Палермо, где сицилийцы приветствовали его, и уже 4 сентября 1282 года он короновался в Палермо как король Сицилии. Карл I Анжуйский сохранил контроль только над югом материковой Италии с Неаполем.

В разгоревшейся войне между Карлом и Педро первоначальный успех оказался на стороне Педро. В сентябре — октябре 1282 года Педро взял под свой контроль всю Сицилию. Карл был вынужден снять осаду с Мессины и отправился на континент. При этом папа римский Мартин IV 18 ноября 1282 года объявил короля Педро отлученным от церкви. В последующие месяцы сицилийский флот под командованием Руджеро ди Лауриа несколько раз разбивал неаполитанцев, а к февралю 1283 года Педро III занял значительную часть побережья Калабрии.

Карл I Анжуйский был вынужден покинуть Неаполь и отправиться в Прованс, чтобы собрать там новые флот и армию. Наместником Карла в Неаполе остался его старший сын и наследник Карл Салернский. Педро также был вынужден покинуть Сицилию и вернуться в Арагон, где столкнулся с невиданным доселе сопротивлением знати, оставив командовать армией своего второго сына Хайме.

В мае 1284 года папа Мартин объявил о низложении Педро III и предоставил арагонскую корону Карлу Валуа, второму сыну Филиппа III Французского. Поскольку Педро III не собирался подчиняться вердикту папы и не отказывался от арагонской и сицилийской корон, Мартин IV объявил против короля крестовый поход.

В июне 1284 года сицилийцы во главе с Руджеро де Лауриа притворным отступлением выманили неаполитанский флот из Салерно и наголову разбили его. Карл Салернский попал в плен и был спасен от казни только вмешательством Констанции, жены Педро. А 7 января 1285 года умер Карл I. Королём в Неаполе был провозглашен его сын Карл Салернский, находившийся в арагонском плену. В ноябре того же года умер Педро III. Королём Арагона стал старший сын Педро, Альфонсо III, королём Сицилии был провозглашён его второй сын, Хайме, коронованный в феврале 1286 года в Палермо.

Правление Арагонской династии

Альфонсо III был готов отпустить Карла II из плена в обмен на признание прав Хайме на Сицилию и Калабрию. В итоге Карл подписал в Каталонии договор, по которому согласился уступить Хайме Сицилию и выдать замуж за него одну из дочерей. Однако новый папа римский, Гонорий IV, сменивший умершего Мартина IV, отказался утверждать договор и война возобновилась. Только после смерти папы в 1287 году при посредничестве короля Англии Эдуарда I удалось достигнуть соглашения в Олороне (Беарн), по которому Карлу II возвращали свободу в обмен на огромный выкуп, заложников и отречение от претензий на Сицилию. Однако договор опять был сорван по вине короля Франции Филиппа IV, его поддержал и новый папа, Николай IV. Однако вскоре папа был вынужден инициировать мирные переговоры. В результате в октябре 1288 года опять таки при посредничестве Эдуарда I был заключён договор в Канфранке, по которым Карл получал свободу на тех же условиях, что и по Олоронскому договору. Альфонсо Арагонский освободил Карла, однако папа нарушил условия соглашения и в мае 1289 года короновал Карла как короля Сицилии, что привело к возобновлению войны.

Карл II, бывший человеком чести, чувствовал себя очень неловко и решил добиться таки мира с королём Арагона. В итоге 19 мая 1290 года в Санлисе он заключил пакт с Карлом Валуа, по которому тот отказывался от претензий на Арагон в обмен на руку Маргариты, дочери Карла II, получив в приданое Анжу и Мэн, а 19 февраля 1291 года в Бриндизи был заключён мир между Альфонсо III Арагонским с одной стороны, Филиппом IV Французским и Карлом II Неаполитанским с другой. По этому договору Альфонсо отказывался от прав на Сицилию, оставив своего брата Хайме одного. Но 18 июня Альфонсо неожиданно умер, а Хайме, ставший королём Арагона, отказался признать договор в Бриндизи. Своим наместником в Сицилии он назначил брата Федериго. Война возобновилась снова, но Хайме, который оказался в сложном положении, предложил уступить Сицилию за вознаграждение. Этому плану помешала смерть папы Николая. Только 12 июня 1295 года в Ананьи Хайме заключил мир с Карлом, по которому он отказался от прав на Сицилию в обмен на руку Бланки, дочери Карла II, за которой он получал большое приданое. Однако брат Хайме, Фредериго, отказался подчиниться и 12 декабря был коронован как король Сицилии под именем Федериго II. Война возобновилась и продолжалась ещё несколько лет, но Карлу II так и не удалось завоевать Сицилию. В итоге 31 августа 1302 года был заключён Кальтабеллотский договор, по которому Карл признал королём Сицилии Федерико II, но только до его смерти. При этом папа Бонифаций VIII настоял на том, чтобы титул Федерико звучал как «король Тринакрии[1]».

Однако пункт о возврате Сицилии Анжуйскому дому так и не был выполнен. В 1314 году Федериго назначил своего сына Педро наследником Сицилии, а в 1328 году сделал его своим соправителем. После смерти Федериго королевская власть в Сицилии ослабла, ряд районов острова контролировался почти независимыми от центральной власти баронами, чем пытались воспользоваться короли Неаполя. Они не раз предпринимали попытки вернуть себе Сицилию, но успеха так и не добились. Наконец в 1372 году в Аверсе был заключён мирный договор, по которому Сицилия безоговорочно закреплялась за потомками Федериго, однако устанавливался сюзеренитет королей Неаполя над королями Тринакрии, однако из-за последовавших затем смут в Неаполитанском королевстве подчинение так и осталось формальным.

После угасания Сицилийской ветви Арагонской династии королевство оказалось присоединено к Арагону. А в 1435 году к Арагону оказалось присоединено и Неаполитанское королевство.

Габсбурги, Бурбоны и Савойская династия

После объединения Кастилии и Арагона в Испанию титул «Короля Сицилии» носил король Испании (сначала из испанской линии Габсбургов, с 1700 года — из испанской линии Бурбонов). С 1713 года, по итогам Утрехтского мира Сицилия перешла Савойе.

В 1720 году Савойский дом обменял у представителей австрийской династии Габсбургов Сицилию на Сардинию. В 1735 году испанцы отвоевали Сицилию и Неаполь, и таким образом она опять вернулась к Бурбонам.

В 1759 году король Испании Карл III передал Неаполитанское королевство (в состав которого входила и Сицилия) своему сыну Фердинанду.

В 1799 году Неаполитанское королевство было завоёвано Наполеоном, провозгласившим Партенопейскую республику. Фердинанд бежал на Сицилию под защиту английского флота. Под британским давлением королевство было возвращено Фердинанду, но будучи преобразованным в конституционную монархию. Был сформирован двухпалатный парламент, заседавший в Палермо и Неаполе.

В 1805 году Фердинанд примкнул к Третьей коалиции. После поражения русско-австрийской армии при Аустерлице и выхода Австрии из войны Фердинанд, не дожидаясь французских войск, вновь бежал на Сицилию под защиту английского флота. В 1806 году Наполеон своим декретом низложил в Неаполитанском королевстве династию Бурбонов и сделал королём Мюрата, однако власть последнего распространялась лишь на материковую часть королевства; на Сицилии продолжал править Фердинанд.

После Венского конгресса и поражения Наполеона под Ватерлоо, в мае 1815 года Фердинанд вновь стал королём Неаполитанского королевства. Для того, чтобы навсегда уничтожить память как о дарованной им конституции в Сицилии, так и о годах конституционной монархии Мюрата в Неаполе, Фердинанд объявил 8 декабря 1816 года об объединении двух королевств в единое государство — Королевство Обеих Сицилий.

Напишите отзыв о статье "Королевство Сицилия"

Примечания

  1. 1 2 Тринакрия — разновидность трискелиона, представляющая собой голову женщины с исходящими из неё тремя согнутыми ногами; в настоящее время изображена на флаге Сицилии.

См. также

Литература

На англ. яз.

  • European Commission presentation of [www.mondes-normands.caen.fr/angleterre/index.htm The Normans] Norman Heritage, 10th-12th century.
  • Houben, Hubert. Roger II of Sicily: A Ruler between East and West. Trans. G. A. Loud and Diane Milbourne. Cambridge University Press: 2002.
  • Norwich, John Julius. The Kingdom in the Sun 1130—1194. Longman: London, 1970.
  • Matthew, Donald. The Norman Kingdom of Sicily. Cambridge University Press: 1992.
  • Chaytoe, H. J. A History of Aragon and Catalonia. See chapter [libro.uca.edu/chaytor/hac7.htm 7].

На рус. яз.

  • [ulfdalir.ru/literature/881 Норвич, Джон. Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016—1130 гг.] М.: Центрполиграф, 2005. — 368 с (ISBN 5-9524-1751-5)
  • [ulfdalir.ru/literature/1314 Норвич, Джон. Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии. 1130—1194 гг.] М.: Центрполиграф, 2005. — 400 с (ISBN 5-9524-1752-3).
  • Рансимен С. Сицилийская вечерня: История Средиземноморья в XIII веке / Пер. с англ. Нейсмарк С. В.. — СПб.: Евразия, 2007. — 384 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-8071-0175-8.

Отрывок, характеризующий Королевство Сицилия

– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.